— Покажи-ка мне малыша, Джек, — сказала Эмма, — я хочу знать, в чем дело.
— Да ни в чем, — сказал Джек; ему было стыдно — что она скажет, увидев, какой он теперь.
— Джек, да это же я, твоя Эмма, ради всего святого! Я не сделаю тебе больно.
Горел и свет в ванной, и ночник на столе. Эмма хорошенько разглядела мистера Пениса.
— В самом деле, не пенис, а одна большая ссадина! Как же так можно!
— Что можно?
— Ну Джек, ты же его едва не стер в кровь! Тебе нужно оставить его в покое на пару-другую ночей. Ты когда это начал?
— Я его не тер.
— Конфетка моя, не вешай мне на уши лапшу. Ты совсем задрочил своего малыша, так нельзя, это же садизм какой-то!
— Что значит "задрочил"?
— Джек, не ерунди, ты отлично знаешь, что это такое. Ты же мастурбировал дни и ночи!
— Что я делал?
— Брал пенис в руку и доставлял себе удовольствие!
— Я этого не делал! То есть это делал не я.
— Джек, ты это делал сам, во сне!
Тут Джек зарыдал. Он очень хотел, чтобы Эмма ему поверила, но не знал, как ей сказать.
— Не плачь, конфетка моя, мы все исправим.
— Как?
— Ну, мазью смажем или еще что-нибудь придумаем. Не бойся, Джек. Мальчики всегда дрочат, это неизбежно. Я просто думала, ты мал еще этим заниматься, ну что же, я ошибалась.
— Я ничего такого не дрочил! — настаивал Джек; ему пришлось кричать, так как Эмма ушла в спальню Алисы за мазью.
— Щипать будет?
— Нет, эта не щиплет; только разные штуки с дрянью внутри щиплют.
— С какой дрянью?
— С химией всякой, — сказала Эмма, — с искусственными запахами и всяким другим говном.
Она принялась втирать мазь в пенис Джека, больно не было, но мальчик все плакал.
— Милый, возьми же себя в руки. Тоже мне, великое дело, онанизм.
— Какой еще онанизм, я даже слова такого не знаю! Это все миссис Машаду!
Эмма в ужасе выпустила пенис из рук.
— Миссис Машаду прикасается к тебе, Джек?
— Она много чего делает, засовывает мистера Пениса внутрь себя.
— Мистера Пениса?
— Она его так называет.
— Куда внутрь, милый? В рот?
— И в рот тоже.
— Джек, как ты не понимаешь! Миссис Машаду совершает преступление!
— Что-что?
— То, что она делает, — неправильно! Ты тут ни при чем, ты-то ничего плохого не сделал. А вот она — да.
— Только не говори маме.
Эмма обняла Джека.
— Конфетка моя, нам нужно остановить миссис Машаду. Это не может дальше продолжаться.
— Ты сможешь ее остановить, я уверен.
— Еще бы, конечно смогу! Дай только срок, — мрачно сказала Эмма.
— Не уходи! — взмолился он и вцепился в нее изо всех сил; он знал, что Эмма может обнять его и сильнее, но она не стала. Она погладила его плечи, спину, поцеловала веки, красные от слез, и уши.
— Конфетка моя, не бойся, я с тобой. А ты просто спи. Я никуда не ухожу.
Он заснул так глубоко, что мог бы и не проснуться от криков.
— Черт, да ему же приснился кошмар! — услышал Джек Эммин голос. — Я обняла его, чтобы он заснул снова. А потом заснула сама. Чего вы тут себе навоображали? Я с ним тут что, по-вашему, трахалась? А почему на мне одежда?
— Тебе нечего делать в постели у Джека, Эмма, — сказала миссис Оустлер. — Особенно под одеялом.
— Лесли, мне кажется, все в порядке. Джек чувствует себя отлично, — сказала Алиса.
— Твою мать, я просто счастлива это слышать! Какое, твою мать, облегчение, что ты так думаешь! — заорала Эмма.
