Топоры взлетели и опустились, их острия окрасились в
красное. Прозвучал последний выстрел, сделанный в воздух ослабевшей рукой,
раздался последний вскрик, и топоры успокоились.
Майкл встал, подобрал отброшенный в сторону автомат. Тот был еще
теплым, как остывающая печь. Гюнтер и Дитц поднялись из своих укрытий,
поспешно стали осматривать тела. Когда обнаруживались раненые, гремели
выстрелы. Майкл нагнулся и тронул Мышонка за плечо.
- С тобой все в порядке?
Мышонок сел, глаза у него были все еще мокрые и ошеломленные. - Ты
ударил меня, - раскрыл он рот. - За что ты ударил меня?
- Лучше удар прикладом, чем пуля в животе. Стоять можешь?
- Не знаю.
- Можешь, - сказал Майкл и рывком поставил его на ноги. Мышонок все
еще держал топор, костяшки его пальцев на топорище побелели. - Нам лучше
убраться отсюда, пока не появились другие немцы, - сказал ему Майкл, он
огляделся, ожидая, что пленные сбегут в лес, но они в большинстве просто
сидели на земле, как будто в ожидании другого грузовика с нацистами. Майкл
перешел дорогу, за ним в нескольких шагах следовал Мышонок, и подошел к
тощему темнобородому человеку, бывшему среди партии лесорубов. - Что
случилось? - спросил Майкл. - Вы теперь свободны. Можете уходить, если
хотите.
Мужчина, выступавшие кости лица которого были обтянуты коричневой
сморщенной кожей, слабо улыбнулся. - Свободны, - прошептал он с сильным
украинским акцентом. - Свободны. Нет. - Он потряс головой. - Я так не
думаю.
- Здесь есть лес. Почему бы вам не уйти?
- Уйти? - Еще один, тоще первого, поднялся на ноги. Лицо у него было
с длинной челюстью, и он был наголо обрит. У него был акцент жителя севера
России. - Куда уйти?
- Не знаю. Просто... Куда-нибудь отсюда.
- Зачем? - спросил темнобородый. Он поднял густые брови. - Здесь
нацисты повсюду. Это их страна. Куда нам пойти, где бы нацисты опять нас
не выловили?
Майкл не мог этого понять, такие рассуждения не воспринимались им.
Как такое могло быть - чтобы у кого-то были сняты оковы, а он бы не
прилагал усилий, чтобы не позволить надеть их на себя вновь? Эти люди
долго были пленными, понял он. Они забыли смысл свободы. - Разве вы не
думаете, что имеете шанс, который могли бы...
- Нет, - прервал его лысый пленный, глаза у него были темные, взгляд
рассеянный. - Никаких шансов.
Пока Майкл разговаривал с пленными, Мышонок стоял, опираясь на сосну.
Его подташнивало, ему казалось, что от запаха крови он вот-вот упадет в
обморок. Он не был бойцом. Боже, помоги мне добраться до дома, молил он.
Только помоги мне добраться до...
Один из казавшихся мертвыми немцев внезапно поднялся, футах в восьми
от того места, где стоял Мышонок. У этого человек был прострелен бок, лицо
его было серым. Мышонок увидел, что это был Маннергейм. И также увидел,
что Маннергейм дотянулся до пистолета, лежавшего рядом с ним, поднял его и
нацелил в спину зеленоглазого.
Мышонок закричал было, но смог издать только хрип, не имея достаточно
сил для крика. Палец Маннергейма лег на курок, рука с пистолетом дрожала,
он стал придерживать ее с помощью другой руки, измазанной красным.
Маннергейм был немцем, зеленоглазый был... тем, кем он был. Германия
была страной Мышонка. Я дезертировал из своего взвода. Недомерок. И ушел
домой к Дьяволу.
Все это в одно мгновение вихрем пронеслось в его сознании. Палец
Маннергейма начал нажимать на курок. Зеленоглазый все еще говорил с
заключенными. Почему он не поворачивается? Почему он не...
Время шло.
Мышонок услыхал собственный крик, - звериный крик, - шагнул вперед и
вонзил острие топора в темноволосый череп Маннергейма.
Рука с пистолетом дрогнула, пистолет выстрелил.
Майкл услышал осиное жужжание над своей головой. Перед ним треснула и
упала ветка дерева. Он обернулся и увидел Мышонка, державшего топорище,
острие топора зарылось в голове Маннергейма. Тело солдата стало валиться
вперед, и Мышонок вытащил топор, как будто ошпаренный. А затем и сам
Мышонок свалился коленями в грязь, и так остался, рот его был открыт, по
подбородку стекала тонкая струйка слюны, пока Майкл не помог ему встать на
ноги.
- Боже мой, - прошептал Мышонок. Он моргал, глаза у него были
красные. - Я убил человека. - У него выступили слезы и побежали по щекам.
