Нет, нет, это было невозможно! Михаил, конечно же, останется
навсегда здесь, со стаей. Стая нужна всегда. Разве не так?
- Если я покину лес, то кто будет заботиться об Олесе и Петре?
- Этого я не знаю. Но у Олеси есть то, ради чего она жила:
новорожденный. По тому, как она улыбается... ну, она даже вовсе не похожа
на прежнюю. Там она точно не выживет. - Он показал пальцем на запад. - И
Виктор это знает. Олеся тоже знает это. Она проживет остаток своей жизни
здесь. И я тоже, и Виктор, и Франко, и Рената. Мы - старые пережитки из
шерсти, разве не так? - Он широко улыбнулся, но в его улыбке была печаль.
Улыбка исчезла. - Кто знает, что будет с Петром? Кто знает, проживет ли он
хотя бы еще неделю и что у него будет с головой, когда он повзрослеет? Он
может оказаться как та женщина, которая целыми днями напролет плакала.
Или... - Он взглянул на Михаила. - Или он будет похожим на тебя. Кто
знает?
Никита опять поднял голову, прислушиваясь. Глаза его сощурились. Он
приложил палец к рельсу, и Михаил увидел, как он слабо улыбнулся.
- Идет поезд. Быстро идет. Он запаздывает!
Михаил притронулся к рельсу и почувствовал отдаленную мощь поезда,
гулко отдававшуюся в нем. Начали падать капельки дождя, выбивая маленькие
пыльные ямочки между рельсами. Никита встал и двинулся под кроны деревьев,
стоявших около выезда из туннеля. Михаил подошел и встал рядом, и они
присели, пригнувшись, как спринтеры, готовые мгновенно развить скорость.
Дождь пошел сильнее. Через некоторое время он уже сек листву, пути
намокли. Земля тоже быстро превратилась в грязь. Михаилу это не
понравилось: бежать будет скользко. Он откинул с глаз намокшие волосы.
Теперь он уже слышал грохот быстро приближавшегося поезда. Михаил сказал:
- Думал, нам сегодня не стоило приходить.
- Почему? Из-за маленького дождика?
Никита помотал головой, тело его напряглось, готовое к гонке.
- Я бегал в дождь и похуже, чем этот!
- Земля... Слишком грязно.
- Я не боюсь, - отрезал Никита. - Мне прошлой ночью опять снился тот
красный фонарь на последнем вагоне! Подмигивал мне, как сатанинский глаз!
Сегодня я собираюсь перегнать поезд! Я чувствую, что могу сделать это,
Михаил! Я это сделаю, если буду бежать чуть скорее! Только чуточку скорее!
Из туннеля вырвался свет фар, длинный черный паровоз и за ним
купейные вагоны. Новый машинист не боялся мокрых рельсов. Ветер с дождем
ударили Михаилу в лицо, и он закричал:
- Нет! - и потянулся к Никите, но Никиты уже не было, вдоль рельсов
неслось расплывчатое белое пятно. Михаил рванулся за ним, пытаясь
остановить; дождь и ветер были сильнее; поезд шел слишком быстро.
Поскользнувшись в грязи, он чуть не упал под колеса ускорившего ход
поезда. Он слышал, как дождь, попадая на горячий двигатель паровоза, шипел
словно клубок змей. Он все бежал, пытаясь догнать Никиту, и увидел, что
человечьи следы Никиты в грязи сменились на следы волчьих лап.
Никита пригнулся вперед, бежал почти на четырех лапах. Тело его уже
не было белым. Дождь вихрем закручивался вокруг него - и тут Михаил
потерял равновесие, упал и проехался по грязи. Дождь хлестал его по
плечам, грязь забила глаза. Он попытался встать, но опять свалился и
остался лежать, а поезд прогремел по рельсам и влетел в восточный туннель.
Он скрылся, оставив за собой пятно красного света на каменных стенах
туннеля; потом и оно пропало.
Михаил под проливным дождем сел, по лицу его текли потоки воды.
- Никита! - закричал он. Не ответил ни человек, ни волк. Михаил встал
и пошел по грязи в сторону восточного туннеля. - Никита! Ты где?
Никиты видно не было. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Кружившие в
воздухе хлопья сажи шипели перед тем как упасть на землю. В воздухе пахло
каленым железом и паром.
- Никита?
На этой стороне путей его не было. Он обогнал его! - подумал Михаил и
ощутил взрыв радости. Он его обогнал! Он обогнал...
На другой стороне путей что-то лежало. Бесформенная шевелящаяся
фигура.
От рельсов шел пар. На земле в туннеле все еще мерцали кусочки золы.
А почти в восьми аршинах от въезда в туннель, растянувшись на траве, лежал
Никита.