— Эмма, не смей разговаривать с Алисой в таком тоне, — сказала Лесли.
— Джек, ты проснулся? — спросила Эмма.
— Ага, — ответил он.
— Значит, если тебе приснится кошмар, скажи мне, — сказала Эмма. — Ты знаешь, где меня найти.
— Спасибо! — крикнул ей вслед Джек.
— Эмма... — начала было миссис Оустлер.
— Лесли, оставь ее в покое, — сказала Алиса, — я вижу, что ничего не случилось.
— Джек, ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросила Лесли.
— Еще бы, все отлично, — сказал он ей, а затем посмотрел на маму таким взглядом, словно она его единственный зритель (Джек просто притворялся, он-то знал, что это неправда). — Ничего не было, я просто спал, и мне приснился кошмар.
Услышь его сейчас мисс Вурц, она наградила бы его аплодисментами за тон и дикцию. Джек удивился — солгать маме оказалось так просто и легко; впервые ему это удалось.
Мальчик услышал, как вдоль по коридору удаляется миссис Оустлер, затем — грохот (это Эмма захлопнула дверь к себе прежде, чем Лесли успела до нее дойти). Он знал, что мама и миссис Оустлер сидят у Эммы в печенках — она злее его самого, а уж он так зол, как никогда в жизни.
Джек улыбнулся, когда мама поцеловала его на ночь. Он знал, какую его улыбку мама любит больше всего, и изобразил именно такую. Он очень устал, был жутко на всех обижен и раздосадован, но почему-то знал, что сегодня очень хорошо выспится. Миссис Машаду предстоит сразиться с Эммой Оустлер, и Джек ни секунды не сомневался, кто выйдет победителем.
На следующее утро Эмма разбудила Джека раньше, чем проснулась Лесли (Алиса по утрам никогда не вставала, в зал мальчика отвозила миссис Оустлер). Джек обычно вставал сам и сам же делал себе завтрак (тарелку хлопьев с молоком или тост и стакан апельсинового сока), когда он заканчивал, как раз спускалась мама Эммы приготовить себе кофе.
По утрам миссис Оустлер вела себя с Джеком дружелюбно, правда, больше молчала. Она приглаживала мальчику волосы или трепала по загривку, делала ему сэндвич на ланч (еще ему полагались яблоко и немного печенья — Лесли прятала его от Эммы).
На этот раз Джек, проснувшись, увидел, что над ним на полных оборотах крутится вентилятор, а Эмма запихивает в его борцовскую сумку свои шорты, носки и футболку.
— Сегодня мы отправляемся в зал пораньше, конфетка моя, и я — твой новый спарринг-партнер, отныне и до второго пришествия. Однако прежде я хочу, чтобы Волкоголовый показал мне пару-другую приемов.
— Ченко?
— Ну да, Волкоголовый.
— А почему нам надо в зал пораньше?
— Потому что я — большая девочка, а большим девочкам требуется длинная разминка.
— Вот оно что.
Они на цыпочках спустились вниз, Джек заметил, что на кухонном столе уже лежит записка, наверное, Эмма написала ее еще вчера вечером ("Пошла с Джеком в спортзал. Эмма" или что-нибудь в этом роде). Покинув дом, они отправились в Форест-Хилл-Виллидж и позавтракали в кафе на Спадайне. Джек съел кекс с изюмом, запив его обычным стаканом апельсинового сока и стаканом молока, а Эмма взяла только кофе (ну и хорошенько откусила от Джекова кекса). Поев, они пошли на Сент-Клер, там Джек показал Эмме грязно-коричневый дом миссис Машаду. Ему было немного не по себе — слишком уж целеустремленно Эмма шагала вперед; на ее лице пылала такая ярость, что Джек подумал, не рассказать ли ей что-нибудь хорошее про миссис Машаду, чтобы как-то разжалобить. Хуже того, ему было стыдно — ведь в целом португалка ему нравилась (он лишь позднее сообразил, что в этом и заключалась значительная часть проблемы).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266