Возвращаясь к этой посло-
вице, Альберт Эйнштейн восклицает:
<Сколько бед такое положение вещей причиняет человечеству! Оно
является причиной войн, наводняющих землю скорбью, стонами и горе-
чью>.
А итальянский философ Грамши, имевший богатый человечес-
кий опыт и много размышлявший над природой масс, дал ей очень
точную интерпретацию. Как он полагает, пословица означает:
<Что толпа людей, ведомых их непосредственными интересами или
ставших жертвой страсти, вспыхнувшей в ответ на сиюминутные впе-
чатления, без какой-либо критики передаваемые из уст в уста, эта толпа
объединяется для того, чтобы принять вредное коллективное решение,
соответствующее самым что ни на есть звериным иистинктам. Это вер-
ное и реалистическое наблюдение, если только оно относится к случай-
ным толпам, которые собираются как <толпа во время ливня под наве-
сом>, состоящая из людей, не несущих никакой ответственности перед
другими людьми или группами, либо связанных с какой-то конкрет-
ной экономической реальностью - это деградация, которая аналогична
личностиому упадку>.
Эта интерпретация подчеркивает двойной аспект одного и того
же упрямого и фундаментального факта: взятый в отдельности,
каждый из нас в конечном счете разумен; взятые же вместе, в
толпе, во время политического митинга, даже в кругу друзей, мы
все готовы на самые последние сумасбродства.
Всякий раз, когда люди .собираются вместе, в них скоро нач
нает обрисовываться и просматриваться толпа. Они перемеши
ются между собой, преображаются. Они приобретают некую <
щую сущность, которая подавляет их собственную; им внушает
коллективная воля, которая заставляет умолкнуть их личную вол
Такое давление представляет собой реальную угрозу, и мног
люди ощущают себя уничтоженными.
При встрече с таким материализованным, передвигающимс
кишащим общественным животным некоторые слегка отступа)
прежде чем броситься туда с головой, другие испытывают нас
ящую фобию. Все эти реакции характеризуют влияние толп
психологические отклики на нее, а через них и те, уже рассмагрени
эффекты, которые ей приписывают. Мопассан описал их с такой iuq
разительной точностью, на которую способны немногие ученые^
<Впрочем, - пишет он, - я еще и по другой причине испытываю <
вращение к толпам. Я не могу ни войти в театр, ни присутствовать i
каком-то публичном празднестве. Я тотчас начинаю ощущать каку1.
то странную нестерпимую дурноту, ужасную нервозность, как если бьи
изо всех сил боролся с каким-то непреодолимым и загадочным вс
действием. И я на самом деле борюсь с этой душой толпы, котор
пытается проникнуть в меня. Сколько раз я говорил, что разум о6ла1
раживается и возвышается, когда мы существуем в одиночку, и что*
угнетается и принижается, когда мы перемешиваемся с другими люд
ми. Эти связи, эти общеизвестные идеи, все, о чем говорят, что мы выну^,
дены слушать, слышать и отвечать, действует на способность мыслит^
Приливы и отливы идей движутся из головы в голову, из дома в дом,1
улицы на улицу, из города в город, от народы к народу, и устанавлива
ется какой-то уровень, средняя величина ума для целой многочислен
ной массы людей. Качества разумной инициативы, свободной воли, бла
гонравного размышления и даже понимания любого отдельного чела g
века полиостью исчезают с того момента, как индивидуум смешиваете*'
с массой людей>. ;
Несомненно, что мы здесь имеем дело с рядом предвзятьпЦ
идей Мопассана, с его предубеждением против толпы и его пере-,
оценкой индивида, не всегда обоснованной. Следовало бы даже
сказать, рядом предвзятых идей его времени и его класса. Н<>
описание связи между человеком и сообществом (или между,
художником и массой), которая устанавливается в трех его фра-
зах: инстинктивный страх, тревожное ощущение непреодолимой;
утраты, наконец, гигантская круговерть загадочных, почти осязае-
мых, если не видимых воздействий, - все это кричащая правда.
400
А тенденция к обезличиванию умов, параличу инициативы, по-
рабощению коллективной дутой индивидуальной души - все это
следствия погружения в толпу. Это не единственные, но наибо-
лее частые ощущения. Ужас, переживаемый Мопассаном, помога-
ет ему определить две причины испытываемой дурноты: ощюла-
гает, что утрачивает способность владеть рассудком, собственные
реакции кажутся ему чрезмерными и в эмоциональном плане до-
веденными до крайности. И он, таким образом, приходит к поста-
новке тех же самых вопросов, которыми задаются ученые,
размышляющие над описанным явлением.
