Серый разодрал грудину Щедрина, а затем сожрал
его сердце.
Михаил побелевшими в суставах пальцами держал обломок ветки. С
вершины холма один из зверей, пировавших на трупе Антона, издал низкий
вой, быстро нараставший по громкости, разносясь эхом по лесу и сгоняя с
деревьев птиц. Светлый голубоглазый волк бросил обгладывать растерзанный
торс Данилова и поднял голову по ветру, отвечая таким воем, от которого по
спине Михаила пробежала дрожь, и одурманивающий туман мигом выветрился из
его головы. Начал завывать светло-бурый зверь, потом бурый волк стал
подпевать чарующей гармонии звуков, издаваемых измазанными в крови
мордами. Наконец поднял голову серый волк и провыл диссонансно, что
заставило других замолчать. Волчье пение изменялось по высоте и громкости,
меняло тональность, и уносилось вверх. Потом серый волк резко оборвал свою
песнь, и все волки снова занялись конским мясом и человеческой плотью.
Издалека донесся вой, который длился, может быть, секунд пятнадцать,
потом стал затихать и смолк.
В глазах Михаила рябило. Он прижал руку к плечу. В разрезе раны
мышечная ткань была ярко-розового цвета. Он чуть было не позвал отца и
мать, но в памяти снова возникла картина трупов и убийства, и он опять
лишился четкости мышления.
Но не настолько, однако, чтобы не сознавать, что раньше или позже
стая волков займется им и разорвет его на клочки.
Это была не игра. Это была не сказка, рассказываемая матерью при
золотом свете лампы. Это не были сказки Ганса Христиана Андерсена или
Эзопа; но была жизнь и была смерть.
Он потряс головой, пытаясь развеять помрачение. Бежать, подумал он.
Но Галатиновы никогда не убегают. Нужно бежать... нужно...
Светло-бурый с сединой волк и светлый сцепились друг с другом из-за
красного куска печени Данилова. Затем светлый отступил, позволяя заглотить
кусок более сильному зверю. Матерый серый волк отдирал куски от лошадиного
крупа.
Михаил стал отползать, лежа на спине, отталкиваясь пятками от земли.
Он неотрывно следил за волками, ожидая нападения; светлый волк на секунду
поглядел на него, голубые глаза засветились, потом снова принялся пожирать
конские внутренности. Михаил добрался до чащи, дыхание с хрипом вырвалось
из легких, и там, среди кустов боярышника и мелкой поросли, потерял
сознание, и глубокий мрак окутал его.
День был на исходе. Солнце садилось. Лес наполнился голубыми тенями,
стало холодать. Трупы сжимались, становились исчезающе малыми. Ломались
кости, стреляли призраки с наганами, кровавый кошмар возникал вновь как
наяву.
Волки наелись до отвала, но все еще продолжали заглатывать куски мяса
в свои утробы, чтобы потом их отрыгнуть. Животы у них раздулись, и они
стали по одному исчезать в сгущающемся сумраке.
Кроме одного. Большой серый волк нюхал воздух, стоя над телом
мальчика. Он тщательно обнюхал кровоточащую рану на плече Михаила и
задержался на запекшейся крови и волчьей слюне. Зверь стоял, всматриваясь
в лицо Михаила долго и неподвижно, как будто пребывая в глубоком раздумье.
Затем вздохнул.
Солнце почти зашло. Над лесом в темнеющем восточном небе появились
слабые пятна звезд. Над Россией повис лунный серп.
Волк наклонился и мордой в запекшейся крови перевернул мальчика на
живот. Михаил тихо застонал, потревоженный, потом опять впал в
беспамятство. Волк сдавил челюсти, сильно, но мягко, на шее мальчика,
поднял без видимого усилия его тело. Зверь пошел по лесу, горевшие янтарем
глаза рыскали то вправо, то влево, звериный инстинкт был настороже. За ним
волоком тащились ботинки мальчишки, пропахивая в листве две борозды.
3
Где-то и когда-то он слышал хоровой вой. Он звучал сквозь темноту над
лесом и холмами, над озером и поляной, на которой среди одуванчиков лежали
трупы. Волчье пение взмывало вверх, разбиваясь на нестройные звуки, и
опять возвращалось к гармонии. И Михаил слышал свой собственный стон среди
грубого соревнования волчьих голосов, когда боль терзала его тело. Он
чувствовал пот на своем лице, невыносимое жжение в ране. Он попытался
открыть глаза, но веки слиплись от засохших слез. В ноздрях стояла вонь
крови и мяса, и он ощутил на лице жаркое дыхание. Рядом что-то ворошилось.
И опять над ним сомкнулась милостивая тьма, и он ускользнул в ее
бархатные объятия.
