Еще у него был романчик с другой женщиной постарше в Лондоне, британским издателем Эммы по имени Коринна. Ее привлекло, что Джек чего-то там пишет, хотя он, конечно, так и не раскрыл ей тайны; для издателя она одевалась чрезвычайно сексуально, но и с ней Джек пробыл недолго.
Обе эти дамы жутко ревновали Джека к Эмме, он же чувствовал, что тратит слишком много времени на перелеты между Лос-Анджелесом, Нью-Йорком и Лондоном. Эмма наотрез отказалась покидать их замызганный домишко на Энтраде, а Джек по ней страшно скучал.
Кроме того, решив остаться в Санта-Монике, они смогли позволить себе по-настоящему крутую машину — серебристую "ауди" с кожаными серыми сиденьями, точно такую, какую Джек не сумел припарковать в свой единственный день работы в "Стэнсе". Эмма весьма оценила символичность этой покупки.
— Отлично, только проверь, чтобы на заднем сиденье не было детей, конфетка моя.
Купив такую машину, Джек особенно обрадовался, что не пьет, хотя ездил не очень быстро — а с точки зрения Эммы, он вел машину просто невыносимо медленно и перестраховывался хуже самого неопытного мальчишки. Сама Эмма, разумеется, не тормозила на каждом шагу и на безопасность смотрела свысока.
— Знаешь, безопаснее было бы купить дом в Беверли-Хиллз, — не уставал говорить ей Джек, имея в виду, что в таком случае Эмме пришлось бы меньше ездить.
Они ходили на приемы и в рестораны, возвращались домой (или не домой), встречались с людьми. Джек ни с кем "не был" более месяца-двух, а Эмма вообще была "одна" (ее максимальный срок — одна ночь, все чаще с юными красавчиками с танцев).
Джек носил длинные волосы, почти до плеч, что было весьма кстати в те нечастые моменты, когда ему приходилось надевать женское платье (у себя дома, перед зеркалом). Он сохранил любовь к небольшой щетине и, разумеется, оставался худым и стройным — в конце концов, это его работа.
Роли не всегда требовали от Джека превращаться из мужчины в женщину, но сам этот потенциал невидимой тенью витал над его персонажами — часть его "нуарового", как говорила Эмма, ореола.
На экране же Джек перебывал со всеми — с Элизабет Шу, прежде чем она снялась в "Покидая Лас-Вегас", с Кэмерон Диас в каком-то глупом фильме для баб, с Дрю Бэрримор в ужастике по Кингу, с Николь Кидман (Джек играл ее мужа, который очень медленно умирал, целых три четверти фильма). Николь была куда выше его, но в кино этого никто не заметил — всю картину персонаж Джека прикован к постели.
Именно за Джека мудро не вышла Джулия Робертс, именно он солгал Мэг Райан, и она его бросила, именно он стоял, не зная, что делать, пролив — в роли официанта — соус на спину Гвинет Пэлтроу.
Из него вышиб последние мозги Брюс Уиллис, его арестовал Дензел Вашингтон; ему даже случилось побыть девушкой Джеймса Бонда — агент 007 убил Джека отравленным дротиком из зажигалки, поняв, что он на самом деле мужчина.
Мира Ашхайм оказалась права — ему открылся целый мир золотых кадров. Если бы Джека попросили выбрать любимый, он бы выбрал эпизод с Джессикой Ли, названный журналом "Нью-Йоркер" "эпизодом с полупереодеванием".
Джессика играет богатую наследницу, Джек — вора, который только что переспал с ней. Она принимает душ, а Джек сидит в одиночестве в ее спальне, изучает имущество — везде полно дорогих вещиц. Он ходит туда-сюда по спальне в трусах-шортах, а Джессика поет в душе.
Джек открывает платяной шкаф, он очарован — столько красивой одежды! Это такая профессиональная шутка — Джек Бернс роется в шкафу, набитом стильной женской одеждой. Да, даже драгоценности так не возбудили вора в трусах! Зрителю ясно — Джек влюбился в эти шмотки. Он словно околдован и не слышит, как выключают воду в душе, как Джессика перестала петь.
Дверь в ванную открывается, на пороге стоит Джессика в махровом халате, волосы собраны под полотенцем; она отражается в зеркале шкафа. Великолепный кадр — когда Джек прикладывает ее платье к себе, она словно стоит рядом с ним; Джек смотрит в зеркало на себя — и одновременно на нее.
Да, он выглядит до невозможности круто, вор из воров.
— Боже мой, готов поклясться — на тебе это выглядит шикарно, — говорит Джек Джессике Ли. В фильме персонаж Джессики верит ему до конца — таков сюжет, она влюблена в вора и излучает любовь. Но на площадке пришлось делать десяток с лишним дублей. Сама Джессика совершенно не хотела вся отдаваться Джеку. Увидев его впервые с платьем в руках, Джессика побледнела как полотно — разумеется, ничего подобного в сценарии не было. Она вдруг увидела в Джеке нечто такое, что ей ох как не понравилось. Что бы это ни было, ей потребовалось десять дублей, чтобы совладать с эмоциями; да и Джек не сразу пришел в себя.
— Что, что ты увидела? — допытывался он потом.
— Не знаю, Джек, — сказала она, — просто от тебя у меня вдруг мороз по коже пошел.
Ну, мороз не мороз, а последний дубль пошел в фильм и произвел фурор. Какую ретроспективу Джека Бернса ни возьми, во всех будет этот кадр — он и Джессика в зеркале. Он прижимает к себе платье и говорит:
— Боже мой, готов поклясться — на тебе это выглядит шикарно.
А она стоит на пороге ванной, улыбается, как самая счастливая женщина на свете. Уж такая у нее улыбка — сразу в нее влюбляешься, по уши, навсегда. Но Джек всякий раз, когда смотрел этот эпизод, нервно поеживался — он так и не забыл ее первый взгляд, тот первый дубль. Джессика тогда вовсе не улыбалась, и это была никакая не игра.
В такие моменты Джек особенно остро чувствовал себя чужим. Когда ты знаешь, что наводишь на людей ужас, научаешься вести себя осторожно. Эмма говорила про "нуаровый" ореол Джека; верно, продать его было легко, но признайтесь, понравится вам на самом деле человек с таким ореолом?
Джек был королем крупных планов, его лицо внушало страх посильнее гримасы Тосиро Мифуне. Он не видел своего лица — лишь реакцию, которую оно вызывало у окружающих. Что это за выражение? Там что-то сексуальное, пробуждающее одновременно страсть и страх? Точно так. Есть в нем угроза, как в лицах актеров "черных фильмов" сороковых годов? Еще бы, более того — угроза неотвратимая.
— Твой взгляд — он просто непредсказуемый, вот и весь секрет, конфетка моя, — говорила Эмма.
— Но это же просто игра, — отвечал Джек.
Я просто держу своего единственного зрителя в напряжении, думал он.
— Нет, это не игра. Это ты сам — непредсказуемый, наводящий страх. Поэтому тебя и боятся.
— Я не страшный, меня никто не боится! — настаивал Джек; он-то считал, что Эмма страшная.
Он хорошо запомнил, где ему Эмма впервые сказала, что он страшный. Они ехали по бульвару Сансет на серебристой "ауди", Джек за рулем, мимо отеля "Шато-Мармонт", где умер Джон Белуши. Джек все пытался понять, чем он так напугал Джессику Ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266