<Одно народное изречение гласит, - пишет он, - что толпа <не рас-
суждает>. Однако почему же толпа не рассуждает, в то время как каж-
дый индивид из этой толпы, взятый в отдельности, рассуждает? Почему
эта толпа стихийно совершит то, чего не совершит ни одна из ее еди-
ниц? Почему эта толпа обладает непреодолимыми импульсами, хищ-
ными желаниями, тупыми увлечениями, которых ничто не остановит и,
охваченная, одной и той же мыслью, мгновенно становящейся общей,
невзирая на сословия, мнения, убеждения, различные нравы, набросится
на человека, искалечит его, утопит беспричиино, почти что беспричинно,
тогда как каждый, если бы он был один, рискуя жизнью, бросился бы
спасать того, кого сейчас убивает>.
Эти строки, такие верные по тону и точные по мысли, не
нуждаются в комментариях. Невозможно лучше сказать то, что
так мастерски выразил писатель. Однако Мопассан в одном пун-
кте ошибается. Не одно только народное изречение отрицает
разумность человеческих групп и сообществ. В подтверждение
существования этих двух моделей, ему вторят философы, выра-
жая расхожее мнение:
<Справедливые и глубокие идеи индивидуальны, - пишет Зиновь-
ев. - Идеи ложные и поверхностные являются, массовыми. В массе
своей народ ищет ослепления и сенсации>.
Симона Вейль, французский философ, широко известная сво-
им нравственным пафосом, поддерживает это мнение:
<В том, что касается способности мыслить, связь обратная; индивид
превосходит сообщество настолько, насколько нечто превосходит нич-
то, гак как способность мыслить появляется только в одном, предостав-
ленном самому себе разуме, а общности не мыслят вовсе>.
Эти тексты ясно демонстрируют, что вокруг основной идеи
установилось полное согласие: группы и массы живут под влия-
нием сильных эмоций, чрезвычайных аффективных порывов. И
тем более, что им изменяют разумные средства владения аффек-
тами. Одиночный индивид, присутствующий в толпе, видит свою
личность глубоко в этом смысле измененной. Он становится другим,
не всегда, впрочем, это осознавая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
вице, Альберт Эйнштейн восклицает:
<Сколько бед такое положение вещей причиняет человечеству! Оно
является причиной войн, наводняющих землю скорбью, стонами и горе-
чью>.
А итальянский философ Грамши, имевший богатый человечес-
кий опыт и много размышлявший над природой масс, дал ей очень
точную интерпретацию. Как он полагает, пословица означает:
<Что толпа людей, ведомых их непосредственными интересами или
ставших жертвой страсти, вспыхнувшей в ответ на сиюминутные впе-
чатления, без какой-либо критики передаваемые из уст в уста, эта толпа
объединяется для того, чтобы принять вредное коллективное решение,
соответствующее самым что ни на есть звериным иистинктам. Это вер-
ное и реалистическое наблюдение, если только оно относится к случай-
ным толпам, которые собираются как <толпа во время ливня под наве-
сом>, состоящая из людей, не несущих никакой ответственности перед
другими людьми или группами, либо связанных с какой-то конкрет-
ной экономической реальностью - это деградация, которая аналогична
личностиому упадку>.
Эта интерпретация подчеркивает двойной аспект одного и того
же упрямого и фундаментального факта: взятый в отдельности,
каждый из нас в конечном счете разумен; взятые же вместе, в
толпе, во время политического митинга, даже в кругу друзей, мы
все готовы на самые последние сумасбродства.
Всякий раз, когда люди .собираются вместе, в них скоро нач
нает обрисовываться и просматриваться толпа. Они перемеши
ются между собой, преображаются. Они приобретают некую <
щую сущность, которая подавляет их собственную; им внушает
коллективная воля, которая заставляет умолкнуть их личную вол
Такое давление представляет собой реальную угрозу, и мног
люди ощущают себя уничтоженными.
При встрече с таким материализованным, передвигающимс
кишащим общественным животным некоторые слегка отступа)
прежде чем броситься туда с головой, другие испытывают нас
ящую фобию. Все эти реакции характеризуют влияние толп
психологические отклики на нее, а через них и те, уже рассмагрени
эффекты, которые ей приписывают. Мопассан описал их с такой iuq
разительной точностью, на которую способны немногие ученые^
<Впрочем, - пишет он, - я еще и по другой причине испытываю <
вращение к толпам. Я не могу ни войти в театр, ни присутствовать i
каком-то публичном празднестве. Я тотчас начинаю ощущать каку1.