Волк все же прыгнул перед поездом, но поезд победил. Буфером Никите
оторвало задние ноги. Они совершенно исчезли, а то, что осталось от
Никиты, заставило Михаила раскрыть рот и упасть на колени. Он ничего не
мог с собой сделать; его вырвало, и рвота его смешалась с кровью, которую
дождь смывал с рельсов.
Никита издал звук: тихий, страшный стон.
Михаил поднял лицо к небу, чтобы дождь помог ему взять себя в руки.
Он опять услышал стон Никиты, переходящий в жалобное скуление, заставил
себя посмотреть на друга и увидел глаза Никиты, уставившиеся на него, его
величественная голова свесилась, как хрупкий цветок на пожухшем стебле.
Глаза были затуманены, они смотрели на Михаила неподвижно, и он прочел в
них просьбу.
Убей меня.
Тело Никиты вздрагивало от мучения. Передние лапы пытались оттолкнуть
остаток изуродованного тела от рельсов, но сил в них не осталось. Голова
бессильно упала в грязь. Страшным усилием Никита поднял голову и еще раз
умоляюще глянул на мальчика, сидевшего на коленях под проливным дождем.
Никита, без сомнения, умирал. Но недостаточно быстро. Умирал слишком
медленно.
Михаил опустил голову и уставился в грязь. Вокруг Никиты лежали куски
его тела, с волчьей шерстью и человеческой кожей, похожие на разломанную
головоломку. Михаил услышал стон Никиты и закрыл глаза; внутренним взором
он увидел умиравшего на рельсах олененка и руки Никиты, державшие голову
животного. Он вспомнил резкий рывок, которым Никита свернул голову
олененка и при котором послышался звук ломающихся костей. Это был акт
милосердия, простой, без капли жестокости. И именно об этом без слов
просил сейчас Никита.
Михаил встал, пошатнулся, чуть было опять не упал. Он ощущал себя
будто во сне, словно бы плыл в этом безбрежном море дождя. Никита задрожал
и посмотрел на него; он ждал. Наконец Михаил шевельнулся. Нога застряла в
грязи, но он вытащил ее и опустился на колено возле друга.
Никита поднял голову, подставляя шею.
Михаил обхватил волчью голову ладонями. Глаза Никиты закрылись, и его
из горла вышел продолжительный низкий стон.
Мы можем вылечить его, подумал Михаил. Мне нельзя его убивать. Мы
сможем его вылечить. Виктор должен уметь это. Мы же вылечили Франко, разве
не так?
Но в душе он сознавал, что все это было много хуже, чем искалеченная
нога Франко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
навсегда здесь, со стаей. Стая нужна всегда. Разве не так?
- Если я покину лес, то кто будет заботиться об Олесе и Петре?
- Этого я не знаю. Но у Олеси есть то, ради чего она жила:
новорожденный. По тому, как она улыбается... ну, она даже вовсе не похожа
на прежнюю. Там она точно не выживет. - Он показал пальцем на запад. - И
Виктор это знает. Олеся тоже знает это. Она проживет остаток своей жизни
здесь. И я тоже, и Виктор, и Франко, и Рената. Мы - старые пережитки из
шерсти, разве не так? - Он широко улыбнулся, но в его улыбке была печаль.
Улыбка исчезла. - Кто знает, что будет с Петром? Кто знает, проживет ли он
хотя бы еще неделю и что у него будет с головой, когда он повзрослеет? Он
может оказаться как та женщина, которая целыми днями напролет плакала.
Или... - Он взглянул на Михаила. - Или он будет похожим на тебя. Кто
знает?
Никита опять поднял голову, прислушиваясь. Глаза его сощурились. Он
приложил палец к рельсу, и Михаил увидел, как он слабо улыбнулся.
- Идет поезд. Быстро идет. Он запаздывает!
Михаил притронулся к рельсу и почувствовал отдаленную мощь поезда,
гулко отдававшуюся в нем. Начали падать капельки дождя, выбивая маленькие
пыльные ямочки между рельсами. Никита встал и двинулся под кроны деревьев,
стоявших около выезда из туннеля. Михаил подошел и встал рядом, и они
присели, пригнувшись, как спринтеры, готовые мгновенно развить скорость.
Дождь пошел сильнее. Через некоторое время он уже сек листву, пути
намокли. Земля тоже быстро превратилась в грязь. Михаилу это не
понравилось: бежать будет скользко. Он откинул с глаз намокшие волосы.
Теперь он уже слышал грохот быстро приближавшегося поезда. Михаил сказал:
- Думал, нам сегодня не стоило приходить.
- Почему? Из-за маленького дождика?
Никита помотал головой, тело его напряглось, готовое к гонке.
- Я бегал в дождь и похуже, чем этот!
- Земля... Слишком грязно.
- Я не боюсь, - отрезал Никита. - Мне прошлой ночью опять снился тот
красный фонарь на последнем вагоне! Подмигивал мне, как сатанинский глаз!
