Толстой никогда не переписывал своих вещей;
647
он оставил себе только творческий элемент в работе.
Вот это было действительно гениальное решение! -
ведь трудно не написать, а переписать написанное.
Толстой не переписывал текст, а писал по перебелен-
ному тексту (т.е. по копии, предварительно снятой е
автографа или уже с подвергшейся авторской перера-
ботке рукописи). Это громадная разница. Толстой, та-
ким образом, устроил свою творческую лабораторию с
исключительной, я бы сказал, гениальной целесооб-
разностью.
И.Я. Гинцбург, скульптор, которому много и охот-
но Позировал Толстой и которому посчастливилось
быть непосредственным свидетелем его творческою
процесса, сравнивал позднее его работу с творческой
деятельностью И.П. Павлова, великого русского фи-
зиолога. Гинцбург отмечал свойственную им обоим
исключительно яркую эмоциональную реакцию и
строгую упорядоченность, организованность их тру-
да: (<И тут и там процесс творчества меня восхищал и
поражал>.
Из многих высказываний Толстого мы знаем о том
исключительно большом значении, которое имеет, по
его мнению, в работе художника и в его собственном
труде субъективный элемент: непосредственное ав-
торское переживание. Эта мысль была положена им в
основу определения искусства. Он часто повторяет ее
в статьях, письмах, дневниках, в беседах, вводит ее в
понятие искренности писателя - непременного и
притом решающего, с его точки зрения, условия под-
линного произведения искусства.
Но субъективное начало становится у него (в этом
замечательная диалектика писательского труда Тол-
стого) высшим выражением объективности автора.
Независимо от авторских оценок героя последний ис-
пытывает то, что должен испытать в тех обстоятельст-
вах, в какие поставил его роман, повесть или драма.
Это не (<резиньяция воли> писателя, как полагала ста-
рая психология творчества, а процесс перевоплоще-
ния, объясняющий захватывающую силу воздействия
произведений Толстого.
648
Приведу в качестве примера только один случай.
1ет персонажа у Толстого, которого бы он так безжа-
остно преследовал на каждом шагу своими насмеш-
ами, как это происходит с Наполеоном. Но в сцене
а Шевардинском редуте, когда Наполеон перебирает
воображении русскую кампанию и (<страшное чув-
ство, подобное чувству, испытываемому в сновиде-
Ии>, вдруг охватывает его, он ощущает (<ужас неот-
азимой погибели>, предчувствие неумолимо надви-
иощейся катастрофы. Актерствующий, без конца
юзирующий герой становится беспомощным, страда-
ющим человеком.
Источником этого развернутого психологического
авнения явилась записная книжка 1865 г., где по-
обно зафиксировано пережитое самим Толстым со-
мние: (<То, известное каждому чувство, испытыва-
яое в сновидениях, чувство сознания бессилия и
месте сознания возможности силы...>. Фрагмент за-
меной книжки пройдет три промежуточных руко-
1сных редакции, сложную правку в гранках, прежде
рм отлиться в форму окончательного текста.> Но для
Цс важен тот факт, что .Толстой чувство, которое (<ни
[мгновение, - как он пишет, - не оставляет и наяву
Дших из нас... в самые смяьньк, счастливые и по-
ические минуты, в минуты счастливой, удовлетво-
нной любви>, вызывает в себе, чтобы передать его
иому нелюбимому своему герою. Эпизод черновой
5оты Толстого подвергает сомнению давнюю вер-
ю о том, что отрицательные его герои (<душевно не-
движны и статичны>. Прав был В. В. Вересаев, ког-
SB своих (<Записках врача> отметил, что одно из
jtBHbix достоинств Толстого как художника заключа-
1я в поразительно человечном и серьезном отноше-
к каждому из рисуемых им лиц.
1Итак, создавая характер, сцену, сюжетное положе-
16, Толстой постоянно обращается к себе, к (<тайнам
1ей души>. Но у него идет и постоянный (<совет> с
1знью. Он соразмеряет каждый свой шаг с конкрет-
IMH наблюдениями действительности. Я не имею в
" так называемую теорию прототипов, которая ут-
649
рирует этот момент и за плечами каждого героя пыта-
ется увидеть реальное лицо или (<модель>, вплоть до
лошади Вронского Фру-Фру. Нет смысла и примирять
Толстого с самим собой. То, что он часто говорит о су-
ществовании для него определенных прототипов, не
противоречит его упорно повторяющейся мысли: ге-
рой литературного произведения - (<никто, как и
всякое лицо романиста, а не писателя личностей и ме-
муаров>. Здесь и действительно нет противоречия;
просто Толстой сложнее представляет себе свою рабо-
ту, чем его истолкователи.