то странную нестерпимую дурноту, ужасную нервозность, как если бьи
изо всех сил боролся с каким-то непреодолимым и загадочным вс
действием. И я на самом деле борюсь с этой душой толпы, котор
пытается проникнуть в меня. Сколько раз я говорил, что разум о6ла1
раживается и возвышается, когда мы существуем в одиночку, и что*
угнетается и принижается, когда мы перемешиваемся с другими люд
ми. Эти связи, эти общеизвестные идеи, все, о чем говорят, что мы выну^,
дены слушать, слышать и отвечать, действует на способность мыслит^
Приливы и отливы идей движутся из головы в голову, из дома в дом,1
улицы на улицу, из города в город, от народы к народу, и устанавлива
ется какой-то уровень, средняя величина ума для целой многочислен
ной массы людей. Качества разумной инициативы, свободной воли, бла
гонравного размышления и даже понимания любого отдельного чела g
века полиостью исчезают с того момента, как индивидуум смешиваете*'
с массой людей>. ;
Несомненно, что мы здесь имеем дело с рядом предвзятьпЦ
идей Мопассана, с его предубеждением против толпы и его пере-,
оценкой индивида, не всегда обоснованной. Следовало бы даже
сказать, рядом предвзятых идей его времени и его класса. Н<>
описание связи между человеком и сообществом (или между,
художником и массой), которая устанавливается в трех его фра-
зах: инстинктивный страх, тревожное ощущение непреодолимой;
утраты, наконец, гигантская круговерть загадочных, почти осязае-
мых, если не видимых воздействий, - все это кричащая правда.
400
А тенденция к обезличиванию умов, параличу инициативы, по-
рабощению коллективной дутой индивидуальной души - все это
следствия погружения в толпу. Это не единственные, но наибо-
лее частые ощущения. Ужас, переживаемый Мопассаном, помога-
ет ему определить две причины испытываемой дурноты: ощюла-
гает, что утрачивает способность владеть рассудком, собственные
реакции кажутся ему чрезмерными и в эмоциональном плане до-
веденными до крайности. И он, таким образом, приходит к поста-
новке тех же самых вопросов, которыми задаются ученые,
размышляющие над описанным явлением.
<Одно народное изречение гласит, - пишет он, - что толпа <не рас-
суждает>. Однако почему же толпа не рассуждает, в то время как каж-
дый индивид из этой толпы, взятый в отдельности, рассуждает? Почему
эта толпа стихийно совершит то, чего не совершит ни одна из ее еди-
ниц? Почему эта толпа обладает непреодолимыми импульсами, хищ-
ными желаниями, тупыми увлечениями, которых ничто не остановит и,
охваченная, одной и той же мыслью, мгновенно становящейся общей,
невзирая на сословия, мнения, убеждения, различные нравы, набросится
на человека, искалечит его, утопит беспричиино, почти что беспричинно,
тогда как каждый, если бы он был один, рискуя жизнью, бросился бы
спасать того, кого сейчас убивает>.
Эти строки, такие верные по тону и точные по мысли, не
нуждаются в комментариях. Невозможно лучше сказать то, что
так мастерски выразил писатель. Однако Мопассан в одном пун-
кте ошибается. Не одно только народное изречение отрицает
разумность человеческих групп и сообществ. В подтверждение
существования этих двух моделей, ему вторят философы, выра-
жая расхожее мнение:
<Справедливые и глубокие идеи индивидуальны, - пишет Зиновь-
ев. - Идеи ложные и поверхностные являются, массовыми. В массе
своей народ ищет ослепления и сенсации>.
Симона Вейль, французский философ, широко известная сво-
им нравственным пафосом, поддерживает это мнение:
<В том, что касается способности мыслить, связь обратная; индивид
превосходит сообщество настолько, насколько нечто превосходит нич-
то, гак как способность мыслить появляется только в одном, предостав-
ленном самому себе разуме, а общности не мыслят вовсе>.
Эти тексты ясно демонстрируют, что вокруг основной идеи
установилось полное согласие: группы и массы живут под влия-
нием сильных эмоций, чрезвычайных аффективных порывов. И
тем более, что им изменяют разумные средства владения аффек-
тами. Одиночный индивид, присутствующий в толпе, видит свою
личность глубоко в этом смысле измененной. Он становится другим,
не всегда, впрочем, это осознавая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204