Может, она
действительно любит только воспоминания о тех моментах?
Он вытащил часы и открыл их. Капсула с цианидом безучастно ждала его.
- Что ты могла, ты уже сделала, - сказал он ей. - Теперь иди.
И вытряс капсулу себе в рот. Она увидела, как у него кадык двинулся
вверх-вниз, когда он глотал капсулу. Лицо его исказила боль.
- Вон там! Вон они! - закричал один из приближавшихся.
Выстрелил пистолет, пуля высекла искры из бедра Аполлона. Майкл
Галатин задрожал и рухнул на колени, придавленный тяжестью Адама. Он
посмотрел вверх на Габи, лицо его блестело от пота.
Она не могла смотреть на его смерть. Прозвучал еще один выстрел, пуля
провизжала совсем близко, так что ноги у нее сами подогнулись. Она
отвернулась от Майкла Галатина, слезы потекли по ее щекам, и побежала
прочь. В пятидесяти футах от того места, где лежал умирающий Майкл, туфли
ее стуком выдали крышку люка. Она открыла его и бросила еще один взгляд на
Майкла; его окружали фигуры, победившие в охоте. Все, что смогла сейчас
сделать Габи, это удержаться от того, чтобы выстрелить в их
сосредоточение, потому что они наверняка бы разнесли ее на куски. Она
спустилась на лестницу из перекладинок и закрыла за собой люк.
Шестеро немецких солдат и двое гестаповцев стояли вокруг Майкла.
Человек, отстреливший голову Адаму, ухмылялся.
- Ну вот, мы добрались до тебя, сволочь.
Майкл выплюнул капсулу, которую держал во рту. Тело его под трупом
Адама била дрожь. По жилам разливались уколы боли. Сотрудник гестапо
потянулся к нему, и Майкл отдался во власть превращения.
Он словно бы вышел из безопасного укрытия на бешеный ураган -
сознательно принятое решение, окончательное и бесповоротное. Он ощутил
ноющее жжение костей, когда прогибался его позвоночник; череп и лицо у
него стали менять свою форму, отчего в голове раздавались громы. Он
бессознательно дрожал и стонал.
Рука сотрудника гестапо застыла в воздухе. Один из солдат засмеялся.
- Он молит о пощаде! - сказал он.
- Ну, вставай! - гестаповец отступил назад. - Вставай, ты, свинья!
Стон изменялся в тональности. Он переходил с человеческого на
звериный.
- Дайте сюда фонарь! - закричал гестаповец. Он не понимал, что
происходит с человеком, распростертым перед ним, но не хотел к нему
приближаться. - Кто-нибудь, посветите на него...
Раздался треск рвущейся материи, хруст переламываемых костей. Солдаты
отступили назад, на лице человека, который смеялся, застыла кривая улыбка.
Один из солдат достал ручной фонарик, и сотрудник гестапо неумело пытался
включить его. Что-то перед ним пыталось подняться, высвобождаясь из-под
застывшего трупа у его ног. Руки у него дрожали, ему не удавалось щелкнуть
неподдававшейся кнопкой.
- Ну что за черт! - заорал он - но тут кнопка поддалась, и свет
зажегся.
Он увидел, что там было, и дыханье у него сперло.
У черта были зеленые глаза и крепкое мускулистое тело, покрытое
черной с седыми подпалинами шерстью. У этого черта были белые клыки, и
стоял он на четырех лапах.
Зверь яростно встрепенулся, сильным движением, от которого руки трупа
отлетели от него как спички, и отбросил мертвое тело в сторону. С ним
отлетели остатки человеческого маскарада, заляпанный кровью серый костюм,
белая рубашка с галстуком, все еще охватывавшим разодранный воротник,
белье, носки и ботинки. Среди хлама осталась и кобура с "Люгером": у зверя
было более смертельное оружие.
- О... мой... - гестаповец никогда не взывал к Богу, но Гитлера тут
не было, а Бог знал, что такое справедливость.
Зверь метнулся, раскрыв пасть; когда он достиг гестаповца, его зубы
тут же вонзились в его глотку и вырвали мякоть и артерии. Покрытие крыши
вокруг тут же окрасилось красным.
Двое солдат и второй гестаповец заорали и бросились прочь, спасая
жизни. Еще один солдат побежал не в ту сторону, - не к чердаку, а в
сторону улицы. Далеко уйти ему не удалось - он скончался, как оборванная
нота. Второй гестаповец, герой-дурак, поднял пистолет, чтобы застрелить
зверя, обернувшись к нему всего лишь на долю секунды, но свирепое зеленое
свечение глаз зверя заворожило его, и этой краткой заминки оказалось более
чем достаточно. Зверь прыжком метнулся к нему, раздирая когтями лицо в
кровавые клочья, и его безгубый придушенный хрип вывел двоих оставшихся
солдат из состояния транса. Они тоже бросились прочь, один из них упал,
запутавшись у второго в ногах.
