Франко прошел еще несколько
шагов.
- Пошли! - нетерпеливо сказал он, и Никита неохотно пошел за ним.
Михаил крепился, стиснув зубы, руки у него заболели. Но он уже знал
боль, а эта была ничто. Он не позволит Франко увидеть себя побитым; он
никому не позволит видеть себя битым, никогда. Он преодолел дорогу наверх,
а затем неустойчивым шагом пошел, держа в руках то, что прежде было Белым.
- Хороший заяц всегда делает то, что ему велят, - сказал Франко.
Никита приблизился, чтобы донести кости остаток пути, но Михаил
сказал:
- Нет, - и понес свою ношу ко дворцу. Он ощущал медянистый запах от
разморозившейся крови на останках Белого. Оленья шкура пахла по-своему,
резче и слаще, а пот Виктора на ней пах солью и мускусом. Но в морозном
воздухе был еще один дух, и он ударил в ноздри Михаила, когда тот дошел до
дверей, этот запах был диким и острым, запах жестокости и коварства. Это
был запах зверя, и он так же отличался от запаха стаи, как черное от
красного. Он шел, понял Михаил, от костей Белого: дух зверя, который убил
его. Тот самый, который сейчас вынюхивал Виктор по гладкому, отлитому
пургой в причудливые формы снегу.
В воздухе зависло ощущение предстоящего столкновения, Михаил
чувствовал, будто по его спине скользили когти. Никита и Франко тоже
чувствовали это и оглядывались на лес, их чувства искали, вбирали, сразу
же оценивали, и это было их второй натурой. Белый не был сильнейшим в
стае, но он был весьма скор и ловок. А тот, кто разорвал его на части, был
более скор и ловок. Поблизости его не было, но он был где-то в лесу,
выжидая, что же будет ответом на его способность приносить смерть.
Михаил запнулся о порог у входа во дворец и увидел Полю, стоявшую с
Ренатой и Олесей, рот ее беззвучно открывался, когда она глядела на узел
из одежды в его руках. Рената быстро шагнула вперед, взяла у него узел и
унесла его прочь.
Солнце опустилось. Выступили звезды, мерцавшие во тьме. Маленький
костер потрескивал в подвале белого дворца, когда Михаил и остальная стая
сгрудилась вокруг его огня. Они ждали, пока снаружи не поднялся ветер и не
завыл в коридорах. И ждали дальше. Но Виктор домой не пришел.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ЛОВУШКА ДЛЯ МЫШОНКА
1
В шесть часов утра 29 марта Майкл Галатин был одет в серую полевую
немецкую форму, в короткие до икр сапоги, в фуражку со знаками различия
подразделения связи и с соответствующими медалями - за Норвегию,
Ленинградский фронт и Сталинград - на груди. Он влез в серый полевой
форменный плащ. У него были документы - профессиональная работа по
искусственному старению была выполнена с помощью кислоты, новенького
фотоснимка и специальной бумаги для документов. Майкл запомнил, что по ним
он был полковником, ответственным за линии связи и узлы между Парижем и
войсками, разбросанными по побережью Нормандии. Он родился в деревне в
южной Австрии с названием Браухдонау. У него была жена по имени Лана и два
сына. Его политические симпатии были крайне про-гитлеровские, и он был
лоялен к властям Рейха, если не было необходимости благоговеть перед
нацистами. Один раз был ранен осколком гранаты русского партизана в 1942
году, и в доказательство этому у него был шрам под глазом. Под плащом у
него была кожаная кобура с весьма не новым, но отлично вычищенным
"Люгером", а в кармане, рядом с сердцем, две запасных обоймы с патронами к
нему. Он носил серебряные швейцарские карманные часы с выгравированными на
них фигурами охотников, стреляющих в оленей, и нигде, даже в носках, у
него не было ни одной нитки из британской шерсти. Все остальное, что ему
надо было знать, было у него в голове: квартира и здание, в котором
работал Адам, и незапоминающееся бухгалтерское лицо Адама. Он плотно
позавтракал ветчиной и яйцами с Пирлом Мак-Карреном, прополоскал горло
крепким французским черным кофе, и настала пора ехать.
Мак-Каррен, узловатая гора в юбочке полка Ночной Дозор, и молодой
черноволосый француз, к которому Пирл обращался как к Андре, повели Майкла
по длинному сырому коридору. Его сапоги, обувь с убитого немецкого
офицера, постукивали по камням. Мак-Каррен спокойно говорил, пока они шли
по коридору, насчет последних подробностей; голос шотландца был нервозен,
и Майкл внимательно слушал, но ничего не говорил. Подробности были уже у
него в голове, и он был удовлетворен тем, что все предусмотрено. Начиная
отсюда, дальше шел путь по лезвию бритвы.
