— Джек, речь идет отнюдь не только о ваших фильмах, — заметила доктор фон Pop.
— Рут, думаю, мы достаточно подготовили Джека, — сказал доктор Бергер.
— Ja, der Musiker! ("Да-да, музыкант!") — заорал Джеку в самое ухо доктор Хорват. — Пришла пора знакомиться с музыкантом!
Глава 39. Музыкант
В стационаре Кильхберга царила некая безмятежность, которую Джек в свой первый визит, надо признаться, недооценил (не удивительно, ибо сам пребывал в далеко не безмятежном расположении духа). Здание больше походило на отель, чем на больницу, — белая штукатурка, голубые, как вода в озере, ставни. Комнаты отца располагались на третьем этаже, в углу здания — из окон открывался вид на восточный берег Цюрихского озера и крыши других построек санатория. К югу от озера сквозь пелену дымки виднелись вершины Альп.
Папа лежал на больничной кровати с приподнятым изголовьем — чтобы удобнее было читать. Собственно, лишь типичная кровать да линолеум на полу говорили, что это не номер в фешенебельном отеле, а лечебница, и человек на кровати — не постоялец, а пациент. Сквозь открытые окна в комнату проникал теплый бриз с озера, Уильям же был одет, словно погода куда холоднее — толстая фланелевая рубашка поверх футболки, толстые вельветовые брюки, толстые спортивные носки. Джек, одень он все это, сразу бы вспотел, тем не менее он поежился от одного взгляда на отца.
Из спальни открывалась дверь в гостиную, где стояли диван, столик для игры в карты и несколько венских стульев; в спальне же, кроме кровати и книжных шкафов, почти ничего не было — лишь великое множество фотографий, приколотых кнопками к массивным пробковым доскам на стенах, выкрашенных в персиковый цвет. Еще на стенах висели киноафиши — все фильмы с Джеком Бернсом, Джек решил, что папа, наверное, сам вправил афиши в рамки и развесил их. На полках стояли и книги, и диски с музыкой, и кинофильмы; на первый взгляд коллекция выглядела более гармонично, чем сестрина.
Врачи с Джеком и профессором Риттером во главе вошли в апартаменты Уильяма, не проронив ни звука. Джек сначала даже решил, что папа их не заметил — он не поднял глаз от книги. Но за несколько лет жизни в психиатрической лечебнице Уильям привык к неожиданным визитам медперсонала — об этом свидетельствовала незакрытая дверь в коридор. У медсестер и врачей, судя по всему, не принято стучать.
На самом деле Уильям прекрасно понял, что у него посетители; он не стал поднимать глаза от книги намеренно. Джек понял почему — папа намекал, что они нарушают его уединение и что он не слишком этим доволен. Уильяму Бернсу и правда нравилось жить в санатории Кильхберг, как и говорил доктор Хорват, однако это вовсе не значило, что ему нравятся все здешние манеры.
— Не говорите ничего, я сам догадаюсь, — сказал папа, упрямо глядя в книгу и сверкая медными браслетами. — У вас было собрание; что еще удивительнее, вы смогли до чего-то договориться. И после этого постановили прислать ко мне делегацию, дабы доложить мне о наиболее любопытных моментах дискуссии. О, как я рад!
Английский без акцента, словно долгие годы, проведенные в чужих странах и чужих церквах, стерли все шотландское, что было в его речи некогда. Американцы так не говорят, но так не говорят и британцы — у Уильяма среднеевропейский английский, какой звучит в Стокгольме и Штутгарте, Хельсинки и Гамбурге, нейтральный английский гимнов и прочей хоровой музыки, звучащей повсюду — от Кастелькиркен в Копенгагене до Аудекерк в Амстердаме.
А сарказм — ну да, значит, Хетер унаследовала его не от своей матери, как думал Джек, а от Уильяма.
— Уильям, что за детские манеры, — сказала доктор фон Pop.
— К вам особый гость, Уильям, — сказал доктор Бергер.
Папа замер — он бросил читать, но до сих пор не поднял глаза.
— К вам пожаловал издалека ваш сын, Джек! Сегодня он ведет вас на ужин! — воскликнул профессор Риттер.
— И не куда-нибудь, а в "Кроненхалле"! — прогрохотал доктор Хорват.
Уильям закрыл книгу, закрыл глаза; казалось, он может видеть сына и сквозь опущенные веки. Джек отвернулся и стал разглядывать фотографии на стенах; он не мог смотреть на него так, пусть сначала откроет глаза.
— Мы оставим вас наедине, — с неохотой сказал профессор Риттер.
Джек ожидал увидеть свои фотографии — вырезанные из киножурналов. Они и правда висели на стенах — но их оказалось куда меньше, чем других, о существовании которых Джек даже подозревать не мог (к тому же его фотографии были куда многочисленнее снимков Хетер!).
Вот Джек на сцене школы Св. Хильды, в какой-то из пьес мисс Вурц. Вот он играет "невесту по почте", в платье, залитом бутафорской кровью. Наверное, эти снимки сделали мисс Вурц и мистер Рэмзи. Джек не сомневался — это Каролина прислала их папе.
Хорошо, но откуда фотографии Джека и Эммы? Некоторые — где они на кухне у миссис Уикстид — могла сделать Лотти, но кто снимал Джека с Эммой дома у миссис Оустлер, кто снимал Джека в спортзале у Ченко, кто снимал его на борцовском ковре в Реддинге? И кто прислал их папе, Лесли? Это что же, Джекова мама несколько смягчила свое эмбарго?
Но ведь ни Лесли, ни Алиса ни разу не появлялись в Реддинге. Выходит, отцу эти фотографии прислал тренер Клум? А вот фотографии с ковра в Эксетере, наверное, эти папе прислали тренеры Хадсон и Шапиро.
Джек услышал, как тихо закрывается входная дверь, и повернулся к отцу. Тот уже открыл глаза, лежал на кровати, улыбаясь. Интересно, сколько времени он уже меня разглядывает, подумал Джек. Сам он не успел осмотреть подробно и одной пробковой доски, а их в спальне было десятка два, он успел заметить лишь малую толику фотографий, но этого хватило, чтобы понять — папа построил свой мир из фотографий Джекова детства и юности. Видимо, поэтому-то Хетер и говорила, что ненавидела его — визуально Джек занимал в папином больничном мире куда больше места, чем она.
— Я уж думал, ты меня забыл, — сказал папа; реплика Радужного Билли, Джеку она нравилась, папа произнес ее точно так, как в кино.
Джек обвел комнату рукой, показывая на фотографии.
— А я думал, ты забыл меня! — выпалил он своим голосом, совсем не как Радужный Билли.
— Мой дорогой малыш, — сказал папа и похлопал рукой по кровати; Джек сел рядом. — У тебя еще нет своих детей, но когда они у тебя появятся, ты поймешь — детей невозможно забыть!
Тут только Джек заметил у отца на руках перчатки. Дамские, судя по всему, — сидят очень плотно, но сделаны из тонкого материала, так что Уильям без труда может в них переворачивать страницы. Цвет светло-коричневый, почти телесный.
— У меня такие уродливые руки, — прошептал Уильям. — Они состарились раньше меня самого.
— Дай посмотреть, — сказал Джек.
Уильям снял перчатки, поморщился от боли пару раз, но сыну помочь не позволил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266