Высокое радостное пение птиц разбудило его. Он знал, что находится в
сознании, но на мгновение удивился, не на небесах ли он. Но если бы это
было так, Бог залечил бы его плечо, ангелы выцеловали бы горючие слезы с
его глаз. Ему пришлось чуть ли не расцеплять веки.
Солнечный свет и мрак. Холодный камень и запах давно высохшей глины.
Он уселся, плечо заныло.
Нет, это не рай. Это по-прежнему вчерашний ад. Или, подумал он,
возможно, прошло более суток. Светило золотое утреннее солнце, ярко
сверкавшее сквозь сплетение веток и стеблей, он видел его через большое
овальное окно без стекол. Ветвь дерева заглядывала в окно, вьюны облепляли
стены, на которых очертания фигур, державших свечи, превратились в
неразличимые тени.
Он посмотрел вверх, мышцы шеи были еще напряжены и болели. Над ним
был высокий потолок с пересекавшимися деревянными балками. Он сидел на
каменном полу огромного помещения, сквозь окна струился солнечный свет, в
некоторых из них еще сохранились осколки темно-красного стекла. Вьюны,
опьяневшие от весеннего солнца, украшали стены и свисали с потолка. Через
одно из окон просунулась дубовая ветвь, на стропилах ворковали голуби.
Ему стало казаться, что он просто забрался далеко от дома.
Мама, подумал он. Отец. Лиза. Сердце замерло, и новые слезы полились
из глаз. Глаза жгло, как будто их опалило. Все мертвы. Все пропало. Он
пытался успокоить себя, глядя в пустоту. Все мертвы. Все исчезло. Прощайте
все.
Он потянул носом, и в носу защекотало. Тут он опять сел, его сознание
обожгло страхом.
Волки. Где волки?
Он может отсидеться тут, в этом месте, решил он. Сидеть тут до тех
пор, пока кто-нибудь за ним не придет. Долго сидеть не придется.
Кто-нибудь наверняка придет. Разве не так?
Он уловил металлический дух в воздухе и глянул направо. Рядом с ним
на камне, покрытом мхом, лежал окровавленный кусок мяса, который мог быть
печенью. Возле него лежало с десяток ягод голубики.
Михаил почувствовал, как перехватило дыхание. Крик ужаса застрял в
горле. Он откатился от отвратительного дара, стеная, как зверь, нашел угол
и забился в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
его сердце.
Михаил побелевшими в суставах пальцами держал обломок ветки. С
вершины холма один из зверей, пировавших на трупе Антона, издал низкий
вой, быстро нараставший по громкости, разносясь эхом по лесу и сгоняя с
деревьев птиц. Светлый голубоглазый волк бросил обгладывать растерзанный
торс Данилова и поднял голову по ветру, отвечая таким воем, от которого по
спине Михаила пробежала дрожь, и одурманивающий туман мигом выветрился из
его головы. Начал завывать светло-бурый зверь, потом бурый волк стал
подпевать чарующей гармонии звуков, издаваемых измазанными в крови
мордами. Наконец поднял голову серый волк и провыл диссонансно, что
заставило других замолчать. Волчье пение изменялось по высоте и громкости,
меняло тональность, и уносилось вверх. Потом серый волк резко оборвал свою
песнь, и все волки снова занялись конским мясом и человеческой плотью.
Издалека донесся вой, который длился, может быть, секунд пятнадцать,
потом стал затихать и смолк.
В глазах Михаила рябило. Он прижал руку к плечу. В разрезе раны
мышечная ткань была ярко-розового цвета. Он чуть было не позвал отца и
мать, но в памяти снова возникла картина трупов и убийства, и он опять
лишился четкости мышления.
Но не настолько, однако, чтобы не сознавать, что раньше или позже
стая волков займется им и разорвет его на клочки.
Это была не игра. Это была не сказка, рассказываемая матерью при
золотом свете лампы. Это не были сказки Ганса Христиана Андерсена или
Эзопа; но была жизнь и была смерть.
Он потряс головой, пытаясь развеять помрачение. Бежать, подумал он.
Но Галатиновы никогда не убегают. Нужно бежать... нужно...
Светло-бурый с сединой волк и светлый сцепились друг с другом из-за
красного куска печени Данилова. Затем светлый отступил, позволяя заглотить
кусок более сильному зверю. Матерый серый волк отдирал куски от лошадиного
крупа.
Михаил стал отползать, лежа на спине, отталкиваясь пятками от земли.
Он неотрывно следил за волками, ожидая нападения; светлый волк на секунду
поглядел на него, голубые глаза засветились, потом снова принялся пожирать
конские внутренности. Михаил добрался до чащи, дыхание с хрипом вырвалось
из легких, и там, среди кустов боярышника и мелкой поросли, потерял
сознание, и глубокий мрак окутал его.
