Кто-то разговаривал на балконе шестого этажа. - Я сказал, что
войска у него необученные, зеленые, желторотые, и если он бросит их в этот
котел, их раздерут в клочья.
- И, конечно, он не послушал, - голос другого.
- Он посмеялся надо мной! Просто посмеялся. Он сказал, что уж,
конечно, знает свои войска лучше, чем я, и такое советы ему не нужны. И
вот теперь результат известен нам всем, правда? Восемь тысяч человек
погибли под огнем русских, и еще четыре тысячи попали в их концлагеря. Вот
я и говорю всем: думать тошно о такой дурацкой потере.
Майклу было тошно думать, как ему придется, прилипая к стене,
преодолеть представший перед ним просвет. В то время, как двое офицеров
разговаривали на балконе, он вытянулся вперед как можно дальше, скрючив
пальцы, уцепился за трещины и напряг плечи.
Ну же! - подумал он и, прежде чем смог заколебаться, силой рук
перенес свое тело так, что оно оказалось над просветом, мускулы плеч
вздулись под рубашкой, а заплечья напряглись, выпирая словно змеи под
кожей. Он повис на несколько секунд и попытался найти правой ногой опору
на следующем обломке выступа. Кусок кладки не выдержал и свалился, за ним
во тьму посыпались мелкие камешки.
- Это была бойня, - говорил первый офицер, голос у него повысился. -
Самая настоящая бойня. Юноши, тысячами разрываемые на куски. Я знаю, я
видел донесения. А когда про это узнает народ Германии, кое-кому придется
за это расплачиваться.
Майкл не мог опереться ногой на выступ, потому что тот продолжал
крошиться. Лицо у него покрылось потом, запястья и плечи уже сводило
судорогой. Упал еще один кусок кладки и, падая, ударился пониже о стену.
- Боже мой, что это? - спросил второй офицер. - Что-то только что
упало, вон там.
- Где?
Ну, давай же, давай! - подумал Майкл про себя и мысленно обругал себя
за неуклюжесть. Он сумел носком правой ноги укрепиться на другом маленьком
уцелевшем кусочке выступа, который, к счастью, не обломился. Его руки и
плечи избавились от части нагрузки, но мелкие обломки продолжали сыпаться
вниз, камешки падали, ударяясь с тихими щелчками о стену, отскакивая от
каменных плит внизу.
- Вон там! Видите? Я точно слышал!
Еще несколько секунд - и двое офицеров перегнутся через ограждение,
глядя вверх, и увидят, как он болтается, пытаясь удержать равновесие.
Майкл скользнул правой ногой дальше, освободив место для левой ноги на
обломке, а затем, отжимаясь на напружиненных плечах, вытянулся так, что
его правая нога нашла твердую опору. Балкон Блока был рядом. Он отцепился
правой рукой, ухватился за балюстраду и рывком перенес свое тело на
прочную поверхность. Мгновение он отдыхал, тяжело дыша, мускулы его плеч и
предплечий медленно отходили.
- Все это проклятое место разваливается на части, - сказал первый
офицер. - Так же, как и Рейх, а? Черт возьми, я не удивлюсь, если балкон
под нами провалится.
Наступила тишина. Майкл услышал, как один из них нервно прокашлялся,
и следующим звуком был шум открывания и закрывания балконной двери.
Майкл повернул ручку на застекленной двери и вошел в номер Блока.
Он уже знал, где в этом номере располагалась столовая, а также кухня.
Ему не стоило случайно забредать туда, потому что там мог оказаться
кто-нибудь из официантов или кухонного персонала. Он пересек гостиную с
высоким потолком, прошел мимо камина, обложенного черным мрамором, над
которым висел обязательный портрет Гитлера, и подошел к закрытой двери. Он
надавил на надраенную до блеска бронзовую ручку, и дверь поддалась. В этой
комнате света не было, но он видел достаточно хорошо; полки с книгами,
массивный дубовый стол, пара черных кожаных кресел и диван. Это, должно
быть, был кабинет Блока на время его проживания в "Рейхкронене". Майкл
закрыл за собой дверь, прошел по пушистому персидскому ковру - наверное,
украден из дома какого-нибудь русского аристократа, мрачно подумал он - и
подошел к столу. На нем была лампа с зеленым абажуром, которую он включил,
чтобы продолжить свои поиски. На стене была большая, в рамке, фотография
Блока, стоявшего под каменной аркой. Позади него были деревянные строения
за кольцами колючей проволоки и кирпичная труба, из которой клубился
черный дым. На каменной арке была надпись: "Фалькенхаузен". Концлагерь под
Берлином, в котором Блок был начальником. Это был снимок человека,
гордившегося своим детищем.
