помешать народу идентифицировать себя с ними
или с их идеалами. Эти акции преследовали цель уничтожить их
раз и навсегда. Однако, не торопясь исчезнуть, эти запрещенные
и отобранные элементы перегруппировываются и восстанавлива-
ются в памяти. В душераздирающих сценах Сельского врача
Бальзак с прозорливостью гения показывает, как разрозненные
бывшие солдаты великой армии тайно и с любовью в сердце
собирают обрывки воспоминаний о Наполеоне и создают леген-
ду о человеке, чье имя в период Реставрации было запрещено
произносить.
* Эпиналь - город во Франции, прославившийся народными кар-
тинками. - Прим. пер.
Да, с ужасным упорством память сначала конвенционализиру-
ет малейшую мысль, малейшую данность реальности, равно как и
любой персонаж. Я имею в виду, что она освобождает их от
контрастов, от их комплексов, превращает их в стереотипы, чтобы
воспроизводить согласно определенным типическим схемам.
Смерть героев всегда будет трагической и грандиозной, великие
вожди будут иметь величественное лицо строгого и беспристрас-
тного отца, пророки - длинную бороду и нотки гнева и справед-
ливости в голосе и т.д. Они стали нам близкими и привычными,
похожими одни на других. Работа, идентификации автоматически
замораживает персонажи и оправляет их в рамки. И те доблест-
но все это выносят. ..-..
Затем память снабжает их поглощающей- э^циональной си-
лой. Назовем ее, за неимением лучшего, соблазном ностальгии. С
помощью игры контрастов между настоящим и прошлым наша
память противопоставляет лицам и реалиям, которые у нас перед
глазами, имаго их эквивалентов, восстановленных нашим сознани-
ем. Избегая всего, что неприятно, отрицательно или невыносимо,
мы стремимся запомнить приятные, положительные, выигрышные
аспекты. И даже если речь идет о самых кровавых тиранах
Истории или если мы вызываем в памяти плачевные перио-
ды нашей жизни, мы всегда возрождаем воспоминания в бо-
лее удовлетворительном виде, более соответствующими на-
шим желаниям.
Чаще всего этот соблазн ностальгии делает менее резкими
конфликты прошлого, все равно, думаем ли мы о нашем детстве
или об истории нашей страны. Он совмещает вещи несовмести-
мые, делает правдоподобным неправдоподобное. Он рисует има-
го, следуя принципу coincidentia oppositorum, слияния противопо-
ложных идей, чувств и персонажей. События прошлого, таким
образом, никогда не кажутся нам такими, какими были на самом
деле. Но, профильтрованные через великие темы нашей собствен-
ной истории или культуры, к которой мы принадлежим, они ка-
жутся всегда более блистательными или более мрачными, чем
были. Памяти не существует. Существуют множество памятей,
похожих на памяти авторов, что создают их, оправдывая свое
существование и стремясь очаровать читателя рассказом о своей
жизни, будучи уверенными, что говорят чистую правду.
Соблазн ностальгии тем более непреодолим, что речь идет о
наиболее эфемерных и наиболее удаленных периодах:
<Отдаленные эпохи, - констатирует Фрейд, - окутаны в воображе-
нии живым и таинственным очарованием. Как только люди становят-
ся недовольны настоящим, что бывает достаточно часто, они обращают-
ся к прошлому и в очередной раз надеются найти никогда не забывае-
мую мечту о золотом веке. Без сомнения, они продолжают испытывать
магическое очарование их детства, которое пристрастное воспоминание
представляет как эпоху безмятежного блажеиства>.
То, что передается от поколения к поколению с идолопо-
клоннической верностью, есть продукт воображения, привитый на
стволе неизменной психической реальности.
IV
Эти запрещенные и отобранные имаго сохраняются в форме
мнестических следов. Время от времени они достигают уровня
сознания. Согласно Фрейду, мысли, имаго, воспоминания, связан-
ные с влечением, запрещаются, деформируются, душатся волей
индивида, его стремлением держать их в области бессознательно-
го. Однако, несмотря на это вытеснение, они имеют тенденцию
возвращаться, выбирая окольные дороги снов, невротических сим-
птомов и недомоганий, названных психосоматическими. Возвра-
тившись без ведома сознания, бессознательное содержание ока-
зывает на <Я> навязчивое влияние, которого оно не может избе-
жать. Этот волнующий процесс именуется возвращением вытес-
ненного. Но, строго говоря, он свойственен психологии индивида
и плохо применим к психологии толп.