- Вы пока еще можете уйти, - сказал Майкл темнобородому пленному,
поддерживая Мышонка, норовившего упасть.
- Я не чувствую себя сейчас способным бежать, - был получен ответ.
Человек посмотрел на свинцовое небо. - Может быть, завтра. Вы езжайте. Мы
им скажем... - Он запнулся, его осенило. - Мы скажем, что напал десант
союзников, - сказал он, и мечтательно улыбнулся.
Майкл, Мышонок и Гюнтер с Дитцем оставили пленных позади. Они прошли
пешком вдоль дороги, держась края леса, и через полмили нашли свой фургон
с сеном. Лошадь спокойно щипала траву на росистой лужайке.
Они как можно скорее поехали прочь, и черный дым, как знамена
разрушения, теперь застилал горизонт как с запада, так и с востока.
Мышонок сидел, уставившись куда-то в пространство. Губы его шевелились, но
беззвучно, он упорно пытался избавиться от назойливо не исчезающего в
голове образа юного солдатика, который, целясь, стоял перед ним до того,
как он убил его. Все хлебнули шнапса из бутылок, не разбившихся при
стрельбе, потом спрятали их обратно под сено. В такое время спиртное было
бесценной вещью.
Они ехали, и с каждым оборотом колес становились все ближе к Берлину.
2
Париж Майкл видел при солнечном свете, на Берлин он смотрел в сером
сумраке.
Это был огромный, расползшийся город. Он пах землей и чем-то острым,
как погреб, надолго скрытый от солнечного света. Он тоже был древним, его
массивные здания были такого же серого оттенка. Майкл подумал о каменных
надгробиях сырого кладбища, где буйно расплодились смертоносные грибы.
В районе Шпандау они переехали реку Хафель, и на другой стороне их
тут же вынудила уступить дорогу колонна автофургонов и грузовиков,
направляющихся на запад. С реки Хафель дул холодный ветер, хлопавший
нацистскими флагами на фонарных столбах. Мостовая растрескалась от гусениц
танков. Над городом расползались струйки черного дыма из труб, ветер
закручивал их вопросительными знаками. Каменные стены располагавшихся
ярусами домов были украшены выцветшими плакатами и лозунгами, вроде:
"Помните о героях Сталинграда!" "Вперед на Москву!" "Германия победоносна
сегодня, Германия будет победоносна завтра". Эпитафии на надгробиях,
подумал Майкл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
красное. Прозвучал последний выстрел, сделанный в воздух ослабевшей рукой,
раздался последний вскрик, и топоры успокоились.
Майкл встал, подобрал отброшенный в сторону автомат. Тот был еще
теплым, как остывающая печь. Гюнтер и Дитц поднялись из своих укрытий,
поспешно стали осматривать тела. Когда обнаруживались раненые, гремели
выстрелы. Майкл нагнулся и тронул Мышонка за плечо.
- С тобой все в порядке?
Мышонок сел, глаза у него были все еще мокрые и ошеломленные. - Ты
ударил меня, - раскрыл он рот. - За что ты ударил меня?
- Лучше удар прикладом, чем пуля в животе. Стоять можешь?
- Не знаю.
- Можешь, - сказал Майкл и рывком поставил его на ноги. Мышонок все
еще держал топор, костяшки его пальцев на топорище побелели. - Нам лучше
убраться отсюда, пока не появились другие немцы, - сказал ему Майкл, он
огляделся, ожидая, что пленные сбегут в лес, но они в большинстве просто
сидели на земле, как будто в ожидании другого грузовика с нацистами. Майкл
перешел дорогу, за ним в нескольких шагах следовал Мышонок, и подошел к
тощему темнобородому человеку, бывшему среди партии лесорубов. - Что
случилось? - спросил Майкл. - Вы теперь свободны. Можете уходить, если
хотите.
Мужчина, выступавшие кости лица которого были обтянуты коричневой
сморщенной кожей, слабо улыбнулся. - Свободны, - прошептал он с сильным
украинским акцентом. - Свободны. Нет. - Он потряс головой. - Я так не
думаю.
- Здесь есть лес. Почему бы вам не уйти?
- Уйти? - Еще один, тоще первого, поднялся на ноги. Лицо у него было
с длинной челюстью, и он был наголо обрит. У него был акцент жителя севера
России. - Куда уйти?
- Не знаю. Просто... Куда-нибудь отсюда.
- Зачем? - спросил темнобородый. Он поднял густые брови. - Здесь
нацисты повсюду. Это их страна. Куда нам пойти, где бы нацисты опять нас
не выловили?
Майкл не мог этого понять, такие рассуждения не воспринимались им.
Как такое могло быть - чтобы у кого-то были сняты оковы, а он бы не
прилагал усилий, чтобы не позволить надеть их на себя вновь? Эти люди
долго были пленными, понял он. Они забыли смысл свободы. - Разве вы не
думаете, что имеете шанс, который могли бы...