Майкл Галатин рассвирепел. Он скрипел зубами, челюсти его щелкали. С
его морды капала кровь, горячий запах ее побуждал к дальнейшим зверствам.
Человеческий разум работал в волчьем черепе, глаза его видели не ночную
тьму, а сероватое мерцание, в котором очерченные голубизной фигуры бежали
к двери, визжа словно крысы, за которыми гонятся. Майкл мог слышать
паническое биение их сердец, военный барабан, в который колотят с безумной
скоростью. В запахе их пота ощущался запах сосисок и шнапса. Он двинулся
вперед, его мышцы и сухожилия работали как безупречный механизм машины для
убийств, и он повернул в сторону солдата, пытавшегося встать на ноги.
Майкл глянул немцу в лицо и в долю секунды определил в нем юношу, не
старше семнадцати лет. Невинность, испорченная оружием и книгой под
названием "Майн Кампф". Майкл вцепился челюстями в правую руку юнца и
сломал косточки, не повредив кожи, лишив его возможности и дальше
портиться оружием. Затем, когда юнец вскрикнул и стал отбиваться от него
руками, Майкл отпустил его и двинулся по крыше за остальными.
Один из солдат остановился, чтобы выстрелить из пистолета; пуля
отскочила рикошетом слева от Майкла, но он не замедлил хода. В тот момент,
когда солдат повернулся, чтобы бежать дальше, Майкл метнулся и ударил его
в спину, свалив словно пугало. Затем Майкл проворно соскочил с него и
продолжил бег, сливаясь в смазанные линии. Он видел, как другие
протискивались в дверь, ведущую к лестнице, и еще через несколько секунд
они бы накинули на нее изнутри запор. На крыше оставался последний
человек, который пролезал через дверь, которая уже закрывалась, и немцы в
истерике пытались поскорее втащить его. Майкл пригнул голову и рванулся
вперед.
Он взлетел в прыжке, и, изогнувшись в воздухе, всем телом ударил в
дверь. Она от удара отлетела, сбив немцев на лестницу клубком рук и ног.
Он приземлился в середине клубка, яростно раздирая его клыками и когтями
без разбора, затем бросил их, окровавленных и изувеченных, и понесся вниз
по лестнице и переходам, все еще помеченным следам носков ботинок Адама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
действительно любит только воспоминания о тех моментах?
Он вытащил часы и открыл их. Капсула с цианидом безучастно ждала его.
- Что ты могла, ты уже сделала, - сказал он ей. - Теперь иди.
И вытряс капсулу себе в рот. Она увидела, как у него кадык двинулся
вверх-вниз, когда он глотал капсулу. Лицо его исказила боль.
- Вон там! Вон они! - закричал один из приближавшихся.
Выстрелил пистолет, пуля высекла искры из бедра Аполлона. Майкл
Галатин задрожал и рухнул на колени, придавленный тяжестью Адама. Он
посмотрел вверх на Габи, лицо его блестело от пота.
Она не могла смотреть на его смерть. Прозвучал еще один выстрел, пуля
провизжала совсем близко, так что ноги у нее сами подогнулись. Она
отвернулась от Майкла Галатина, слезы потекли по ее щекам, и побежала
прочь. В пятидесяти футах от того места, где лежал умирающий Майкл, туфли
ее стуком выдали крышку люка. Она открыла его и бросила еще один взгляд на
Майкла; его окружали фигуры, победившие в охоте. Все, что смогла сейчас
сделать Габи, это удержаться от того, чтобы выстрелить в их
сосредоточение, потому что они наверняка бы разнесли ее на куски. Она
спустилась на лестницу из перекладинок и закрыла за собой люк.
Шестеро немецких солдат и двое гестаповцев стояли вокруг Майкла.
Человек, отстреливший голову Адаму, ухмылялся.
- Ну вот, мы добрались до тебя, сволочь.
Майкл выплюнул капсулу, которую держал во рту. Тело его под трупом
Адама била дрожь. По жилам разливались уколы боли. Сотрудник гестапо
потянулся к нему, и Майкл отдался во власть превращения.
Он словно бы вышел из безопасного укрытия на бешеный ураган -
сознательно принятое решение, окончательное и бесповоротное. Он ощутил
ноющее жжение костей, когда прогибался его позвоночник; череп и лицо у
него стали менять свою форму, отчего в голове раздавались громы. Он
бессознательно дрожал и стонал.
Рука сотрудника гестапо застыла в воздухе. Один из солдат засмеялся.
- Он молит о пощаде! - сказал он.
- Ну, вставай! - гестаповец отступил назад. - Вставай, ты, свинья!
Стон изменялся в тональности. Он переходил с человеческого на
звериный.