Майкл переключил внимание на стол. Пресс-папье было чистым, Блок,
очевидно, был сама опрятность. Он подергал верхний ящик: заперт. Точно так
же и другие ящики. За столом стояло черное кожаное кресло, в спинку
которого была вделана серебряная эсэсовская эмблема, а возле кресла,
прислоненный к нему и к тумбе стола, стоял черный портфель. Майкл поднял
его. На портфеле были серебряные "молнии" СС и готические инициалы "ДГБ".
Он положил портфель на стол и, раскрыв замочки, заглянул внутрь. Обнаружил
папку и вытащил ее.
В папке лежали белые машинописные листы - официальные эсэсовские
материалы Блока - на которых были в основном только числа. Числа были
расположены столбиками, обозначавшими, видимо, суммы денег. Финансовые
документы, догадался Майкл. Рядом с числами стояли какие-то инициалы:
возможно, инициалы людей, сокращенные наименования предметов или своего
рода шифр. Во всяком случае, сейчас у него не было времени их разгадывать.
Общее впечатление было такое, что на что-то была истрачена очень большая
сумма денег, и Блок или его секретарь расписал все расходы до единой
немецкой марки.
В папке было еще что-то: квадратный коричневый конверт.
В нем было три черно-белых снимка, увидел Майкл, и он наклонился над
ними, заставляя себя рассмотреть их более внимательно.
На первой фотографии было лицо умершего. Точнее, то, что осталось от
его лица. Левая щека была превращена в отверстие с разорванными в клочья
краями, дыры были по всему лбу, нос прогнил до зияющей дыры, и сквозь
изодранные губы виднелись зубы. Еще дыры, каждая диаметром около дюйма,
были рассеяны по подбородку и на распоротом горле. Все, что осталось от
правого уха, было огрызком мяса, как будто кто-то сжег его газовой
горелкой. Глаза человека глядели пустым взглядом, и Майклу потребовалось
несколько секунд, чтобы понять, что век не было. Внизу снимка, сразу же
под изувеченным горлом трупа, была черная дощечка. На ней было написано
по-немецки мелом: "19/2/44, испытательный образец 307, Скарпа".
На втором снимке был профиль чего-то, что могло быть женским лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
войска у него необученные, зеленые, желторотые, и если он бросит их в этот
котел, их раздерут в клочья.
- И, конечно, он не послушал, - голос другого.
- Он посмеялся надо мной! Просто посмеялся. Он сказал, что уж,
конечно, знает свои войска лучше, чем я, и такое советы ему не нужны. И
вот теперь результат известен нам всем, правда? Восемь тысяч человек
погибли под огнем русских, и еще четыре тысячи попали в их концлагеря. Вот
я и говорю всем: думать тошно о такой дурацкой потере.
Майклу было тошно думать, как ему придется, прилипая к стене,
преодолеть представший перед ним просвет. В то время, как двое офицеров
разговаривали на балконе, он вытянулся вперед как можно дальше, скрючив
пальцы, уцепился за трещины и напряг плечи.
Ну же! - подумал он и, прежде чем смог заколебаться, силой рук
перенес свое тело так, что оно оказалось над просветом, мускулы плеч
вздулись под рубашкой, а заплечья напряглись, выпирая словно змеи под
кожей. Он повис на несколько секунд и попытался найти правой ногой опору
на следующем обломке выступа. Кусок кладки не выдержал и свалился, за ним
во тьму посыпались мелкие камешки.
- Это была бойня, - говорил первый офицер, голос у него повысился. -
Самая настоящая бойня. Юноши, тысячами разрываемые на куски. Я знаю, я
видел донесения. А когда про это узнает народ Германии, кое-кому придется
за это расплачиваться.
Майкл не мог опереться ногой на выступ, потому что тот продолжал
крошиться. Лицо у него покрылось потом, запястья и плечи уже сводило
судорогой. Упал еще один кусок кладки и, падая, ударился пониже о стену.
- Боже мой, что это? - спросил второй офицер. - Что-то только что
упало, вон там.
- Где?
Ну, давай же, давай! - подумал Майкл про себя и мысленно обругал себя
за неуклюжесть. Он сумел носком правой ноги укрепиться на другом маленьком
уцелевшем кусочке выступа, который, к счастью, не обломился. Его руки и
плечи избавились от части нагрузки, но мелкие обломки продолжали сыпаться
вниз, камешки падали, ударяясь с тихими щелчками о стену, отскакивая от
каменных плит внизу.