Прежде всего, он предполагает существование фонда бес-
сознательного. Этот фонд не существует у масс. Психоанализ
отказывается его признать. К тому же возвращение вытесненного
касается большей частью подавления эротических влечений. Имен-
но к этой области относится по большей части забытое и подав-
ляемое содержание бессознательного. Но психические остатки
отдаленных эпох, наследие масс, имеют скорее миметическую при-
роду. Они имеют отношение к идентификации с нашими предка-
ми, с великим человеком, Эйнштейном или Наполеоном, с нашим
родным городом и т.д. Они возвращаются с каждым поколени-
ем. Когда Фрейд на заключительных страницах Моисея и моно-
теизма принимается в последний раз излагать эволюцию челове-
чества, он утверждает, что эта эволюция могла бы быть описана
как медленное <возвращение вытесненного>. Но он тут же до-
бавляет:
<Я не употребляю термина <вытесненное> в его прямом смысле.
Речь идет о чем-то в жизни народа, что прошло, потерялось из вида, и
что мы пытаемся сравнить с вытесненным в психической жизни инди-
вида>.
Чтобы избежать подобного неопределенного переноса из од-
ной психологии в другую, мы можем предположить следующую
специфическую конструкцию: воскресение имаго. Оно проявля-
ется во внезапном и почти сценическом, но, в любом случае, гло-
бальном, оживлении ситуаций и персонажей прошлого. Этому из-
вестно много аналогий. Когда стимулируют височную кору боль-
ного эпилепсией, наблюдают внезапный полный возврат пережитого
ранее: образов и ситуаций, поступков и чувств. Также, когда не-
кто переживает эмоциональный шок, он начинает говорить на
забытом языке, реагирует на архаический образ, уже давно вы-
шедший из употребления. Наконец, то, что некогда происходило и
относится к первичной групповой идентификации, стремится к
неустанному повторению, к навязыванию определенной принуди-
тельной модели. Например, все происходит так. как будто участ-
ники одной революции воспроизвели и пережили другую: Фран-
цузская революция просматривается сквозь Советскую револю-
цию. Или же как будто во всех императорах непрерывно воз-
рождается один - единственный, Цезарь или Наполеон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
или с их идеалами. Эти акции преследовали цель уничтожить их
раз и навсегда. Однако, не торопясь исчезнуть, эти запрещенные
и отобранные элементы перегруппировываются и восстанавлива-
ются в памяти. В душераздирающих сценах Сельского врача
Бальзак с прозорливостью гения показывает, как разрозненные
бывшие солдаты великой армии тайно и с любовью в сердце
собирают обрывки воспоминаний о Наполеоне и создают леген-
ду о человеке, чье имя в период Реставрации было запрещено
произносить.
* Эпиналь - город во Франции, прославившийся народными кар-
тинками. - Прим. пер.
Да, с ужасным упорством память сначала конвенционализиру-
ет малейшую мысль, малейшую данность реальности, равно как и
любой персонаж. Я имею в виду, что она освобождает их от
контрастов, от их комплексов, превращает их в стереотипы, чтобы
воспроизводить согласно определенным типическим схемам.
Смерть героев всегда будет трагической и грандиозной, великие
вожди будут иметь величественное лицо строгого и беспристрас-
тного отца, пророки - длинную бороду и нотки гнева и справед-
ливости в голосе и т.д. Они стали нам близкими и привычными,
похожими одни на других. Работа, идентификации автоматически
замораживает персонажи и оправляет их в рамки. И те доблест-
но все это выносят. ..-..
Затем память снабжает их поглощающей- э^циональной си-
лой. Назовем ее, за неимением лучшего, соблазном ностальгии. С
помощью игры контрастов между настоящим и прошлым наша
память противопоставляет лицам и реалиям, которые у нас перед
глазами, имаго их эквивалентов, восстановленных нашим сознани-
ем. Избегая всего, что неприятно, отрицательно или невыносимо,
мы стремимся запомнить приятные, положительные, выигрышные
аспекты. И даже если речь идет о самых кровавых тиранах
Истории или если мы вызываем в памяти плачевные перио-
ды нашей жизни, мы всегда возрождаем воспоминания в бо-
лее удовлетворительном виде, более соответствующими на-
шим желаниям.
