Путем идентификации он затем
снова в <Я> утверждается и подвергается строгому суду со сто-
роны <Идеала Я>. Упреки и агрессии против объекта выявляют-
ся в виде меланхолических упреков самому себе*.
' Говоря точнее они скрываются за упреками 'собственному <Я>,
придают им ту тверда, упорство и неопровержимость, которыми отлича-
ются самоупреки меланхоликов.
И при такой меланхолии возможен переход к мании; следова-
тельно, эта возможность является чертой, не зависящей от осталь-
ных признаков картины болезни.
Я не вижу затруднений для того, чтобы момент периодического
возмущения <Я> против <Идеала Я> принять во внимание при
обоих видах меланхолии, как психогенной, так и спонтанной. При
спонтанной можно предположить, что <Идеал Я> склонен к осо-
бой суровости, которая затем автоматически влечет за собой вре-
менное его упразднение. При психогенной меланхолии <Я> под-
стрекается к возмущению дурным обращением с ним его идеала,
которому <Я> подвергается в случае идентификации с отвергну-
тым объектом.
XII
ДОПОЛНЕНИЯ
В процессе исследования, временно заканчивающемся, нам от-
крылись различные побочные пути, которых мы сначала избега-
ли, но на которых мы нередко находили возможности распознава-
ния: кое-что из упущенного мы теперь наверстываем.
А) Разница между индентификацией <Я> и заменой <Идеала
Я> объектом находит интересное пояснение в двух больших ис-
кусственных массах, которые мы недавно изучали - в войске и
христианской церкви.
Очевидно, что солдат своим идеалом делает своего начальни-
ка, т.е. собственно говоря, полководца, идентифицируясь одновре-
менно с себе равными и выводя из этой общности <Я> обяза-
тельства товарищества - для взаимной помощи и распределения
имущества. Но он становится смешон, когда хочет идентифици-
роваться с полководцем. Стрелок в лагере Валленштейна насме-
хается по этому поводу над вахмистром.
И в покашливании, и в плевке
Удачно ему подражаете'..
Иначе обстоит дело в католической церкви. Каждый христиа-
нин любит Христа как свой идеал, и, кроме того, чувствует себя
связанным идентификацией с другими христианами. Но церковь
требует от него большего. Он, сверх того, должен идентифициро-
ваться с Христом и любить других христиан так, как любил их
Христос. Таким образом, церковь в обоих случаях требует вос-
полнения либвдинозной позиции, данной массообразованием. Иден-
тификация должна присоединяться в случаях, где произошел
выбор объекта; а объектная любовь - в случаях, где уже имеется
идентификация. Это <большее> явно выходит за пределы кон-
ституции массы. Можно быть хорошим христианином и все-таки
быть далеким от мысли поставить себя на место Христа, любить,
подобно ему, всех людей. Необязательно ведь слабому смертно-
му требовать от себя величия души и силы любви Спасителя. Но
это дальнейшее развитие распределения либидо в массе является,
вероятно, тем моментом, на котором Церковь основывает свои
притязания на достижение высшей нравственности.
Б) Мы говорили о возможности указать в психическом раз-
витии человечества тот момент, когда и для отдельного индивида
состоялся прогресс от массовой психологии к психологии инди-
видуальной'.
Для этого мы должны снова коротко вернуться к научному
мифу об отце. первобытной орды. Позже он был возвеличен как
творец мира и имел на это право, так как породил всех сыновей,
которые образовали первую массу. Для каждого из них он был
идеалом, его одновременно боялись и почитали, что позднее со-
здало понятие <табу>. Как-то раз эта толпа объединилась, убила
отца и растерзала. Никто из массовых победителей не мог занять
его места, а если кто-либо и пытался, то борьба возобновлялась
до тех пор, пока они не поняли, что все они должны от отцовско-
го наследия отказаться. Тогда они основали тотемистическое брат-
ство, где все обладали равными правами и были связаны тотеми-
стическими запретами, которые должны были сохранить память
об убийстве и его искупить. Но недовольство достигнутым оста-
лось и положило начало новому развитию событий. Постепенно
объединение в братство пришло к некоему восстановлению пре-
жнего положения на новом уровне: мужчина снова стал главой
семьи и сломил привилегию женского господства, установивше-
гося в безотцовские времена. В виде возмещения были, может
быть, тогда признаны материнские божества; для ограждения ма-
тери их жрецы кастрировались, по примеру, который когда-то да-
вался отцом первобытной орды; новая семья была, однако, лишь
' Изложенное здесь находится под влиянием обмена мыслей с Otto
Rank'oM.
