Хетер спросила, а не стоит ли Джеку попробовать найти проституток, к которым ходит папа, — ну, например, через Гуго.
— Проверить, что это за женщины, какой у них характер, попросить их быть с папой поаккуратнее.
— Знаешь, у него ведь и так совсем-совсем мало личного пространства, — сказал Джек.
Они согласились, что близким, даже если ты за них беспокоишься, нужно немного доверять и оставлять им зону, куда никому не позволено входить.
— Они такие милые! Я имею в виду, доктор Риттер и все остальные. Я в них просто влюбилась, а ты?
— Ну... — начал было Джек, но оборвал себя: — Конечно, они отличные, я тоже в них влюбился!
— Будешь звонить мне каждый день? — спросила Хетер.
— Разумеется! А если забуду, звони мне сама, и я оплачу звонок, — сказал Джек.
Она снова зарыдала:
— Джек, кажется, ты купил меня, купил меня со всеми потрохами!
— Я люблю тебя, Хетер.
— Я люблю тебя и каждый дюйм твоей шкуры, — ответила она.
Джек рассказал сестре, какую папа закатил истерику, узнав, что они с сестрой покупают дом в Цюрихе, — там же все так дорого, что за безумие. Смешно слышать подобные возражения от человека, который понятия не имеет ни сколько стоит его пребывание в санатории Кильхберг, ни что накопленные им деньги целиком ушли на это — потому-то Хетер и разыскала Джека!
А потом они говорили о куче сущей ерунды; Джек и мечтать не мог, что они будут говорить о таких будничных вещах, как, например, чего они хотят от дома в Цюрихе, сколько там должно быть комнат, сколько, черт побери (Уильям произнес бы эту фразу точно так же, как Джек!), туалетов!
Джек не стал произносить это вслух, слишком банально, но он понял — когда ты счастлив, особенно когда ты счастлив впервые в жизни , тебе приходят в голову мысли, которые ни за что не посетили бы тебя, пока ты был не счастлив.
Какое утро! Сначала Джека разбудили лучи солнца, изливающиеся ему на кровать из окон, потом он пил кофе в кафе на берегу Лиммата. Простые вещи еще никогда не казались ему такими сложными, а может, наоборот. Джек был бессилен предотвратить то, что должно случиться позднее, так же как человек бессилен предотвратить собственное зачатие.
У входа в отель, на той же самой мощенной булыжником площади Вайнплац, его ждала супермодель-фармаколог доктор Анна-Елизавета Крауэр-Поппе. Она снова была одета во что-то сногсшибательное. Неудивительно, что в Кильхберге она ходит в белом халате, подумал Джек, надо же ей хоть иногда приглушить собственный блеск.
Они отправились вверх по узким улочкам к церкви Св. Петра; однажды, подумал Джек, я выучу названия этих улиц наизусть. Вот улица Шлюссельгассе, напротив пивной "Фельтлинер Келлер", вот Веггенгассе — какая музыка в этих словах!
— Восхитительное утро, не правда ли? — сказала доктор Крауэр-Поппе; Джек не в силах был ничего сказать, она не обиделась и стала говорить о всяких мелочах. — В церкви Святого Петра самые большие в Европе часы — на башне, с четырьмя циферблатами. Может быть, вам дать платок?
Джек покачал головой; он хотел сказать, что слезы у него на лице высушит солнце, но не смог, поэтому просто прокашлялся.
Перед серо-голубой церковью была маленькая площадь с деревьями, на окнах окружающих домов и магазинов стояли горшки с цветами. Рабочие подновляли фасад жилого дома, прямо напротив церкви, стоя на лесах. Один стучал молотком, двое что-то отпиливали, четвертый возился с какими-то трубами — видимо, им нужно было надстроить еще этаж лесов.
Этот последний и заметил доктора Крауэр-Поппе и помахал ей рукой, его товарищи за ним, один присвистнул, двое других зааплодировали.
— Вы с ними знакомы? — спросил Джек Анну-Елизавету, он был рад, что снова обрел дар речи. — Или это обычные рабочие?
— Увидите, — сказала она. — Эти рабочие не такие, как все.
Странно, сколько людей идут в церковь, а ведь будний день и еще нет восьми. Будут ли служить мессу, спросил Джек доктора Крауэр-Поппе. Нет, ответила она, церковь Св. Петра протестантская, мессы нет, только служба по воскресеньям.
— Мы ведь не можем запретить им приходить, — добавила она, — церковь Святого Петра открыта для всех и каждого.
Целая толпа поднималась по широким, плоским ступеням ко входу в церковь, все люди выглядели местными жителями, совсем не походили на туристов. Вот бизнесмены, вроде вчерашнего банкира, вот женщины с маленькими детьми, целые семьи, даже подростки.
— Они все пришли слушать папу? — спросил Джек.
— Я же говорю, мы не можем им запретить, — объяснила Анна-Елизавета. — До них дошли слухи про Уильяма, вот они и приходят. Все в мире происходит благодаря слухам — так продаются книги и кинофильмы, не так ли?
В церкви яблоку было негде упасть, так что оказалось, что сесть некуда.
— Но вам все равно полагается стоять, — сказала доктор Крауэр-Поппе Джеку, — потому что перед самым концом вы должны будете уйти. Уильям не хочет, чтобы вы видели, чем все закончится, по крайней мере в первый раз.
— А чем все закончится? — спросил он. — Почему я должен уйти до конца?
— Пожалуйста, не надо лишних вопросов, просто делайте, что я говорю, — сказала она. — Клаус — я хотела сказать, доктор Хорват — вас проводит. Он знает, когда пора.
Она снова закрыла лицо руками.
— Мы все знаем, когда пора.
Пол церкви из серого полированного мрамора, вместо скамей — светлые деревянные стулья, расставлены ровными рядами. Прихожане сидят лицом к алтарю, спиной к органисту, словно бы предстоит обычная служба, а не концерт. Джек не понял, почему пришедшие не развернут стулья, чтобы видеть органиста, которого пришли слушать (он понял, что здесь собрались самые верные поклонники папы, они не пропускают ни одного дня, когда он играет).
Орган располагался на втором этаже, в задней части церкви, мануал поставлен так, что органист сидит спиной к алтарю и видит лишь возвышающиеся над собой серебряные органные трубы и их деревянные короба.
Как строго, как изысканно, подумал Джек, органист поворачивается к слушателям спиной, и они к нему!
Рядом с алтарем стояла черная ваза с цветами, а над алтарем была надпись:
Du solt anbatten
Den Herren deinen Gott
und Ihm allein
dienen.
Старый немецкий, Джеку пришлось обратиться за помощью к доктору Крауэр-Поппе.
— Ты должен поклоняться Господу Богу твоему и Ему одному служить, — перевела доктор Крауэр-Поппе.
— Наверное, мой папа — то, что принято называть "истинно верующий человек", — сказал Джек.
— Уильям никогда не проповедует, никого не пытается обратить, — сказала Анна-Елизавета. — Он может верить во все, что хочет, но никого никогда не учит, во что следует верить.
— За исключением того, что надо всем все прощать, — заметил Джек. — Он весьма недвусмысленно потребовал, чтобы я простил мать.
— Религия, возможно, тут вовсе ни при чем, — возразила доктор Крауэр-Поппе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266