С точки зрения анализа творческой лаборатории
гораздо больший интерес представляет суждение Тол-
стого о двух родах (или (<сортах>, как он говорит) пи-
сательского труда: 1) когда описывается то, чего ни-
когда не было, и 2) описывается то, что было в дейст-
вительности. Совсем не по случайному стечению об-
стоятельств в рукописях отчетливо проступает то, что
Толстой относит ко (<второму сорту> писательской ра-
боты. Он всегда идет от факта, это необходимый для
него творческий импульс. Но в завершенном тексте
этого почти не ощущается, все попытки сравнить пор-
трет героя с предполагаемым прототипом обычно за-
канчиваются очевидными натяжками или просто не-
доразумениями: контуры их не совпадают. (<Моде-
лью> образа Долохова, например, считали то Фигнера,
то графа Федора Толстого, то Дорохова (причем одни
имели ввиду отца, заслуженного генерала 1812 года, а
другие - сына, кутилу и бреттера). Но ближайшему
окружению Толстого хотелось видеть прототипом все-
таки Толстого-американца, родственника писателя,
которого он сам называл (<необыкновенным, пре-
ступным и привлекательным> человеком. Имя его бы-
ло окружено легендами полуфантастического характе-
ра. Одна из них, по-видимому, пользовалась популяр-
ностью в семейных преданиях. Во всяком случае, сы-
новья Толстого Сергей и Илья Львовичи в своих
книгах вспоминают о ней. (<В рассказах о путешест-
вии Федора Толстого, - пишет С.Л. Толстой, - есть
одна еще неясность. Это вопрос об его обезьяне. Чего
650
ко не рассказывали про эту легендарную обезья-
<у! Что она была слишком близка ему, что Крузен-
итерн приказал бросить ее в море...>. Илья Львович
ЦЬлстой в книге воспоминаний добавляет новые по-
{робности к этой версии: (<Дорогой Толстой устроил
<унт против капитана корабля и попал на необитае-
1ый остров. Там он прожил больше года и познако-
1ился и сдружился с крупной обезьяной. Говорят да-
се, что эта обезьяна служила ему женой>.
Эта история осталась бы всего лишь забавным
екдотом, одним из многих, окружающих имя Федо-
1 Толстого ореолом скандальной известности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
647
он оставил себе только творческий элемент в работе.
Вот это было действительно гениальное решение! -
ведь трудно не написать, а переписать написанное.
Толстой не переписывал текст, а писал по перебелен-
ному тексту (т.е. по копии, предварительно снятой е
автографа или уже с подвергшейся авторской перера-
ботке рукописи). Это громадная разница. Толстой, та-
ким образом, устроил свою творческую лабораторию с
исключительной, я бы сказал, гениальной целесооб-
разностью.
И.Я. Гинцбург, скульптор, которому много и охот-
но Позировал Толстой и которому посчастливилось
быть непосредственным свидетелем его творческою
процесса, сравнивал позднее его работу с творческой
деятельностью И.П. Павлова, великого русского фи-
зиолога. Гинцбург отмечал свойственную им обоим
исключительно яркую эмоциональную реакцию и
строгую упорядоченность, организованность их тру-
да: (<И тут и там процесс творчества меня восхищал и
поражал>.
Из многих высказываний Толстого мы знаем о том
исключительно большом значении, которое имеет, по
его мнению, в работе художника и в его собственном
труде субъективный элемент: непосредственное ав-
торское переживание. Эта мысль была положена им в
основу определения искусства. Он часто повторяет ее
в статьях, письмах, дневниках, в беседах, вводит ее в
понятие искренности писателя - непременного и
притом решающего, с его точки зрения, условия под-
линного произведения искусства.
Но субъективное начало становится у него (в этом
замечательная диалектика писательского труда Тол-
стого) высшим выражением объективности автора.
Независимо от авторских оценок героя последний ис-
пытывает то, что должен испытать в тех обстоятельст-
вах, в какие поставил его роман, повесть или драма.
Это не (<резиньяция воли> писателя, как полагала ста-
рая психология творчества, а процесс перевоплоще-
ния, объясняющий захватывающую силу воздействия
произведений Толстого.
648
Приведу в качестве примера только один случай.
1ет персонажа у Толстого, которого бы он так безжа-
остно преследовал на каждом шагу своими насмеш-
ами, как это происходит с Наполеоном. Но в сцене
а Шевардинском редуте, когда Наполеон перебирает
воображении русскую кампанию и (<страшное чув-
ство, подобное чувству, испытываемому в сновиде-
Ии>, вдруг охватывает его, он ощущает (<ужас неот-
азимой погибели>, предчувствие неумолимо надви-
иощейся катастрофы. Актерствующий, без конца
юзирующий герой становится беспомощным, страда-
ющим человеком.