тенью прежней, отцов было много, и каждый из них был ограни-
чен правами другого.
Страстная тоска, связанная с уроном, побудила тогда отдель-
ного индивида отделиться от массы и мысленно восстановить
себя в роли отца. Совершивший этот шаг был первым эпическим
поэтом; он достиг этого в области фантазии. Поэт подменил
действительность в соответствии со своей мечтой. Он положил
начало героическому мифу. Героем был убивший отца один на
один, отца, который в мифе фигурирует еще в виде тотемистичес-
кого чудовища. Как раньше отец был первым идеалом мальчика,
так поэт теперь создал в герое, которому надлежит заменить отца,
первый <Идеал Я>. Звеном с новосозданным героем был, веро-
ятно, младший сын, любимец матери, которого она оберегала от
отцовской ревности, и который во времена первобытной орды
стал преемником отца. В ложном опоэтизировании, изображаю-
щем первобытное время, женщина, являвшаяся наградой за побе-
ду и соблазном к убийству, стала, вероятно, совратительницей и
подстрекательницей к злодеянию.
Герой претендует на единоличное совершение поступка, на что
отважилась бы, конечно, только орда в целом. Однако, по замеча-
нию Ранка, сказка сохранила отчетливые следы скрытого истин-
ного положения вещей... Ибо так часто случается, что герой,
которому предстоит трудное задание, чаще всего это младший
сын, который в присутствии суррогата отца притворяется дурач-
ком, т.е. неопасным - может выполнить эту задачу только с помо-
щью стайки маленьких зверьков (муравьев, пчел). Это - братья
первобытной орды; ведь и в символике сновидений насекомые и
паразиты означают сестер и братьев (из презрительного отноше-
ния, как к маленьким детям). Кроме того, каждое из заданий
мифа и сказки легко распознать как замену героического поступка.
Миф, таким образом, является тем шагом, при помощи которо-
го отдельный индивид выходит из массовой психологии. Первым
мифом, несомненно, был миф психологический, миф героический;
пояснительный миф о природе возник, вероятно, много позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
снова в <Я> утверждается и подвергается строгому суду со сто-
роны <Идеала Я>. Упреки и агрессии против объекта выявляют-
ся в виде меланхолических упреков самому себе*.
' Говоря точнее они скрываются за упреками 'собственному <Я>,
придают им ту тверда, упорство и неопровержимость, которыми отлича-
ются самоупреки меланхоликов.
И при такой меланхолии возможен переход к мании; следова-
тельно, эта возможность является чертой, не зависящей от осталь-
ных признаков картины болезни.
Я не вижу затруднений для того, чтобы момент периодического
возмущения <Я> против <Идеала Я> принять во внимание при
обоих видах меланхолии, как психогенной, так и спонтанной. При
спонтанной можно предположить, что <Идеал Я> склонен к осо-
бой суровости, которая затем автоматически влечет за собой вре-
менное его упразднение. При психогенной меланхолии <Я> под-
стрекается к возмущению дурным обращением с ним его идеала,
которому <Я> подвергается в случае идентификации с отвергну-
тым объектом.
XII
ДОПОЛНЕНИЯ
В процессе исследования, временно заканчивающемся, нам от-
крылись различные побочные пути, которых мы сначала избега-
ли, но на которых мы нередко находили возможности распознава-
ния: кое-что из упущенного мы теперь наверстываем.
А) Разница между индентификацией <Я> и заменой <Идеала
Я> объектом находит интересное пояснение в двух больших ис-
кусственных массах, которые мы недавно изучали - в войске и
христианской церкви.
Очевидно, что солдат своим идеалом делает своего начальни-
ка, т.е. собственно говоря, полководца, идентифицируясь одновре-
менно с себе равными и выводя из этой общности <Я> обяза-
тельства товарищества - для взаимной помощи и распределения
имущества. Но он становится смешон, когда хочет идентифици-
роваться с полководцем. Стрелок в лагере Валленштейна насме-
хается по этому поводу над вахмистром.
И в покашливании, и в плевке
Удачно ему подражаете'..