- Нет, - прервал его лысый пленный, глаза у него были темные, взгляд
рассеянный. - Никаких шансов.
Пока Майкл разговаривал с пленными, Мышонок стоял, опираясь на сосну.
Его подташнивало, ему казалось, что от запаха крови он вот-вот упадет в
обморок. Он не был бойцом. Боже, помоги мне добраться до дома, молил он.
Только помоги мне добраться до...
Один из казавшихся мертвыми немцев внезапно поднялся, футах в восьми
от того места, где стоял Мышонок. У этого человек был прострелен бок, лицо
его было серым. Мышонок увидел, что это был Маннергейм. И также увидел,
что Маннергейм дотянулся до пистолета, лежавшего рядом с ним, поднял его и
нацелил в спину зеленоглазого.
Мышонок закричал было, но смог издать только хрип, не имея достаточно
сил для крика. Палец Маннергейма лег на курок, рука с пистолетом дрожала,
он стал придерживать ее с помощью другой руки, измазанной красным.
Маннергейм был немцем, зеленоглазый был... тем, кем он был. Германия
была страной Мышонка. Я дезертировал из своего взвода. Недомерок. И ушел
домой к Дьяволу.
Все это в одно мгновение вихрем пронеслось в его сознании. Палец
Маннергейма начал нажимать на курок. Зеленоглазый все еще говорил с
заключенными. Почему он не поворачивается? Почему он не...
Время шло.
Мышонок услыхал собственный крик, - звериный крик, - шагнул вперед и
вонзил острие топора в темноволосый череп Маннергейма.
Рука с пистолетом дрогнула, пистолет выстрелил.
Майкл услышал осиное жужжание над своей головой. Перед ним треснула и
упала ветка дерева. Он обернулся и увидел Мышонка, державшего топорище,
острие топора зарылось в голове Маннергейма. Тело солдата стало валиться
вперед, и Мышонок вытащил топор, как будто ошпаренный. А затем и сам
Мышонок свалился коленями в грязь, и так остался, рот его был открыт, по
подбородку стекала тонкая струйка слюны, пока Майкл не помог ему встать на
ноги.
- Боже мой, - прошептал Мышонок. Он моргал, глаза у него были
красные. - Я убил человека. - У него выступили слезы и побежали по щекам.
- Вы пока еще можете уйти, - сказал Майкл темнобородому пленному,
поддерживая Мышонка, норовившего упасть.
- Я не чувствую себя сейчас способным бежать, - был получен ответ.
Человек посмотрел на свинцовое небо. - Может быть, завтра. Вы езжайте. Мы
им скажем... - Он запнулся, его осенило. - Мы скажем, что напал десант
союзников, - сказал он, и мечтательно улыбнулся.
Майкл, Мышонок и Гюнтер с Дитцем оставили пленных позади. Они прошли
пешком вдоль дороги, держась края леса, и через полмили нашли свой фургон
с сеном. Лошадь спокойно щипала траву на росистой лужайке.
Они как можно скорее поехали прочь, и черный дым, как знамена
разрушения, теперь застилал горизонт как с запада, так и с востока.
Мышонок сидел, уставившись куда-то в пространство. Губы его шевелились, но
беззвучно, он упорно пытался избавиться от назойливо не исчезающего в
голове образа юного солдатика, который, целясь, стоял перед ним до того,
как он убил его. Все хлебнули шнапса из бутылок, не разбившихся при
стрельбе, потом спрятали их обратно под сено. В такое время спиртное было
бесценной вещью.
Они ехали, и с каждым оборотом колес становились все ближе к Берлину.
2
Париж Майкл видел при солнечном свете, на Берлин он смотрел в сером
сумраке.
Это был огромный, расползшийся город. Он пах землей и чем-то острым,
как погреб, надолго скрытый от солнечного света. Он тоже был древним, его
массивные здания были такого же серого оттенка. Майкл подумал о каменных
надгробиях сырого кладбища, где буйно расплодились смертоносные грибы.
В районе Шпандау они переехали реку Хафель, и на другой стороне их
тут же вынудила уступить дорогу колонна автофургонов и грузовиков,
направляющихся на запад. С реки Хафель дул холодный ветер, хлопавший
нацистскими флагами на фонарных столбах. Мостовая растрескалась от гусениц
танков. Над городом расползались струйки черного дыма из труб, ветер
закручивал их вопросительными знаками. Каменные стены располагавшихся
ярусами домов были украшены выцветшими плакатами и лозунгами, вроде:
"Помните о героях Сталинграда!" "Вперед на Москву!" "Германия победоносна
сегодня, Германия будет победоносна завтра". Эпитафии на надгробиях,
подумал Майкл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185