- Вон там! Видите? Я точно слышал!
Еще несколько секунд - и двое офицеров перегнутся через ограждение,
глядя вверх, и увидят, как он болтается, пытаясь удержать равновесие.
Майкл скользнул правой ногой дальше, освободив место для левой ноги на
обломке, а затем, отжимаясь на напружиненных плечах, вытянулся так, что
его правая нога нашла твердую опору. Балкон Блока был рядом. Он отцепился
правой рукой, ухватился за балюстраду и рывком перенес свое тело на
прочную поверхность. Мгновение он отдыхал, тяжело дыша, мускулы его плеч и
предплечий медленно отходили.
- Все это проклятое место разваливается на части, - сказал первый
офицер. - Так же, как и Рейх, а? Черт возьми, я не удивлюсь, если балкон
под нами провалится.
Наступила тишина. Майкл услышал, как один из них нервно прокашлялся,
и следующим звуком был шум открывания и закрывания балконной двери.
Майкл повернул ручку на застекленной двери и вошел в номер Блока.
Он уже знал, где в этом номере располагалась столовая, а также кухня.
Ему не стоило случайно забредать туда, потому что там мог оказаться
кто-нибудь из официантов или кухонного персонала. Он пересек гостиную с
высоким потолком, прошел мимо камина, обложенного черным мрамором, над
которым висел обязательный портрет Гитлера, и подошел к закрытой двери. Он
надавил на надраенную до блеска бронзовую ручку, и дверь поддалась. В этой
комнате света не было, но он видел достаточно хорошо; полки с книгами,
массивный дубовый стол, пара черных кожаных кресел и диван. Это, должно
быть, был кабинет Блока на время его проживания в "Рейхкронене". Майкл
закрыл за собой дверь, прошел по пушистому персидскому ковру - наверное,
украден из дома какого-нибудь русского аристократа, мрачно подумал он - и
подошел к столу. На нем была лампа с зеленым абажуром, которую он включил,
чтобы продолжить свои поиски. На стене была большая, в рамке, фотография
Блока, стоявшего под каменной аркой. Позади него были деревянные строения
за кольцами колючей проволоки и кирпичная труба, из которой клубился
черный дым. На каменной арке была надпись: "Фалькенхаузен". Концлагерь под
Берлином, в котором Блок был начальником. Это был снимок человека,
гордившегося своим детищем.
Майкл переключил внимание на стол. Пресс-папье было чистым, Блок,
очевидно, был сама опрятность. Он подергал верхний ящик: заперт. Точно так
же и другие ящики. За столом стояло черное кожаное кресло, в спинку
которого была вделана серебряная эсэсовская эмблема, а возле кресла,
прислоненный к нему и к тумбе стола, стоял черный портфель. Майкл поднял
его. На портфеле были серебряные "молнии" СС и готические инициалы "ДГБ".
Он положил портфель на стол и, раскрыв замочки, заглянул внутрь. Обнаружил
папку и вытащил ее.
В папке лежали белые машинописные листы - официальные эсэсовские
материалы Блока - на которых были в основном только числа. Числа были
расположены столбиками, обозначавшими, видимо, суммы денег. Финансовые
документы, догадался Майкл. Рядом с числами стояли какие-то инициалы:
возможно, инициалы людей, сокращенные наименования предметов или своего
рода шифр. Во всяком случае, сейчас у него не было времени их разгадывать.
Общее впечатление было такое, что на что-то была истрачена очень большая
сумма денег, и Блок или его секретарь расписал все расходы до единой
немецкой марки.
В папке было еще что-то: квадратный коричневый конверт.
В нем было три черно-белых снимка, увидел Майкл, и он наклонился над
ними, заставляя себя рассмотреть их более внимательно.
На первой фотографии было лицо умершего. Точнее, то, что осталось от
его лица. Левая щека была превращена в отверстие с разорванными в клочья
краями, дыры были по всему лбу, нос прогнил до зияющей дыры, и сквозь
изодранные губы виднелись зубы. Еще дыры, каждая диаметром около дюйма,
были рассеяны по подбородку и на распоротом горле. Все, что осталось от
правого уха, было огрызком мяса, как будто кто-то сжег его газовой
горелкой. Глаза человека глядели пустым взглядом, и Майклу потребовалось
несколько секунд, чтобы понять, что век не было. Внизу снимка, сразу же
под изувеченным горлом трупа, была черная дощечка. На ней было написано
по-немецки мелом: "19/2/44, испытательный образец 307, Скарпа".
На втором снимке был профиль чего-то, что могло быть женским лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185