Источником этого развернутого психологического
авнения явилась записная книжка 1865 г., где по-
обно зафиксировано пережитое самим Толстым со-
мние: (<То, известное каждому чувство, испытыва-
яое в сновидениях, чувство сознания бессилия и
месте сознания возможности силы...>. Фрагмент за-
меной книжки пройдет три промежуточных руко-
1сных редакции, сложную правку в гранках, прежде
рм отлиться в форму окончательного текста.> Но для
Цс важен тот факт, что .Толстой чувство, которое (<ни
[мгновение, - как он пишет, - не оставляет и наяву
Дших из нас... в самые смяьньк, счастливые и по-
ические минуты, в минуты счастливой, удовлетво-
нной любви>, вызывает в себе, чтобы передать его
иому нелюбимому своему герою. Эпизод черновой
5оты Толстого подвергает сомнению давнюю вер-
ю о том, что отрицательные его герои (<душевно не-
движны и статичны>. Прав был В. В. Вересаев, ког-
SB своих (<Записках врача> отметил, что одно из
jtBHbix достоинств Толстого как художника заключа-
1я в поразительно человечном и серьезном отноше-
к каждому из рисуемых им лиц.
1Итак, создавая характер, сцену, сюжетное положе-
16, Толстой постоянно обращается к себе, к (<тайнам
1ей души>. Но у него идет и постоянный (<совет> с
1знью. Он соразмеряет каждый свой шаг с конкрет-
IMH наблюдениями действительности. Я не имею в
" так называемую теорию прототипов, которая ут-
649
рирует этот момент и за плечами каждого героя пыта-
ется увидеть реальное лицо или (<модель>, вплоть до
лошади Вронского Фру-Фру. Нет смысла и примирять
Толстого с самим собой. То, что он часто говорит о су-
ществовании для него определенных прототипов, не
противоречит его упорно повторяющейся мысли: ге-
рой литературного произведения - (<никто, как и
всякое лицо романиста, а не писателя личностей и ме-
муаров>. Здесь и действительно нет противоречия;
просто Толстой сложнее представляет себе свою рабо-
ту, чем его истолкователи.
С точки зрения анализа творческой лаборатории
гораздо больший интерес представляет суждение Тол-
стого о двух родах (или (<сортах>, как он говорит) пи-
сательского труда: 1) когда описывается то, чего ни-
когда не было, и 2) описывается то, что было в дейст-
вительности. Совсем не по случайному стечению об-
стоятельств в рукописях отчетливо проступает то, что
Толстой относит ко (<второму сорту> писательской ра-
боты. Он всегда идет от факта, это необходимый для
него творческий импульс. Но в завершенном тексте
этого почти не ощущается, все попытки сравнить пор-
трет героя с предполагаемым прототипом обычно за-
канчиваются очевидными натяжками или просто не-
доразумениями: контуры их не совпадают. (<Моде-
лью> образа Долохова, например, считали то Фигнера,
то графа Федора Толстого, то Дорохова (причем одни
имели ввиду отца, заслуженного генерала 1812 года, а
другие - сына, кутилу и бреттера). Но ближайшему
окружению Толстого хотелось видеть прототипом все-
таки Толстого-американца, родственника писателя,
которого он сам называл (<необыкновенным, пре-
ступным и привлекательным> человеком. Имя его бы-
ло окружено легендами полуфантастического характе-
ра. Одна из них, по-видимому, пользовалась популяр-
ностью в семейных преданиях. Во всяком случае, сы-
новья Толстого Сергей и Илья Львовичи в своих
книгах вспоминают о ней. (<В рассказах о путешест-
вии Федора Толстого, - пишет С.Л. Толстой, - есть
одна еще неясность. Это вопрос об его обезьяне. Чего
650
ко не рассказывали про эту легендарную обезья-
<у! Что она была слишком близка ему, что Крузен-
итерн приказал бросить ее в море...>. Илья Львович
ЦЬлстой в книге воспоминаний добавляет новые по-
{робности к этой версии: (<Дорогой Толстой устроил
<унт против капитана корабля и попал на необитае-
1ый остров. Там он прожил больше года и познако-
1ился и сдружился с крупной обезьяной. Говорят да-
се, что эта обезьяна служила ему женой>.
Эта история осталась бы всего лишь забавным
екдотом, одним из многих, окружающих имя Федо-
1 Толстого ореолом скандальной известности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202