- Постойте. А как насчет меня? - Габи наконец стряхнула с себя
оцепенение. Она ступила вперед и тронула за плечо Майкла, желая
удостовериться, что это действительно он. Так оно и было; ее рука сжала
его за локоть. - Я поеду в Берлин с тобой.
Он посмотрел в ее красивые глаза, и его улыбка смягчилась.
- Нет, - мягко сказал он. - Ты едешь на запад, обратно туда, где у
тебя хорошо знакомая работа, которую ты делаешь отлично.
Она хотела было протестовать, но Майкл приложил палец к ее губам.
- Ты сделала для меня все, что могла. Но сама ты к востоку от Парижа
не выживешь, а я не могу все время быть тебе охраной.
Он заметил, что под ногтем пальца, прижатого ко рту Габи, запеклась
кровь, и быстро убрал его.
- Единственная причина, почему я беру с собой его, в том, что я
заключил с ним сделку.
- Да уж, точно заключил, - пропищал Мышонок.
- И я ее выполню. Но в одиночку я всегда действую лучше. Ты
понимаешь? - спросил он Габи.
Конечно, она не понимала. Пока. Но со временем она должна понять;
когда война окончится, и она повзрослеет, станет матерью, а там, где землю
когда-то давили гусеницы немецкого танка, у нее будет виноградник, на
обязательно поймет. И будет рада тому, что Майкл Галатин дал ей будущее.
- Когда мы сможем уехать? - Майкл переключился на Камиллу, чей мозг
лихорадочно прорабатывал варианты путешествия из Парижа к больному сердцу
Рейха.
- Через неделю. Это самое ранее, когда я смогу вывезти вас отсюда.
- Четыре дня, - сказал он ей и подождал, пока она не кивнула со
вздохом.
Домой! - подумал Мышонок, у которого от возбуждения закружилась
голова. - Я еду домой!
Это самая распроклятая кутерьма, в какую я когда-либо попадала в
своей жизни, подумала Камилла. Габи потонула в противоречиях; ее тянуло к
чудом избежавшему смерти мужчине, который был перед ней, но она любила
свою страну. А у Майкла было две заботы. Одна была о Берлине, а другой
была фраза, ключ к тайне: "Стальной Кулак".
В спальне, когда свечи догорали, Габи легла на постель из гусиного
пуха. Майкл склонился над ней и поцеловал в губы. Они на время прильнули
друг к другу горячими губами, а потом Майкл предпочел раскладушку и лег
поразмыслить о дальнейшем.
Ночь продолжалась, рассвет начал окрашивать небо розовыми отблесками
пламени.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. БЕРСЕРКЕР
1
Моя рука! - испуганно подумал Михаил, садясь на своей постели из
сена. Что с моей рукой?
Во мраке подвала белого дворца он чувствовал, как его правую руку
дергает и жжет, будто вместо крови по ее артериям течет жидкий огонь.
Боль, разбудившая его, усиливалась, распространяясь от предплечья на
плечо. Пальцы его скручивало, выворачивало, и Михаил стиснул зубы, чтобы
сдержать крик. Он схватил себя за запястье, потому что пальцы у него
судорожно дергались, и собрал их в кулак; ему были слышны тихие слабые
потрескивания, с каждым из них в него будто бы вонзался еще один
болезненный укол. Лицо у него покрылось потом. Он не осмеливался плакать,
потому что его бы высмеяли. В следующие мучительные секунды кисть руки у
него стала искривляться и менять форму, превращаясь в причудливую темную
штуку на его запястье, белом и дергавшемся. Боль доводила его до крика, но
все, что могло выдавить его горло, был всхлип. Из мякоти на его руке
образовались полоски черной шерсти, они обволокли запястье и предплечье
Михаила подобно ленточкам. Пальцы с хрустящими звуками уходили внутрь
суставов, костяшки меняли форму. Михаил раскрыл рот, готовый заорать, рука
его была покрыта черной шерстью, а там, где у него были пальцы, появились
кривые когти и мягкие розовые подушечки. Волна черной шерсти поднялась
вверх по предплечью, охватила локоть, и Михаил понял, что в следующий
момент ему надо бы вскочить и бежать с криком к Ренате.
Но момент прошел, а он не шевельнулся. Черная шерсть заструилась,
стала уходить назад в мякоть, отдавая саднящей колющей болью, а пальцы
опять затрещали и удлинились. Кривые когти убрались под кожу, оставляя
человеческие ногти. Поверхность руки изменилась, стала белой, как луна, и
пальцы повисли странными мясистыми отростками. Боль уменьшилась, потом
исчезла. Все это продолжалось, наверное, секунд пятнадцать.
Михаил вобрал в себя воздух и едва всхлипнул.
- Превращение, - сказал Виктор, сидевший на корточках в футах семи от
мальчика. - Оно к тебе приближается.
Два больших истекающих кровью зайца лежали на камнях возле него.
Михаил вскочил, ошеломленный. Голос Виктора сразу же разбудил Никиту,
Франко и Олесю, которые спали, свернувшись калачиками, поблизости. Поля,
ум которой все еще был слаб после смерти Белого, зашевелилась на подстилке
из сена и открыла глаза. Позади Виктора стояла Рената, которая бдительно
следила за всеми эти три дня, с той самой поры, когда он ушел выслеживать
того, кто убил брата Поли. Виктор встал, величественный в своих покрытых
снежной коркой одеждах, высеченные погодой морщины и складки на его
бородатом лице блестели от таявшего снега. Огонь едва теплился, дожирая
остатки сосновых веток.
- Пока вы спите, - сказал он им, - по лесу гуляет смерть.
Виктор собрал их в кружок, дыхание его было заметно в холодном
воздухе. Кровь зайцев уже замерзла.
- Берсеркер, - сказал он.
- Что? - Франко встал, неохотно отделяясь от теплой беременной Олеси.
- Берсеркер, - говорил Виктор. - Волк, который убивает из-за любви к
убийству. Тот, который зарезал Белого. - Он посмотрел на Полю своими
янтарными глазами; она все еще была отравлена печалью и оставалась
совершенно безучастной ко всему. - Волк, который убивает из-за любви к
убийству, - сказал он. - Я нашел его след примерно в двух верстах к северу
отсюда. Он - огромный, весит, наверное, пудов пять. Он двигался к северу
ровным скоком, поэтому я смог проследить его следы.
Виктор сел на колени у слабого огонька и стал греть руки. Лицо его
омывали трепетавшие розовые огоньки.
- Он очень ловкий. Каким-то образом он учуял меня, и мне пришлось
быть все время внимательным, стараться, чтобы ветер всегда дул мне в лицо.
Он не собирался позволить мне обнаружить его логово; он повел меня через
болото, и я чуть не провалился в том месте, где он подломил лед, чтобы тот
не устоял подо мной. - Он слабо улыбнулся, наблюдая за огнем. - Если бы я
не учуял его мочу на льду, я бы уже был мертв. Я знаю, что он рыжий: я
нашел клочки его шерсти, зацепившиеся за колючки. Вот что я узнал о нем. -
Он потер руки, массируя побитые костяшки пальцев, и встал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185