Серебряные карманные часы были весьма интересным механизмом. Двумя
щелчками заводной головки откладывалась ложная задняя крышка, где внутри
было маленькое отделение, содержавшее одну-единственную серую капсулу.
Капсула была слишком мала, чтобы казаться смертельно опасной, но цианид
был сильно и быстро действовавшим ядом. Майкл согласился носить капсулу с
ядом только потому, что это было неписаным правилом разведки, но он
никогда не собирался дать гестапо взять его живым. Однако ее ношение,
казалось, позволяло Мак-Каррену чувствовать себя спокойнее. Майкл и
Мак-Каррен за последние два дня стали хорошими партнерами; Мак-Каррен был
хорошим игроком в покер и, терзая по ходу дела Майкла подробностями его
новой биографии, выигрывал ставку за ставкой по раскладу из пяти карт.
Однако одно досаждало Майклу: он не видел Габи, а поскольку Мак-Каррен не
упоминал о ней, он решил, что она вернулась выполнять свое задание.
О'ревуар, подумал он. И удачи тебе.
Шотландец и молодой француз-партизан провели Майкла по каменным
ступенькам наверх, в небольшую пещеру, освещенную лампами под зелеными
абажурами. Свет отражался на черном, блестящем, с жестким верхом,
прогулочном автомобиле "Мерседес-Бенц". Это была красивая машина, и Майкл
даже не мог определить, где у нее были заделаны и закрашены дырки от пуль.
- Красивая машина, а? - спросил Мак-Каррен, читая мысли Майкла, когда
тот провел рукой в перчатке по бамперу. - Немцы уж точно хорошо умеют их
делать. Да, как бы то ни было, у этих подлецов в головах винты и
шестеренки вместо мозгов, что еще от них ожидать? - Он движением руки
указал на сиденье водителя, где за рулем сидела фигура в форме. - Андре -
хороший водитель. Он знает Париж не хуже любого, кто в нем родился. - Он
постучал по стеклу, водитель кивнул и запустил мотор; машина ответила
низким горловым ревом. Мак-Каррен открыл Майклу заднюю дверцу, пока
молодой француз отмыкал две половинки ворот, закрывавших вход в пещеру.
Ворота распахнулись, впустив свет утреннего солнца, а затем молодой
француз стал быстро расчищать от маскировки дорогу перед "Мерседеса".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
шагов.
- Пошли! - нетерпеливо сказал он, и Никита неохотно пошел за ним.
Михаил крепился, стиснув зубы, руки у него заболели. Но он уже знал
боль, а эта была ничто. Он не позволит Франко увидеть себя побитым; он
никому не позволит видеть себя битым, никогда. Он преодолел дорогу наверх,
а затем неустойчивым шагом пошел, держа в руках то, что прежде было Белым.
- Хороший заяц всегда делает то, что ему велят, - сказал Франко.
Никита приблизился, чтобы донести кости остаток пути, но Михаил
сказал:
- Нет, - и понес свою ношу ко дворцу. Он ощущал медянистый запах от
разморозившейся крови на останках Белого. Оленья шкура пахла по-своему,
резче и слаще, а пот Виктора на ней пах солью и мускусом. Но в морозном
воздухе был еще один дух, и он ударил в ноздри Михаила, когда тот дошел до
дверей, этот запах был диким и острым, запах жестокости и коварства. Это
был запах зверя, и он так же отличался от запаха стаи, как черное от
красного. Он шел, понял Михаил, от костей Белого: дух зверя, который убил
его. Тот самый, который сейчас вынюхивал Виктор по гладкому, отлитому
пургой в причудливые формы снегу.
В воздухе зависло ощущение предстоящего столкновения, Михаил
чувствовал, будто по его спине скользили когти. Никита и Франко тоже
чувствовали это и оглядывались на лес, их чувства искали, вбирали, сразу
же оценивали, и это было их второй натурой. Белый не был сильнейшим в
стае, но он был весьма скор и ловок. А тот, кто разорвал его на части, был
более скор и ловок. Поблизости его не было, но он был где-то в лесу,
выжидая, что же будет ответом на его способность приносить смерть.
Михаил запнулся о порог у входа во дворец и увидел Полю, стоявшую с
Ренатой и Олесей, рот ее беззвучно открывался, когда она глядела на узел
из одежды в его руках. Рената быстро шагнула вперед, взяла у него узел и
унесла его прочь.