Сегодня я собираюсь перегнать поезд! Я чувствую, что могу сделать это,
Михаил! Я это сделаю, если буду бежать чуть скорее! Только чуточку скорее!
Из туннеля вырвался свет фар, длинный черный паровоз и за ним
купейные вагоны. Новый машинист не боялся мокрых рельсов. Ветер с дождем
ударили Михаилу в лицо, и он закричал:
- Нет! - и потянулся к Никите, но Никиты уже не было, вдоль рельсов
неслось расплывчатое белое пятно. Михаил рванулся за ним, пытаясь
остановить; дождь и ветер были сильнее; поезд шел слишком быстро.
Поскользнувшись в грязи, он чуть не упал под колеса ускорившего ход
поезда. Он слышал, как дождь, попадая на горячий двигатель паровоза, шипел
словно клубок змей. Он все бежал, пытаясь догнать Никиту, и увидел, что
человечьи следы Никиты в грязи сменились на следы волчьих лап.
Никита пригнулся вперед, бежал почти на четырех лапах. Тело его уже
не было белым. Дождь вихрем закручивался вокруг него - и тут Михаил
потерял равновесие, упал и проехался по грязи. Дождь хлестал его по
плечам, грязь забила глаза. Он попытался встать, но опять свалился и
остался лежать, а поезд прогремел по рельсам и влетел в восточный туннель.
Он скрылся, оставив за собой пятно красного света на каменных стенах
туннеля; потом и оно пропало.
Михаил под проливным дождем сел, по лицу его текли потоки воды.
- Никита! - закричал он. Не ответил ни человек, ни волк. Михаил встал
и пошел по грязи в сторону восточного туннеля. - Никита! Ты где?
Никиты видно не было. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Кружившие в
воздухе хлопья сажи шипели перед тем как упасть на землю. В воздухе пахло
каленым железом и паром.
- Никита?
На этой стороне путей его не было. Он обогнал его! - подумал Михаил и
ощутил взрыв радости. Он его обогнал! Он обогнал...
На другой стороне путей что-то лежало. Бесформенная шевелящаяся
фигура.
От рельсов шел пар. На земле в туннеле все еще мерцали кусочки золы.
А почти в восьми аршинах от въезда в туннель, растянувшись на траве, лежал
Никита.
Волк все же прыгнул перед поездом, но поезд победил. Буфером Никите
оторвало задние ноги. Они совершенно исчезли, а то, что осталось от
Никиты, заставило Михаила раскрыть рот и упасть на колени. Он ничего не
мог с собой сделать; его вырвало, и рвота его смешалась с кровью, которую
дождь смывал с рельсов.
Никита издал звук: тихий, страшный стон.
Михаил поднял лицо к небу, чтобы дождь помог ему взять себя в руки.
Он опять услышал стон Никиты, переходящий в жалобное скуление, заставил
себя посмотреть на друга и увидел глаза Никиты, уставившиеся на него, его
величественная голова свесилась, как хрупкий цветок на пожухшем стебле.
Глаза были затуманены, они смотрели на Михаила неподвижно, и он прочел в
них просьбу.
Убей меня.
Тело Никиты вздрагивало от мучения. Передние лапы пытались оттолкнуть
остаток изуродованного тела от рельсов, но сил в них не осталось. Голова
бессильно упала в грязь. Страшным усилием Никита поднял голову и еще раз
умоляюще глянул на мальчика, сидевшего на коленях под проливным дождем.
Никита, без сомнения, умирал. Но недостаточно быстро. Умирал слишком
медленно.
Михаил опустил голову и уставился в грязь. Вокруг Никиты лежали куски
его тела, с волчьей шерстью и человеческой кожей, похожие на разломанную
головоломку. Михаил услышал стон Никиты и закрыл глаза; внутренним взором
он увидел умиравшего на рельсах олененка и руки Никиты, державшие голову
животного. Он вспомнил резкий рывок, которым Никита свернул голову
олененка и при котором послышался звук ломающихся костей. Это был акт
милосердия, простой, без капли жестокости. И именно об этом без слов
просил сейчас Никита.
Михаил встал, пошатнулся, чуть было опять не упал. Он ощущал себя
будто во сне, словно бы плыл в этом безбрежном море дождя. Никита задрожал
и посмотрел на него; он ждал. Наконец Михаил шевельнулся. Нога застряла в
грязи, но он вытащил ее и опустился на колено возле друга.
Никита поднял голову, подставляя шею.
Михаил обхватил волчью голову ладонями. Глаза Никиты закрылись, и его
из горла вышел продолжительный низкий стон.
Мы можем вылечить его, подумал Михаил. Мне нельзя его убивать. Мы
сможем его вылечить. Виктор должен уметь это. Мы же вылечили Франко, разве
не так?
Но в душе он сознавал, что все это было много хуже, чем искалеченная
нога Франко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185