Иначе обстоит дело в католической церкви. Каждый христиа-
нин любит Христа как свой идеал, и, кроме того, чувствует себя
связанным идентификацией с другими христианами. Но церковь
требует от него большего. Он, сверх того, должен идентифициро-
ваться с Христом и любить других христиан так, как любил их
Христос. Таким образом, церковь в обоих случаях требует вос-
полнения либвдинозной позиции, данной массообразованием. Иден-
тификация должна присоединяться в случаях, где произошел
выбор объекта; а объектная любовь - в случаях, где уже имеется
идентификация. Это <большее> явно выходит за пределы кон-
ституции массы. Можно быть хорошим христианином и все-таки
быть далеким от мысли поставить себя на место Христа, любить,
подобно ему, всех людей. Необязательно ведь слабому смертно-
му требовать от себя величия души и силы любви Спасителя. Но
это дальнейшее развитие распределения либидо в массе является,
вероятно, тем моментом, на котором Церковь основывает свои
притязания на достижение высшей нравственности.
Б) Мы говорили о возможности указать в психическом раз-
витии человечества тот момент, когда и для отдельного индивида
состоялся прогресс от массовой психологии к психологии инди-
видуальной'.
Для этого мы должны снова коротко вернуться к научному
мифу об отце. первобытной орды. Позже он был возвеличен как
творец мира и имел на это право, так как породил всех сыновей,
которые образовали первую массу. Для каждого из них он был
идеалом, его одновременно боялись и почитали, что позднее со-
здало понятие <табу>. Как-то раз эта толпа объединилась, убила
отца и растерзала. Никто из массовых победителей не мог занять
его места, а если кто-либо и пытался, то борьба возобновлялась
до тех пор, пока они не поняли, что все они должны от отцовско-
го наследия отказаться. Тогда они основали тотемистическое брат-
ство, где все обладали равными правами и были связаны тотеми-
стическими запретами, которые должны были сохранить память
об убийстве и его искупить. Но недовольство достигнутым оста-
лось и положило начало новому развитию событий. Постепенно
объединение в братство пришло к некоему восстановлению пре-
жнего положения на новом уровне: мужчина снова стал главой
семьи и сломил привилегию женского господства, установивше-
гося в безотцовские времена. В виде возмещения были, может
быть, тогда признаны материнские божества; для ограждения ма-
тери их жрецы кастрировались, по примеру, который когда-то да-
вался отцом первобытной орды; новая семья была, однако, лишь
' Изложенное здесь находится под влиянием обмена мыслей с Otto
Rank'oM.
тенью прежней, отцов было много, и каждый из них был ограни-
чен правами другого.
Страстная тоска, связанная с уроном, побудила тогда отдель-
ного индивида отделиться от массы и мысленно восстановить
себя в роли отца. Совершивший этот шаг был первым эпическим
поэтом; он достиг этого в области фантазии. Поэт подменил
действительность в соответствии со своей мечтой. Он положил
начало героическому мифу. Героем был убивший отца один на
один, отца, который в мифе фигурирует еще в виде тотемистичес-
кого чудовища. Как раньше отец был первым идеалом мальчика,
так поэт теперь создал в герое, которому надлежит заменить отца,
первый <Идеал Я>. Звеном с новосозданным героем был, веро-
ятно, младший сын, любимец матери, которого она оберегала от
отцовской ревности, и который во времена первобытной орды
стал преемником отца. В ложном опоэтизировании, изображаю-
щем первобытное время, женщина, являвшаяся наградой за побе-
ду и соблазном к убийству, стала, вероятно, совратительницей и
подстрекательницей к злодеянию.
Герой претендует на единоличное совершение поступка, на что
отважилась бы, конечно, только орда в целом. Однако, по замеча-
нию Ранка, сказка сохранила отчетливые следы скрытого истин-
ного положения вещей... Ибо так часто случается, что герой,
которому предстоит трудное задание, чаще всего это младший
сын, который в присутствии суррогата отца притворяется дурач-
ком, т.е. неопасным - может выполнить эту задачу только с помо-
щью стайки маленьких зверьков (муравьев, пчел). Это - братья
первобытной орды; ведь и в символике сновидений насекомые и
паразиты означают сестер и братьев (из презрительного отноше-
ния, как к маленьким детям). Кроме того, каждое из заданий
мифа и сказки легко распознать как замену героического поступка.
Миф, таким образом, является тем шагом, при помощи которо-
го отдельный индивид выходит из массовой психологии. Первым
мифом, несомненно, был миф психологический, миф героический;
пояснительный миф о природе возник, вероятно, много позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204