В
союзе, придающем им силу, сыновья объединились против него,
чтобы его убить. Но, несомненно, их подбадривали, им покрови-
тельствовали униженные матери, которые с детства разжигали их
враждебность. Нужно было, чтобы их коалиция включала и
их, потому что они тоже желали определенной свободы. Тем
более, что именно к этому времени женщины изобрели зем-
леделие.
Результат всего этого заговора очевиден: один из братьев,
вероятно, самый младший, от которого меньше всего этого ожида-
ли, довел до конца неблагодарную задачу. Отец, должно быть,
упал под ударами, вскричав, как Цезарь <И ты тоже, мой сын!> В
нашей истории Брут хорошо представляет образ сына, который
замышляет и совершает преступление во имя освобождения. Убив
своего отца, сыновья съели его вместе, скрепив свой союз его
кровью, поскольку ничто так не связывает людей, как преступле-
ние, совершенное сообща. С того времени пища, принимаемая вместе
тотемическими собратьями, корпорациями и другими искусствен-
ными толпами, возрождает эту первобытную трапезу. Но они
заменяют тело отца животным, их тотемом.
Так рождается первая ассоциация, сформированная из свобод-
ных и равных индивидов, не имеющих ни бога, ни повелителя:
братство.
Можно было бы опасаться, что однажды, преодолев запоры
отцовского подавления, каждый даст свободный ход своим ин-
стинктам, брат станет волком для брата. Но тайный заговор уже
подготовил их к кооперации, к созданию других связей между
ними. С другой стороны, они наделали долгов сотрудничества по
отношению к женщинам, их матерям. Еще один довод не возвра-
щаться к прошлым отношениям. По этим двум причинам сыно-
вья обязаны ограничить свои инстинкты и соединяться с женщи-
нами только при определенных условиях.
Так то, что было ставкой fi борьбе между полами и поко-
лениями, центром раздора, короче говоря, сексуальное обладание,
трансформируется в род союза между мужчинами и женщинами.
Одни оставляют всякие поползновения стать коллективными ти-
ранами. Другие перестают быть объектами и становятся партне-
рами. На месте первобытного коммунизма в отношении женщин
появляется экзогамия. Она дает свободу изменения и возмож-
ность выбора Если инцест и исключается, то не из-за репрессий
отца, а по причине внутреннего отказа, необходимого для коллек-
526
тивной жизни. Знак соперничества с отцом преобразуется в со-
юзническое соглашение с матерью. Сыновья могут открыто иден-
тифицировать себя с ней вместо того, чтобы обладать ей, так же,
как они - идентифицировали себя с архаическим отцом вместо
того, чтобы бороться с ним. Как бы то ни было, братский союз
изменился. Инстинктивные и жестокие отношения уступают мес-
то отношениям ценности и права. Таким образом, <мы ей дам, что
право есть власть сообщества>.
Закон кладет конец произволу и деспотизму, которые сви-
репствовали во времена господства отца Закон дает каж-
дому долю самостоятельности. Но тотчас же обязывает бра-
тьев снова передать эту часть сообществу, так как, по словам
Робеспьера, брат как гражданин <должен передать общей массе
часть публичной власти и самостоятельности народа, которой он
владеет, или же должен быть исключен из общественного до-
говора>. Именно в этих условиях родилась первая форма
социальной организации, основанная на признании взаимных
обязательств, отказе от инстинктов и установлении закона и
морали. Они требуют глубокого взаимопонимания и доброволь-
ного согласия.
Можно видеть, как на месте коллектива, базировавшегося на
господстве, устанавливается другой, основанный на дисциплине.
Она включает запрещение инцеста, допуская союз мужчин и жен-
щин и идентификацию с кланом, с братством, подготавливая объе-
динение людей, поколений. Предположим, что понятие закона было
изобретено матерями, чтобы направить в нужное русло инстинкты
их сыновей, положить конец стремлению к тирании и узаконить
борьбу с ней. В самом деле, кто больше чем женщины был заин-
тересован в прекращении бесконечного насилия, в ограничении
физической власти психологической и социальной коцгр-властью?
И, вероятно, освоив сельскохозяйственные ресурсы сообщества,
они нашли способы заставить уважать себя. ,
Закон, как вы видите, есть признак отсутствия отца. И каждый
раз, когда отец вновь возникает в качестве вождя, он лишает его
содержания и подчиняет своему собственному произволу. Все
же я в?1жу здесь дополнительное доказательство того, что пер-
вый кодекс, установленный после мятежа сыновей, - это кодекс
матриархальный. Фрейд пишет:
<Большая часть могущества, высвобожденного в результате смерти
отца, перешла к женщинам, и это было время матриархата>.
