Все происходило так, как если бы в процессе эволюции инди-
виды и исчезнувшие массы воскресали, чтобы взять реванш над
мятежом и изменениями. Как если бы отмена материнского права
и возвращение патриархального порядка определили истинную
судьбу общества. Рано или поздно, то, что началось убийством
отца, заканчивается резней сыновей. Революция уничтожает их,
как некогда они уничтожили его. Никто не избежит этого: <Даже
если, - по словам Пропорция, - этот ловкий малый прячется под
железом и бронзой, смерть заставит его высунуть голову>. В
конце концов, порядок побеждает.
Как харизма заставляет признать себя? Носителем какого свой-
ства является человек, привязывающий к себе других людей?
Каков инструмент его могущества? Харизма должна была бы
представлять отца, воскрешенного и перевоплощенного в лич-
ность одного из своих убийц. Но это также и сам убийца в
образе героя, то есть один из сыновей, воспротивившихся тирану
и победивший его. Итак, есть два персонажа в одном: обожеств-
ленное имаго отца и след героического индивида, его сына. Вож-
дя, который обладает подобной харизмой массы признают. Он
притягивает к себе чувства влюбленного восхищения к умерше-
му отцу и страх перед неистовством жестокости, насилием с пуга-
ющими последствиями, на которые способен, как известно, тот, кто
убил отца и подчинил соперничающих братьев.
Самая большая сила исходит от его двойственности. Он од-
новременно производит впечатление того, кто <над другими> и
того, кто <как другие>. Держатель места отца, который оживает в
нем, redivivus, он в то же время занимает место массы братьев-
заговорщиков, которые вверили ему свою власть. Так появля-
лись - и мы знаем теперь почему - римские императоры, отцы для
патрициев, трибуны для плебса. Таковы в большинстве своем со-
временные лидеры, держатели всей власти и избранные предста-
вители народа. В общем, единство противоположностей в личнос-
ти одного человека. Вот почему его притяжение непреодолимо.
Здесь возникает настоящая трудность. Такая реконструкция
эволюции, а в ней действительно можно сомневаться, не соответ-
ствует научным наблюдениям, и не я первый, кто это сказал.
Самое странное, на мой взгляд, заключается не в том, что она
была изобретена в гениальном порыве. Не в том, что придирчи-
вые ученые не оставили в ней камня на камне. А в том, что,
вместо того, чтобы исчезнуть среди руин и отбросов разума, как
должно бы по бы быть, она все живет и продолжает нас интересо-
вать. Мне нужно доказать, почему она имеет к нам отношение и
почему мы сохраняем ее в качестве центральной гипотезы на
протяжении нашего повествования.
Можно было бы сказать, что она
англичане. Она заставляет вибрировать в нас струну, которая не
* Звонит в колокол (англ. ). - Прим.. тюр.
53?
позволяет нам о ней каким-то образом забыть. Эта струна на-
стойчиво звучит в стихах Шекспира: каждый в его трагическом
мире говорит нам об умервщлении короля одним из его сыновей
и о его возрождении в лице другого человека, когда времена
изменились. Она вибрирует в сердце нашей культуры, когда Ниц-
ше яростно взывает к нам: <Бог умер! Бога нет! Мы его убили! >.
На что Фрейд возражает: <Бог, которого мы убили, - это отец! И
уже давно, на заре веков. Теперь мы только повторяем первона-
чальное преступление и вспоминаем о нем>. Всякий мятеж и
всякая революция в современную эпоху, которая не поскупилась
на них, напоминают об этом. И эта неизменная пара смерти и
воскресения вновь и вновь встречается в каждой культуре. Как
если бы она выражала неоспоримую психологическую истину,
которую эта гипотеза отражает в нашей. (Одна из причин, по
которой я предложил различать механизм воскресения имаго и
механизм возвращения подавленного, заключается в этом особом
содержании, убийстве отца, и в предустановленности цикличности.)
Наконец, эволюция, определенная гипотезой тотемического
цикла, - такое название ей следовало бы дать - пытается объяс-
нить природу влияния харизмы на психологию толп, которая без
этого продолжала бы выступать <как что-то бесплотное, чудес-
ное и иррациональное>.
Итак, плодотворна ли эта гипотеза? Продолжение исследования
нам это покажет. По крайней мере, на этой стадии мы видим, что
она ставит проблемы, касающиеся психологии толп в таком клю-
че, как никакая другая гипотеза их не ставила. Именно по этой
причине она и занимает основное место в исследованиях Фрейда
в этой области. Точнее, она - их лейтмотив. Эта эволюция чело-
вечества от эпохи толпы к эпохе закона и права и от нее к эпохе
порядка (орда, матриархат, патриархат) буквально перекликается
с восхитительно прочерченной Вико эволюцией, от эпохи богов к
эпохе героев и затем к эпохе человека. Но одновременно она
стремится обрисовать историю с психологической точки зрения,
как результат работы идеализации.
Вначале принуждение навязывается людям с силой грубой
реальности, которую они переоценивают, так же, как тирания отца,
подавляет физическими способами желание сыновей соединиться
с женщинами. Затем приходит время испытаний и коалиций меж-
ду ними. Они создают социальную контрдействительность, чтобы
объявить сначала о своем отказе покориться, чтобы затем побе-
дить. Ведь убийство отца имеет именно этот смысл. Но сила,
побежденная во всех, в конце концов возвращается к каждому,
преображенная в психическую реальность, состоящую из воспо-
минаний и символов. Ей, конечно, повинуются, как повиновались
физической реальности, тираническому отцу, но уже в качестве
идеала, представляющего ее противоположность: идеал <Я> или
идеал группы. Теперь уже реагируют не на явления, непосред-
ственно существующие в реальности, не на собственный опыт
даже, а на явления, идеализированные мыслью, на имаго мира.
Отныне человек должен преодолеть не силу реальности, действу-
ющую на него, а силу идеала. Это сила идеала в нем. Освободив-
шись от первой, он становится рабом второй.
Тотемическая гипотеза придает смысл работе идеализации.
Она определяет прогресс, который происходит в культуре, как и
в политике, от внешнего мира к миру внутреннему. С течением
времени люди создают в самих себе как психическую инстанцию
некое сверх-<Я>, отказ от инстинктов, навязанное им извне. На-
против, в экономике и технике прогресс идет от внутреннего к
внешнему и выполняет работу материализации. Он всегда стре-
мится воспроизвести во внешнем мире в виде физических проте-
зов (роботов, инструментов, машин) части тела, руки, ноги, глаза,
также как внутренние идеи и ощущения. С одной стороны, из
мира вещей хотят сделать мир людей, а с другой, наоборот, - из
мира людей мир вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204