Симшгомы нового поведения масс в эпоху их
господства, которые мы обобщили под именем <прямого действия>
могут возвещать и будущий прогресс. Ясно, что каждая старая
цивилизация постепенно обрастает омертвевшей материей, рого-
вой оболочкой, которая мешает жизни, отравляет ее. Есть отмер-
шие учреждения, изжитые ценности и авторитеты, устаревшие
нормы, которые формально еще существуют, загромождая и ус-
ложняя живую жизнь. Весь этот репертуар <непрямого действия>
в значительной степени обветшал и требует ревизии, чистки. Не-
обходимо упрощение; оно несет гигиену, лучший вкус, лучшие
решения, экономию - когда меньшими средствами достигается
больше.
В основном нужно вернуть общественную жизнь, и прежде
всего политику, к подлинной действительности. Европа не смо-
жет сделать смелого прыжка, которого от нее требует вера в ее
будущее, но сбросив с себя всей истлевшей ветоши, не представ
снова в своей обнаженной сущности, не вернувшись к своему
подлинному <я>.
Предстоящее очищение и обнажение Европы, возвращение к
подлинному бытию очень радует меня. Я верю, что это необходи-
мо для расчистки пути к достойному будущему. Потому я и
требую свободы мысли в отношении ррцшлого. Будущее должно
первенствовать над прошлым, от него мы получаем приказы, оп-
ределяющие наше отношение к прошлому*.
Но надо избегать тяжкого греха правителей XIX века - им
недоставало ответственности, а это вело к утрате бдения, бдитель-
химичсских реакций. Для читателей с такой герметически замкнутой
душой я попробую дать мою мысль в иной формулировке: первичное,
основное значение <жизни> раскрывается, когда к ней подходят не
биологически, а биографически, хотя бы по той простой причине, что вся
биология лить одна глава некоторых биографий, доступная для био-
логов. Все остальное - абстракция, фантазия, миф.
* Требование свободы в отношении к прошлому не придирчивая
<критика>, а ясно осознанный долг каждой критической эпохи. Если я
защищаю либерализм XIX века против масс, которые на него беспо-
щадно нападают, это не значит что я отказываюсь or свободы высказы-
вания против этого самого либерализма. И наоборот: примитивизм,
который в этой книге показан с самой худшей стороны, в известном
смысле - необходимое условие каждого крупного исторического про-
гресса.
ности. Кто отдается потоку событий, не обращая внимания на
предостережения, полученные еще в безоблачные дни, тот забы-
вает свой долг и утрачивает ответственность. Сейчас надо требо-
вать, чтобы те, кто способен на это, ощущали ответственность
чрезвычайно сильно; важнее всего - указать и подчеркнуть яв-
ственно опасные стороны новых симптомов.
Подводя баланс нашей общественной жизни - при условии, что
нас занимает не столько настоящее, сколько будущее, - мы не
можем сомневаться в том, что неблагоприятных факторов значи-
тельно больше, чем благоприятных.
Все наши материальные достижения могут исчезнуть, ибо
надвигается грозная проблема, от решения которой зависит судь-
ба Европы. Сформулирую эту проблему еще раз: господство в
обществе попало в руки людей определенного типа, которым не
дороги основы цивилизации - не какой-нибудь определенной формы
ее, но (насколько мы вправе судить сегодня) всякой цивилизации
вообще. Этих людей интересуют наркотики, автомобили, что-то
еще; но это лишь подчеркивает полное равнодушие к цивилиза-
ции, как таковой. Ведь эти вещи - лишь продукты цивилизации, и
страсть, с которой новый владыка жизни им отдается, подтверж-
дает его полное безразличие к тем основным принципам, которые
дали возможность их создать. Достаточно указать на следующее:
с тех пор, как существуют естественные науки, т.е. с эпохи Ренес-
санса значение их непрерывно росло. Точнее, число людей, зани-
мавшихся теоретическими исследованиями, росло с каждым по-
колением. Первый относительный упадок приходится на наше
время - на поколение, родившееся на переломе столетия. Храмы
чистой науки начинают терять притягательную силу для студен-
тов. И это происходит как раз тогда, когда индустрия достигает
наивысшего расцвета, а публика проявляет все больший интерес
к достижениям техники и медицины.
Если бы это не завело нас слишком далеко, мы могли бы
показать аналогичные явления в политике, искусстве, религии, да
и в повседневной жизни.
Что означает столь парадоксальное положение? Задача этой
книги именно в том и состоит, чтобы дать ответ на этот вопрос.