Чаще всего этот соблазн ностальгии делает менее резкими
конфликты прошлого, все равно, думаем ли мы о нашем детстве
или об истории нашей страны. Он совмещает вещи несовмести-
мые, делает правдоподобным неправдоподобное. Он рисует има-
го, следуя принципу coincidentia oppositorum, слияния противопо-
ложных идей, чувств и персонажей. События прошлого, таким
образом, никогда не кажутся нам такими, какими были на самом
деле. Но, профильтрованные через великие темы нашей собствен-
ной истории или культуры, к которой мы принадлежим, они ка-
жутся всегда более блистательными или более мрачными, чем
были. Памяти не существует. Существуют множество памятей,
похожих на памяти авторов, что создают их, оправдывая свое
существование и стремясь очаровать читателя рассказом о своей
жизни, будучи уверенными, что говорят чистую правду.
Соблазн ностальгии тем более непреодолим, что речь идет о
наиболее эфемерных и наиболее удаленных периодах:
<Отдаленные эпохи, - констатирует Фрейд, - окутаны в воображе-
нии живым и таинственным очарованием. Как только люди становят-
ся недовольны настоящим, что бывает достаточно часто, они обращают-
ся к прошлому и в очередной раз надеются найти никогда не забывае-
мую мечту о золотом веке. Без сомнения, они продолжают испытывать
магическое очарование их детства, которое пристрастное воспоминание
представляет как эпоху безмятежного блажеиства>.
То, что передается от поколения к поколению с идолопо-
клоннической верностью, есть продукт воображения, привитый на
стволе неизменной психической реальности.
IV
Эти запрещенные и отобранные имаго сохраняются в форме
мнестических следов. Время от времени они достигают уровня
сознания. Согласно Фрейду, мысли, имаго, воспоминания, связан-
ные с влечением, запрещаются, деформируются, душатся волей
индивида, его стремлением держать их в области бессознательно-
го. Однако, несмотря на это вытеснение, они имеют тенденцию
возвращаться, выбирая окольные дороги снов, невротических сим-
птомов и недомоганий, названных психосоматическими. Возвра-
тившись без ведома сознания, бессознательное содержание ока-
зывает на <Я> навязчивое влияние, которого оно не может избе-
жать. Этот волнующий процесс именуется возвращением вытес-
ненного. Но, строго говоря, он свойственен психологии индивида
и плохо применим к психологии толп.
Прежде всего, он предполагает существование фонда бес-
сознательного. Этот фонд не существует у масс. Психоанализ
отказывается его признать. К тому же возвращение вытесненного
касается большей частью подавления эротических влечений. Имен-
но к этой области относится по большей части забытое и подав-
ляемое содержание бессознательного. Но психические остатки
отдаленных эпох, наследие масс, имеют скорее миметическую при-
роду. Они имеют отношение к идентификации с нашими предка-
ми, с великим человеком, Эйнштейном или Наполеоном, с нашим
родным городом и т.д. Они возвращаются с каждым поколени-
ем. Когда Фрейд на заключительных страницах Моисея и моно-
теизма принимается в последний раз излагать эволюцию челове-
чества, он утверждает, что эта эволюция могла бы быть описана
как медленное <возвращение вытесненного>. Но он тут же до-
бавляет:
<Я не употребляю термина <вытесненное> в его прямом смысле.
Речь идет о чем-то в жизни народа, что прошло, потерялось из вида, и
что мы пытаемся сравнить с вытесненным в психической жизни инди-
вида>.
Чтобы избежать подобного неопределенного переноса из од-
ной психологии в другую, мы можем предположить следующую
специфическую конструкцию: воскресение имаго. Оно проявля-
ется во внезапном и почти сценическом, но, в любом случае, гло-
бальном, оживлении ситуаций и персонажей прошлого. Этому из-
вестно много аналогий. Когда стимулируют височную кору боль-
ного эпилепсией, наблюдают внезапный полный возврат пережитого
ранее: образов и ситуаций, поступков и чувств. Также, когда не-
кто переживает эмоциональный шок, он начинает говорить на
забытом языке, реагирует на архаический образ, уже давно вы-
шедший из употребления. Наконец, то, что некогда происходило и
относится к первичной групповой идентификации, стремится к
неустанному повторению, к навязыванию определенной принуди-
тельной модели. Например, все происходит так. как будто участ-
ники одной революции воспроизвели и пережили другую: Фран-
цузская революция просматривается сквозь Советскую револю-
цию. Или же как будто во всех императорах непрерывно воз-
рождается один - единственный, Цезарь или Наполеон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204