ш
Революционные массы записали на своих знаменах: Свобода,
Равенство, Братство или Смерть. Отец, ненавидимый и любимый
деспот, однажды раз убитый, но не исчезнувший, тревожит созна-
ние своих убийц. Перестав быть над толпой, он стремится вер-
нуться а нее. Никто из сыновей не выполняет его функции. Но
каждый, если можно так сказать, усвоил вместе с частицей его
тела часть его власти. Теперь никто не является отцом, но все
стали им. Отцовство из индивидуального превратилось в коллек-
тивное. Со временем забылась грубость отца, вспоминались лишь
его позитивные черты, хорошие стороны прежней жизни. Нос-
тальгия детства, смешанная с чувством вины, успокаивает нена-
висть и умеряет недовольство. Понемногу появляется тяга к
исчезнувшему. Начинают любить образ и память того, кого нена-
видели, когда он был живым.
В конце концов, его обожествляют. Вокруг него рождается
какая-нибудь религия, точнее, определенная религия.
Она таит убийство и, добавлю я, его провал. Так как, если
сыновья убили своего отца, чтобы заменить его около женщин,
радоваться той же свободе инстинктов, как и он, то они не дости-
гали своей цели. Не должны ли они были отказаться от того же,
что он им запрещал, - от промискуитета? И они оказались вы-
нужденными заменить жестокость, порожденную силой одного, на
жестокость, порожденную законом всех. Так сыновья одновре-
менно пытаются замаскировать убийство отца и бесполезность
своего восстания, любого кровавого восстания, призванного удов-
летворить их желание.
В итоге, к этому приходит любая религия. Теперь она создает
имаго идеального отца, бога, которого любили все сыновья и
которому, после сопротивления, они подчинились. Живой, он был
тираном. Мертвый - становится символом сообщества, гарантом
морали и закона.
<То, чему мешал отец, теперь сами же сыновья и защищают в силу
этого <ретроспективного повиновения>, характеризующего ситуацию,
которую психоанализ сделал обычной>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
союзе, придающем им силу, сыновья объединились против него,
чтобы его убить. Но, несомненно, их подбадривали, им покрови-
тельствовали униженные матери, которые с детства разжигали их
враждебность. Нужно было, чтобы их коалиция включала и
их, потому что они тоже желали определенной свободы. Тем
более, что именно к этому времени женщины изобрели зем-
леделие.
Результат всего этого заговора очевиден: один из братьев,
вероятно, самый младший, от которого меньше всего этого ожида-
ли, довел до конца неблагодарную задачу. Отец, должно быть,
упал под ударами, вскричав, как Цезарь <И ты тоже, мой сын!> В
нашей истории Брут хорошо представляет образ сына, который
замышляет и совершает преступление во имя освобождения. Убив
своего отца, сыновья съели его вместе, скрепив свой союз его
кровью, поскольку ничто так не связывает людей, как преступле-
ние, совершенное сообща. С того времени пища, принимаемая вместе
тотемическими собратьями, корпорациями и другими искусствен-
ными толпами, возрождает эту первобытную трапезу. Но они
заменяют тело отца животным, их тотемом.
Так рождается первая ассоциация, сформированная из свобод-
ных и равных индивидов, не имеющих ни бога, ни повелителя:
братство.
Можно было бы опасаться, что однажды, преодолев запоры
отцовского подавления, каждый даст свободный ход своим ин-
стинктам, брат станет волком для брата. Но тайный заговор уже
подготовил их к кооперации, к созданию других связей между
ними. С другой стороны, они наделали долгов сотрудничества по
отношению к женщинам, их матерям. Еще один довод не возвра-
щаться к прошлым отношениям. По этим двум причинам сыно-
вья обязаны ограничить свои инстинкты и соединяться с женщи-
нами только при определенных условиях.
Так то, что было ставкой fi борьбе между полами и поко-
лениями, центром раздора, короче говоря, сексуальное обладание,
трансформируется в род союза между мужчинами и женщинами.
