Цивилизация, дав ему специальность, сделала его самодовольным
и наглухо замкнутым в своих пределах; внутреннее ощущение
своего достоинства и ценности заставляет его поддерживать свой
<авторитет> и вне узкой сферы, вне специальности. Оказывается,
даже человек высокой квалификации, ученый специалист - каза-
лось бы, прямая противоположность человека массы - может во
многих случаях вести себя точь-в-точь так же.
Это приходится понимать буквально. Достаточно взглянуть,
как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в
политике, в искусстве, в религии - паши <люди науки>, а за ними
врачи, инженеры, экономисты, учителя. Как убого и нелепо они
мыслят, судят, действуют. Непризнание авторитетов, отказ подчи-
няться кому бы то ни было - типичные черты человека массы -
достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных
людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степе-
ни осуществляют современное господство масс, а их варварство -
непосредственная причина деморализации Европы. С другой сто-
роны, эти люди - наиболее яркое и убедительное доказательство
того, что цивилизация XIX века, предоставленная самой себе, до-
пустила возрождение примитивизма и варварства.
Прямой результат этой неумеренной специализации - тот
парадоксальный факт, что, хотя сегодня <ученых> больше, чем
когда-либо, подлинно образованных людей гораздо меньше, чем,
например, в 1750 г. И хуже всего то, что вращающие <ворот
науки> не в состоянии обеспечить подлинный ее прогресс. Для
этого необходимо время от времени регулировать ее развитие,
производить реконструкцию, перегруппировку, унификацию; но
эта работа требует синтетических способностей, а синтез стано-
вится все труднее, так как поле действия расширяется, включая
новые и новые области. Ньютон мог построить свою теорию
физики без особых познаний в философии, Эйнштейн уже дол-
жен был хорошо знать Канта и Маха, чтобы прийти к своим
выводам. Кант и Мах (я беру эти имена лишь как символы той
огромной работы, какую проделал Эйнштейн) освободили ум
Эйнштейна, расчистили ему дорогу к открытиям. Но одного Эй-
нштейна мало. Физика вступает в едва ли не тягчайший из кри-
зисов своей истории; ее может спасти только новая <Энци-
клопедия>, более систематическая, чем первая.
Итак, специализация, которая в течение столетия обеспечивала
прогресс экспериментальных наук, приближается к состоянию, когда
она не сможет больше продолжать это дело, если новое поколе-
ние не снабдит ее более подходящей организацией и новыми
людьми.
Но если специалист не представляет себе внутреннего строе-
ния своей науки, еще меньше знает об исторических условиях,
необходимых для дальнейшего ее развития, - какова должна быть
структура общества и человеческой души, чтобы исследование
могло идти успешно? Заметный упадок интереса к научной рабо-
те, о котором я упоминал, - тревожный симптом для каждого, кто
сохранил верное представление о цивилизации; то представление,
которого обычно лишен типичный <ученый>, краса и гордость
нашей цивилизации. Он ведь верит, что цивилизация - это нечто
естественное, Богом данное, вроде земной коры или первобытного
леса.
XIII. Величайшая опасность - государство
При нормальном общественном порядке масса - это те, кто не
выступает активно. В этом ее предназначение. Она появилась на
свет, чтобы быть пассивной, чтобы кто-то влиял на нее, - направ-
лял, представлял, организовывал - вплоть до того момента, когда
она перестанет быть массой или по крайней мере захочет этого.
Но она появилась на свет не для того, чтобы выполнять все это
самой. Она должна подчинить свою жизнь высшему авторитету,
представленному отборным меньшинством. Можно спорить о том,
из кого состоит меньшинство; но кто бы это ни был, без него
бытие человечества утратило бы самую ценную, самую су-
щественную свою долю. В этом не может быть ни малейшего
сомнения, хотя Европа в течение целого столетия, подобно страу-
су, прячет голову под крыло, стараясь не замечать очевидной
истины. Это не личное мнение, основанное на отдельных фактах
и наблюдениях; это закон <социальной физики>, гораздо более
непреложный, чем закон Ньютона. В тот день, когда в Европе
вновь восторжествует подлинная философия* - единственное, что
может спасти Европу, - человечество снова поймет, что человек -
хочет он этого или нет - самой природой своей призван искать
высший авторитет. Если он находит его сам, он - избранный; если
нет, он - человек массы и нуждается в руководстве.
Стало быть, когда масса претендует на самочинную деятель-
ность, она тем самым восстает против собственной судьбы, против
своего назначения; и так как именно это она сейчас и делает, я и
говорю о восстании масс. Ибо единственное, что можно с пол-
ным правом и по существу назвать восстанием, это неприятие
собственной судьбы, восстание против самого себя. Восстание
Люцифера было бы, строго говоря, не меньше, если бы он претен-
довал не на место Бога, ему не предназначенное, а на место после-
днего из ангелов, что ему тоже не написано на роду. (Если бы
Люцифер был русским, как Толстой, он, вероятно, избрал бы вто-
рую форму восстания, которая не меньше направлена против Бога,
чем первая, более известная). Масса выступает самостоятельно
только в одном случае: когда она творит самосуд; другого ей не
дано. Не совсем случайно суд Линча родился в Америке; ведь
Америка -в известном смысле рай для масс. Не случайно и то,
что сегодня, в эпоху господства масс, господствует и насилие, что
оно становится единственным доводом, возводится в доктрину.
Я давно уже отметил, что насилие становится в наше время обыч-
ным явлением, нормой**. Сейчас процесс достиг полного раз-
* Для господства философии вовсе не нужно, чтобы философы пра-
вили, как требовал в свое время Платон; не нужно также, чтобы прави-
тели философствовали, как требовалось впоследствии. Оба требования
в основе неверны. Для господства философии достаточно существо-
вать, т.е. чтобы философы были философами. За последние сто лет
философы занимаются чем угодно, только не философией - они стали
политиками, педагогами, литераторами или учеными.
<Расслабленная Испания> (1921).
вития, и это хороши?! признак - значит, теперь он поедет на убыль.
Насилие-становится предметом риторики, излюбленной темой пу-
стых краснобаев. Когда реальное историческое явление изжива-
ет себя, оно падает жертвой риторики и надолго остается ее пи-
щей. Реальность, как таковая, давно уже умерла, но имя ее живет
в устах риторов и, хотя это лишь слово, оно все же сохраняет еще
какую-то магическую силу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204