Солнце опустилось. Выступили звезды, мерцавшие во тьме. Маленький
костер потрескивал в подвале белого дворца, когда Михаил и остальная стая
сгрудилась вокруг его огня. Они ждали, пока снаружи не поднялся ветер и не
завыл в коридорах. И ждали дальше. Но Виктор домой не пришел.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ЛОВУШКА ДЛЯ МЫШОНКА
1
В шесть часов утра 29 марта Майкл Галатин был одет в серую полевую
немецкую форму, в короткие до икр сапоги, в фуражку со знаками различия
подразделения связи и с соответствующими медалями - за Норвегию,
Ленинградский фронт и Сталинград - на груди. Он влез в серый полевой
форменный плащ. У него были документы - профессиональная работа по
искусственному старению была выполнена с помощью кислоты, новенького
фотоснимка и специальной бумаги для документов. Майкл запомнил, что по ним
он был полковником, ответственным за линии связи и узлы между Парижем и
войсками, разбросанными по побережью Нормандии. Он родился в деревне в
южной Австрии с названием Браухдонау. У него была жена по имени Лана и два
сына. Его политические симпатии были крайне про-гитлеровские, и он был
лоялен к властям Рейха, если не было необходимости благоговеть перед
нацистами. Один раз был ранен осколком гранаты русского партизана в 1942
году, и в доказательство этому у него был шрам под глазом. Под плащом у
него была кожаная кобура с весьма не новым, но отлично вычищенным
"Люгером", а в кармане, рядом с сердцем, две запасных обоймы с патронами к
нему. Он носил серебряные швейцарские карманные часы с выгравированными на
них фигурами охотников, стреляющих в оленей, и нигде, даже в носках, у
него не было ни одной нитки из британской шерсти. Все остальное, что ему
надо было знать, было у него в голове: квартира и здание, в котором
работал Адам, и незапоминающееся бухгалтерское лицо Адама. Он плотно
позавтракал ветчиной и яйцами с Пирлом Мак-Карреном, прополоскал горло
крепким французским черным кофе, и настала пора ехать.
Мак-Каррен, узловатая гора в юбочке полка Ночной Дозор, и молодой
черноволосый француз, к которому Пирл обращался как к Андре, повели Майкла
по длинному сырому коридору. Его сапоги, обувь с убитого немецкого
офицера, постукивали по камням. Мак-Каррен спокойно говорил, пока они шли
по коридору, насчет последних подробностей; голос шотландца был нервозен,
и Майкл внимательно слушал, но ничего не говорил. Подробности были уже у
него в голове, и он был удовлетворен тем, что все предусмотрено. Начиная
отсюда, дальше шел путь по лезвию бритвы.
Серебряные карманные часы были весьма интересным механизмом. Двумя
щелчками заводной головки откладывалась ложная задняя крышка, где внутри
было маленькое отделение, содержавшее одну-единственную серую капсулу.
Капсула была слишком мала, чтобы казаться смертельно опасной, но цианид
был сильно и быстро действовавшим ядом. Майкл согласился носить капсулу с
ядом только потому, что это было неписаным правилом разведки, но он
никогда не собирался дать гестапо взять его живым. Однако ее ношение,
казалось, позволяло Мак-Каррену чувствовать себя спокойнее. Майкл и
Мак-Каррен за последние два дня стали хорошими партнерами; Мак-Каррен был
хорошим игроком в покер и, терзая по ходу дела Майкла подробностями его
новой биографии, выигрывал ставку за ставкой по раскладу из пяти карт.
Однако одно досаждало Майклу: он не видел Габи, а поскольку Мак-Каррен не
упоминал о ней, он решил, что она вернулась выполнять свое задание.
О'ревуар, подумал он. И удачи тебе.
Шотландец и молодой француз-партизан провели Майкла по каменным
ступенькам наверх, в небольшую пещеру, освещенную лампами под зелеными
абажурами. Свет отражался на черном, блестящем, с жестким верхом,
прогулочном автомобиле "Мерседес-Бенц". Это была красивая машина, и Майкл
даже не мог определить, где у нее были заделаны и закрашены дырки от пуль.
- Красивая машина, а? - спросил Мак-Каррен, читая мысли Майкла, когда
тот провел рукой в перчатке по бамперу. - Немцы уж точно хорошо умеют их
делать. Да, как бы то ни было, у этих подлецов в головах винты и
шестеренки вместо мозгов, что еще от них ожидать? - Он движением руки
указал на сиденье водителя, где за рулем сидела фигура в форме. - Андре -
хороший водитель. Он знает Париж не хуже любого, кто в нем родился. - Он
постучал по стеклу, водитель кивнул и запустил мотор; машина ответила
низким горловым ревом. Мак-Каррен открыл Майклу заднюю дверцу, пока
молодой француз отмыкал две половинки ворот, закрывавших вход в пещеру.
Ворота распахнулись, впустив свет утреннего солнца, а затем молодой
француз стал быстро расчищать от маскировки дорогу перед "Мерседеса".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185