- Дайте сюда фонарь! - закричал гестаповец. Он не понимал, что
происходит с человеком, распростертым перед ним, но не хотел к нему
приближаться. - Кто-нибудь, посветите на него...
Раздался треск рвущейся материи, хруст переламываемых костей. Солдаты
отступили назад, на лице человека, который смеялся, застыла кривая улыбка.
Один из солдат достал ручной фонарик, и сотрудник гестапо неумело пытался
включить его. Что-то перед ним пыталось подняться, высвобождаясь из-под
застывшего трупа у его ног. Руки у него дрожали, ему не удавалось щелкнуть
неподдававшейся кнопкой.
- Ну что за черт! - заорал он - но тут кнопка поддалась, и свет
зажегся.
Он увидел, что там было, и дыханье у него сперло.
У черта были зеленые глаза и крепкое мускулистое тело, покрытое
черной с седыми подпалинами шерстью. У этого черта были белые клыки, и
стоял он на четырех лапах.
Зверь яростно встрепенулся, сильным движением, от которого руки трупа
отлетели от него как спички, и отбросил мертвое тело в сторону. С ним
отлетели остатки человеческого маскарада, заляпанный кровью серый костюм,
белая рубашка с галстуком, все еще охватывавшим разодранный воротник,
белье, носки и ботинки. Среди хлама осталась и кобура с "Люгером": у зверя
было более смертельное оружие.
- О... мой... - гестаповец никогда не взывал к Богу, но Гитлера тут
не было, а Бог знал, что такое справедливость.
Зверь метнулся, раскрыв пасть; когда он достиг гестаповца, его зубы
тут же вонзились в его глотку и вырвали мякоть и артерии. Покрытие крыши
вокруг тут же окрасилось красным.
Двое солдат и второй гестаповец заорали и бросились прочь, спасая
жизни. Еще один солдат побежал не в ту сторону, - не к чердаку, а в
сторону улицы. Далеко уйти ему не удалось - он скончался, как оборванная
нота. Второй гестаповец, герой-дурак, поднял пистолет, чтобы застрелить
зверя, обернувшись к нему всего лишь на долю секунды, но свирепое зеленое
свечение глаз зверя заворожило его, и этой краткой заминки оказалось более
чем достаточно. Зверь прыжком метнулся к нему, раздирая когтями лицо в
кровавые клочья, и его безгубый придушенный хрип вывел двоих оставшихся
солдат из состояния транса. Они тоже бросились прочь, один из них упал,
запутавшись у второго в ногах.
Майкл Галатин рассвирепел. Он скрипел зубами, челюсти его щелкали. С
его морды капала кровь, горячий запах ее побуждал к дальнейшим зверствам.
Человеческий разум работал в волчьем черепе, глаза его видели не ночную
тьму, а сероватое мерцание, в котором очерченные голубизной фигуры бежали
к двери, визжа словно крысы, за которыми гонятся. Майкл мог слышать
паническое биение их сердец, военный барабан, в который колотят с безумной
скоростью. В запахе их пота ощущался запах сосисок и шнапса. Он двинулся
вперед, его мышцы и сухожилия работали как безупречный механизм машины для
убийств, и он повернул в сторону солдата, пытавшегося встать на ноги.
Майкл глянул немцу в лицо и в долю секунды определил в нем юношу, не
старше семнадцати лет. Невинность, испорченная оружием и книгой под
названием "Майн Кампф". Майкл вцепился челюстями в правую руку юнца и
сломал косточки, не повредив кожи, лишив его возможности и дальше
портиться оружием. Затем, когда юнец вскрикнул и стал отбиваться от него
руками, Майкл отпустил его и двинулся по крыше за остальными.
Один из солдат остановился, чтобы выстрелить из пистолета; пуля
отскочила рикошетом слева от Майкла, но он не замедлил хода. В тот момент,
когда солдат повернулся, чтобы бежать дальше, Майкл метнулся и ударил его
в спину, свалив словно пугало. Затем Майкл проворно соскочил с него и
продолжил бег, сливаясь в смазанные линии. Он видел, как другие
протискивались в дверь, ведущую к лестнице, и еще через несколько секунд
они бы накинули на нее изнутри запор. На крыше оставался последний
человек, который пролезал через дверь, которая уже закрывалась, и немцы в
истерике пытались поскорее втащить его. Майкл пригнул голову и рванулся
вперед.
Он взлетел в прыжке, и, изогнувшись в воздухе, всем телом ударил в
дверь. Она от удара отлетела, сбив немцев на лестницу клубком рук и ног.
Он приземлился в середине клубка, яростно раздирая его клыками и когтями
без разбора, затем бросил их, окровавленных и изувеченных, и понесся вниз
по лестнице и переходам, все еще помеченным следам носков ботинок Адама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185