Одни оставляют всякие поползновения стать коллективными ти-
ранами. Другие перестают быть объектами и становятся партне-
рами. На месте первобытного коммунизма в отношении женщин
появляется экзогамия. Она дает свободу изменения и возмож-
ность выбора Если инцест и исключается, то не из-за репрессий
отца, а по причине внутреннего отказа, необходимого для коллек-
526
тивной жизни. Знак соперничества с отцом преобразуется в со-
юзническое соглашение с матерью. Сыновья могут открыто иден-
тифицировать себя с ней вместо того, чтобы обладать ей, так же,
как они - идентифицировали себя с архаическим отцом вместо
того, чтобы бороться с ним. Как бы то ни было, братский союз
изменился. Инстинктивные и жестокие отношения уступают мес-
то отношениям ценности и права. Таким образом, <мы ей дам, что
право есть власть сообщества>.
Закон кладет конец произволу и деспотизму, которые сви-
репствовали во времена господства отца Закон дает каж-
дому долю самостоятельности. Но тотчас же обязывает бра-
тьев снова передать эту часть сообществу, так как, по словам
Робеспьера, брат как гражданин <должен передать общей массе
часть публичной власти и самостоятельности народа, которой он
владеет, или же должен быть исключен из общественного до-
говора>. Именно в этих условиях родилась первая форма
социальной организации, основанная на признании взаимных
обязательств, отказе от инстинктов и установлении закона и
морали. Они требуют глубокого взаимопонимания и доброволь-
ного согласия.
Можно видеть, как на месте коллектива, базировавшегося на
господстве, устанавливается другой, основанный на дисциплине.
Она включает запрещение инцеста, допуская союз мужчин и жен-
щин и идентификацию с кланом, с братством, подготавливая объе-
динение людей, поколений. Предположим, что понятие закона было
изобретено матерями, чтобы направить в нужное русло инстинкты
их сыновей, положить конец стремлению к тирании и узаконить
борьбу с ней. В самом деле, кто больше чем женщины был заин-
тересован в прекращении бесконечного насилия, в ограничении
физической власти психологической и социальной коцгр-властью?
И, вероятно, освоив сельскохозяйственные ресурсы сообщества,
они нашли способы заставить уважать себя. ,
Закон, как вы видите, есть признак отсутствия отца. И каждый
раз, когда отец вновь возникает в качестве вождя, он лишает его
содержания и подчиняет своему собственному произволу. Все
же я в?1жу здесь дополнительное доказательство того, что пер-
вый кодекс, установленный после мятежа сыновей, - это кодекс
матриархальный. Фрейд пишет:
<Большая часть могущества, высвобожденного в результате смерти
отца, перешла к женщинам, и это было время матриархата>.
ш
Революционные массы записали на своих знаменах: Свобода,
Равенство, Братство или Смерть. Отец, ненавидимый и любимый
деспот, однажды раз убитый, но не исчезнувший, тревожит созна-
ние своих убийц. Перестав быть над толпой, он стремится вер-
нуться а нее. Никто из сыновей не выполняет его функции. Но
каждый, если можно так сказать, усвоил вместе с частицей его
тела часть его власти. Теперь никто не является отцом, но все
стали им. Отцовство из индивидуального превратилось в коллек-
тивное. Со временем забылась грубость отца, вспоминались лишь
его позитивные черты, хорошие стороны прежней жизни. Нос-
тальгия детства, смешанная с чувством вины, успокаивает нена-
висть и умеряет недовольство. Понемногу появляется тяга к
исчезнувшему. Начинают любить образ и память того, кого нена-
видели, когда он был живым.
В конце концов, его обожествляют. Вокруг него рождается
какая-нибудь религия, точнее, определенная религия.
Она таит убийство и, добавлю я, его провал. Так как, если
сыновья убили своего отца, чтобы заменить его около женщин,
радоваться той же свободе инстинктов, как и он, то они не дости-
гали своей цели. Не должны ли они были отказаться от того же,
что он им запрещал, - от промискуитета? И они оказались вы-
нужденными заменить жестокость, порожденную силой одного, на
жестокость, порожденную законом всех. Так сыновья одновре-
менно пытаются замаскировать убийство отца и бесполезность
своего восстания, любого кровавого восстания, призванного удов-
летворить их желание.
В итоге, к этому приходит любая религия. Теперь она создает
имаго идеального отца, бога, которого любили все сыновья и
которому, после сопротивления, они подчинились. Живой, он был
тираном. Мертвый - становится символом сообщества, гарантом
морали и закона.
<То, чему мешал отец, теперь сами же сыновья и защищают в силу
этого <ретроспективного повиновения>, характеризующего ситуацию,
которую психоанализ сделал обычной>.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204