День был на исходе. Солнце садилось. Лес наполнился голубыми тенями,
стало холодать. Трупы сжимались, становились исчезающе малыми. Ломались
кости, стреляли призраки с наганами, кровавый кошмар возникал вновь как
наяву.
Волки наелись до отвала, но все еще продолжали заглатывать куски мяса
в свои утробы, чтобы потом их отрыгнуть. Животы у них раздулись, и они
стали по одному исчезать в сгущающемся сумраке.
Кроме одного. Большой серый волк нюхал воздух, стоя над телом
мальчика. Он тщательно обнюхал кровоточащую рану на плече Михаила и
задержался на запекшейся крови и волчьей слюне. Зверь стоял, всматриваясь
в лицо Михаила долго и неподвижно, как будто пребывая в глубоком раздумье.
Затем вздохнул.
Солнце почти зашло. Над лесом в темнеющем восточном небе появились
слабые пятна звезд. Над Россией повис лунный серп.
Волк наклонился и мордой в запекшейся крови перевернул мальчика на
живот. Михаил тихо застонал, потревоженный, потом опять впал в
беспамятство. Волк сдавил челюсти, сильно, но мягко, на шее мальчика,
поднял без видимого усилия его тело. Зверь пошел по лесу, горевшие янтарем
глаза рыскали то вправо, то влево, звериный инстинкт был настороже. За ним
волоком тащились ботинки мальчишки, пропахивая в листве две борозды.
3
Где-то и когда-то он слышал хоровой вой. Он звучал сквозь темноту над
лесом и холмами, над озером и поляной, на которой среди одуванчиков лежали
трупы. Волчье пение взмывало вверх, разбиваясь на нестройные звуки, и
опять возвращалось к гармонии. И Михаил слышал свой собственный стон среди
грубого соревнования волчьих голосов, когда боль терзала его тело. Он
чувствовал пот на своем лице, невыносимое жжение в ране. Он попытался
открыть глаза, но веки слиплись от засохших слез. В ноздрях стояла вонь
крови и мяса, и он ощутил на лице жаркое дыхание. Рядом что-то ворошилось.
И опять над ним сомкнулась милостивая тьма, и он ускользнул в ее
бархатные объятия.
Высокое радостное пение птиц разбудило его. Он знал, что находится в
сознании, но на мгновение удивился, не на небесах ли он. Но если бы это
было так, Бог залечил бы его плечо, ангелы выцеловали бы горючие слезы с
его глаз. Ему пришлось чуть ли не расцеплять веки.
Солнечный свет и мрак. Холодный камень и запах давно высохшей глины.
Он уселся, плечо заныло.
Нет, это не рай. Это по-прежнему вчерашний ад. Или, подумал он,
возможно, прошло более суток. Светило золотое утреннее солнце, ярко
сверкавшее сквозь сплетение веток и стеблей, он видел его через большое
овальное окно без стекол. Ветвь дерева заглядывала в окно, вьюны облепляли
стены, на которых очертания фигур, державших свечи, превратились в
неразличимые тени.
Он посмотрел вверх, мышцы шеи были еще напряжены и болели. Над ним
был высокий потолок с пересекавшимися деревянными балками. Он сидел на
каменном полу огромного помещения, сквозь окна струился солнечный свет, в
некоторых из них еще сохранились осколки темно-красного стекла. Вьюны,
опьяневшие от весеннего солнца, украшали стены и свисали с потолка. Через
одно из окон просунулась дубовая ветвь, на стропилах ворковали голуби.
Ему стало казаться, что он просто забрался далеко от дома.
Мама, подумал он. Отец. Лиза. Сердце замерло, и новые слезы полились
из глаз. Глаза жгло, как будто их опалило. Все мертвы. Все пропало. Он
пытался успокоить себя, глядя в пустоту. Все мертвы. Все исчезло. Прощайте
все.
Он потянул носом, и в носу защекотало. Тут он опять сел, его сознание
обожгло страхом.
Волки. Где волки?
Он может отсидеться тут, в этом месте, решил он. Сидеть тут до тех
пор, пока кто-нибудь за ним не придет. Долго сидеть не придется.
Кто-нибудь наверняка придет. Разве не так?
Он уловил металлический дух в воздухе и глянул направо. Рядом с ним
на камне, покрытом мхом, лежал окровавленный кусок мяса, который мог быть
печенью. Возле него лежало с десяток ягод голубики.
Михаил почувствовал, как перехватило дыхание. Крик ужаса застрял в
горле. Он откатился от отвратительного дара, стеная, как зверь, нашел угол
и забился в него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185