Парадокс в том, что нынешний <хозяин мира> - примитив, перво-
бытный человек, внезапно объявившийся в цивилизованном мире.
Цивилизован мир, по не его обитатель. Он даже не замечает
цивилизации, хотя и пользуется ее плодами, как и дарами приро-
ды. Новый человек хочет иметь автомобиль и пользуется им, но
так, словно он сам собой вырос на райском древе. В глубине
души он не подозревает об искусственном, почти невероятном
характере цивилизации; он восхищен аппаратами, машинами и аб-
солютно безразличен к принципам и законам, на которых они
основаны. Когда я упоминал слова Ратенау о <вертикальном
вторжении варваров>, можно было подумать - как многие и дума-
ют, - что это лишь фраза. Теперь мы видим, что это выражение
(независимо от того, верно оно или нет) не пустая фраза, а точ-
ная формула, полученная в итоге сложного анализа. Человек
массы, поистине примитивный, неожиданно вынырнул на авансце-
ну нашей старой цивилизации.
Сейчас постоянно говорят о фантастическом прогрессе тех-
ники, но я еще нигде не слышал - даже среди избранных - чтобы
касались ее достаточно печального будущего. Даже Шпенглер,
тонкий и глубокий ум, хотя и одержимый одной идеей, кажется
мне беззаботным оптимистом - ведь он считает, что за веком
<культуры> следует век <цивилизации>, под которой он разумеет
прежде всего технику. Представления Шпенглера о культуре и
вообще об истории настолько расходятся с предпосылками этой
книги, что нелегко говорить здесь о его заключениях, хотя бы
для проверки. Только в общих чертах, пренебрегая деталями и
приведя обе точки зрения к одному знаменателю, можно устано-
вить примерно вот что: Шпенглер думает, что техника может
развиваться даже и тогда, когда интерес к основным началам
культуры угаснет. Я не решаюсь в это поверить. Техника и наука
- одной природы. Наука угасает, когда люди перестают интересо-
ваться его бескорыстно, ради нее самой, ради основных принци-
пов культуры. Когда этот интерес отмирает, что по-видимому
происходит сейчас, техника может протянуть еще короткое время,
по инерции, пока не выдохнется импульс, сообщенный ей чистой
наукой. Жизнь идет с помощью техники, но не от техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
господства, которые мы обобщили под именем <прямого действия>
могут возвещать и будущий прогресс. Ясно, что каждая старая
цивилизация постепенно обрастает омертвевшей материей, рого-
вой оболочкой, которая мешает жизни, отравляет ее. Есть отмер-
шие учреждения, изжитые ценности и авторитеты, устаревшие
нормы, которые формально еще существуют, загромождая и ус-
ложняя живую жизнь. Весь этот репертуар <непрямого действия>
в значительной степени обветшал и требует ревизии, чистки. Не-
обходимо упрощение; оно несет гигиену, лучший вкус, лучшие
решения, экономию - когда меньшими средствами достигается
больше.
В основном нужно вернуть общественную жизнь, и прежде
всего политику, к подлинной действительности. Европа не смо-
жет сделать смелого прыжка, которого от нее требует вера в ее
будущее, но сбросив с себя всей истлевшей ветоши, не представ
снова в своей обнаженной сущности, не вернувшись к своему
подлинному <я>.
Предстоящее очищение и обнажение Европы, возвращение к
подлинному бытию очень радует меня. Я верю, что это необходи-
мо для расчистки пути к достойному будущему. Потому я и
требую свободы мысли в отношении ррцшлого. Будущее должно
первенствовать над прошлым, от него мы получаем приказы, оп-
ределяющие наше отношение к прошлому*.
Но надо избегать тяжкого греха правителей XIX века - им
недоставало ответственности, а это вело к утрате бдения, бдитель-
химичсских реакций. Для читателей с такой герметически замкнутой
душой я попробую дать мою мысль в иной формулировке: первичное,
основное значение <жизни> раскрывается, когда к ней подходят не
биологически, а биографически, хотя бы по той простой причине, что вся
биология лить одна глава некоторых биографий, доступная для био-
логов. Все остальное - абстракция, фантазия, миф.
* Требование свободы в отношении к прошлому не придирчивая
<критика>, а ясно осознанный долг каждой критической эпохи. Если я
защищаю либерализм XIX века против масс, которые на него беспо-
щадно нападают, это не значит что я отказываюсь or свободы высказы-
вания против этого самого либерализма. И наоборот: примитивизм,
который в этой книге показан с самой худшей стороны, в известном
смысле - необходимое условие каждого крупного исторического про-
гресса.
ности. Кто отдается потоку событий, не обращая внимания на
предостережения, полученные еще в безоблачные дни, тот забы-
вает свой долг и утрачивает ответственность. Сейчас надо требо-
вать, чтобы те, кто способен на это, ощущали ответственность
чрезвычайно сильно; важнее всего - указать и подчеркнуть яв-
ственно опасные стороны новых симптомов.
Подводя баланс нашей общественной жизни - при условии, что
нас занимает не столько настоящее, сколько будущее, - мы не
можем сомневаться в том, что неблагоприятных факторов значи-
тельно больше, чем благоприятных.
Все наши материальные достижения могут исчезнуть, ибо
надвигается грозная проблема, от решения которой зависит судь-
ба Европы. Сформулирую эту проблему еще раз: господство в
обществе попало в руки людей определенного типа, которым не
дороги основы цивилизации - не какой-нибудь определенной формы
ее, но (насколько мы вправе судить сегодня) всякой цивилизации
вообще. Этих людей интересуют наркотики, автомобили, что-то
еще; но это лишь подчеркивает полное равнодушие к цивилиза-
ции, как таковой. Ведь эти вещи - лишь продукты цивилизации, и
страсть, с которой новый владыка жизни им отдается, подтверж-
дает его полное безразличие к тем основным принципам, которые
дали возможность их создать. Достаточно указать на следующее:
с тех пор, как существуют естественные науки, т.е. с эпохи Ренес-
санса значение их непрерывно росло. Точнее, число людей, зани-
мавшихся теоретическими исследованиями, росло с каждым по-
колением. Первый относительный упадок приходится на наше
время - на поколение, родившееся на переломе столетия. Храмы
чистой науки начинают терять притягательную силу для студен-
тов. И это происходит как раз тогда, когда индустрия достигает
наивысшего расцвета, а публика проявляет все больший интерес
к достижениям техники и медицины.
Если бы это не завело нас слишком далеко, мы могли бы
показать аналогичные явления в политике, искусстве, религии, да
и в повседневной жизни.
Что означает столь парадоксальное положение? Задача этой
книги именно в том и состоит, чтобы дать ответ на этот вопрос.
Парадокс в том, что нынешний <хозяин мира> - примитив, перво-
бытный человек, внезапно объявившийся в цивилизованном мире.
Цивилизован мир, по не его обитатель. Он даже не замечает
цивилизации, хотя и пользуется ее плодами, как и дарами приро-
ды. Новый человек хочет иметь автомобиль и пользуется им, но
так, словно он сам собой вырос на райском древе. В глубине
души он не подозревает об искусственном, почти невероятном
характере цивилизации; он восхищен аппаратами, машинами и аб-
солютно безразличен к принципам и законам, на которых они
основаны. Когда я упоминал слова Ратенау о <вертикальном
вторжении варваров>, можно было подумать - как многие и дума-
ют, - что это лишь фраза. Теперь мы видим, что это выражение
(независимо от того, верно оно или нет) не пустая фраза, а точ-
ная формула, полученная в итоге сложного анализа. Человек
массы, поистине примитивный, неожиданно вынырнул на авансце-
ну нашей старой цивилизации.
Сейчас постоянно говорят о фантастическом прогрессе тех-
ники, но я еще нигде не слышал - даже среди избранных - чтобы
касались ее достаточно печального будущего. Даже Шпенглер,
тонкий и глубокий ум, хотя и одержимый одной идеей, кажется
мне беззаботным оптимистом - ведь он считает, что за веком
<культуры> следует век <цивилизации>, под которой он разумеет
прежде всего технику. Представления Шпенглера о культуре и
вообще об истории настолько расходятся с предпосылками этой
книги, что нелегко говорить здесь о его заключениях, хотя бы
для проверки. Только в общих чертах, пренебрегая деталями и
приведя обе точки зрения к одному знаменателю, можно устано-
вить примерно вот что: Шпенглер думает, что техника может
развиваться даже и тогда, когда интерес к основным началам
культуры угаснет. Я не решаюсь в это поверить. Техника и наука
- одной природы. Наука угасает, когда люди перестают интересо-
ваться его бескорыстно, ради нее самой, ради основных принци-
пов культуры. Когда этот интерес отмирает, что по-видимому
происходит сейчас, техника может протянуть еще короткое время,
по инерции, пока не выдохнется импульс, сообщенный ей чистой
наукой. Жизнь идет с помощью техники, но не от техники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204