Подумать только, когда-то Джек думал, что "кесарево" — это название отделения для трудных родов в больнице города Галифакс!
— Ей сделали надрез "бикини", — сказала Эмма.
— Чего?
— Ну, горизонтальный, а не вертикальный.
— Я все равно не понимаю.
Пришлось им отправиться в спальню к миссис Оустлер (ее не было дома). Там Эмма показала Джеку мамины трусики — черные, маленькие, точная пара к тому самому лифчику. Надрез у миссис Оустлер назывался "бикини" потому, что проходил ниже трусиков.
— Хорошо, а какая таутировка-то?
— Какая-то дурацкая роза.
Вот уж неправда, подумал Джек. Он готов был спорить, что знает, какую именно розу вывела мама на миссис Оустлер; если это так, то трусики не закрывают ее целиком.
— Иерихонская?
На этот раз, едва ли не впервые, опешила Эмма:
— Какая-какая?
Не так-то просто девятилетнему мальчику объяснить, что такое иерихонская роза. Джек показал Эмме кулак:
— Ну, вот такого примерно размера.
— Да, ты прав. Продолжай.
— Значит, это цветок, но в нем скрыты лепестки другого цветка.
— Какого другого цветка?
Джек слышал много разных слов, только не понимал смысла. Были какие-то "половые губы", еще было какое-то "влагалище", наверное, это все названия цветов, не так ли? Значит, цветок, скрытый в иерихонской розе, — вроде эти самые "половые губы" и есть, они там и спрятаны, и это что-то такое, что бывает у женщины, то есть в розе спрятано влагалище. Джек даже представить себе не мог, какую белиберду он нес, объясняя все это Эмме, но та прекрасно поняла, о чем он ведет речь.
— Ты шутишь, Джек.
— Ну, чтобы этот цветок увидеть, надо знать, что он там, а то не найдешь, — сказал мальчик.
— Конфетка моя, только не рассказывай мне, будто знаешь, как выглядит влагалище.
— Ну, там же не настоящее влагалище, — поправился Джек. Но уж иерихонских роз он за свою недолгую жизнь навидался. И лепестки того цветка ("розовые губки", как называл их Бабник Мадсен) он изучил довольно подробно, так что умел сразу их находить — те самые лепестки-да-не-совсем, которые и делали обычную на первый взгляд розу иерихонской.
— Наверное, ты просто не очень внимательно смотрела, — сказал Джек Эмме, которая до сих пор не могла поверить и стояла с открытым ртом. — Я имею в виду, ты не очень внимательно разглядела татуировку.
Эмма взяла Джека за руку и отвела к себе в спальню, не выпуская из другой мамины трусики, словно в знак того, что нижнее белье миссис Оустлер — ключевой элемент в его жизни.
Как выглядела спальня Эммы? Соберите воедино все предрассудки о том, что может быть в комнате у девочки, которая переживает самый острый момент перехода от детства через половое созревание к разнузданной похоти, — и вы получите точную картину. Повсюду валялись забытые плюшевые мишки и другие мягкие игрушки, на стене висел плакат с концертом "Битлз" и еще один с Робертом Редфордом (наверное, реклама фильма "Иеремия Джонсон", так как у Редфорда была борода). А поверх мишек — разнообразные трусики и лифчики Эммы (у одного из мишек лифчик был затянут на шее удавкой). Взгляд знатока сразу определил бы, что Эмме страсть как хочется пройти вышеозначенный процесс побыстрее, уж точно быстрее сверстниц.
Джек, конечно, не мог этого понять, он-то сам никуда в этом смысле не торопился. Ему просто повезло (или не повезло) встретиться с Эммой Оустлер, которая знала историю его папы; несмотря на разницу в семь лет, Эмма очень хотела, чтобы Джек был таким же, как она.
— Значит, ты знаешь, как выглядит влагалище, — сказала Эмма и легла на кровать посреди лифчиков, трусиков и плюшевых мишек.
— Я знаю, как выглядит то, что скрыто в иерихонской розе, — уточнил Джек. Эмма и не думала отпускать его руку, так что ему пришлось лечь на кровать вместе с ней.
— Значит, ты знаешь, что такое влагалище — ну там половые губы и все такое прочее, — сказала Эмма, задрала юбку и стащила трусики. Бедра у нее такие здоровенные, что в мамины трусики Эмме ни за что не поместиться. Снимать трусики до конца Эмма не стала — такая у них в школе Св. Хильды была мода; Эмма освободила правую ногу, и интимный предмет остался болтаться на левой лодыжке, контрастируя своей белизной с Эммиными серыми носками, спущенными, как обычно, до середины икры (они словно служили символом Эмминой привычки раздеваться — или одеваться, с какой стороны посмотреть, — не до конца).
— У тебя большие ноги, — заметил Джек.
— Черт с ними, с ногами, Джек. Ты же смотришь на свое первое влагалище, и ты хочешь мне сказать, что ничем не удивлен?
Нет, волосы на этом месте снова удивили его — впрочем, не так сильно, как в первый раз, когда Джек их лишь почувствовал. Остальная же "амуниция" — что же, он был к этому готов, он помнил, что это штука непростая, всякие складочки и прочее. У них оказался особый, нежно-розовый цвет, какой не умел повторить ни один татуировщик, однако саму изящную дверь — это же ясно, влагалище это проход куда-то — Джек сразу же узнал, верно, она такая же, как на иерихонской розе, а уж роз этих Джек видел сотню-другую. В общем, он не нашел для себя ничего нового; а теперь скажите, сколько на свете девятилетних мальчиков, которым впервые показывают влагалище, а они даже бровью не ведут?
— Джек, ты что, язык проглотил?
— Ну, волосы другие, то есть я хотел сказать, на татуировке их нет.
— Ты хочешь сказать, тебя привлекли только волосы? Ты что, не видел все остальное?
— Ну да, это же иерихонская роза, — сказал Джек. — Я ее узнаю в любом виде.
— Конфетка моя, но это же влагалище!!!
— Но это одновременно иерихонская роза, — настаивал Джек. — Тебе нужно только внимательнее посмотреть у своей мамы, я имею в виду, посмотреть на ее татуировку.
— Ну, может быть, малыш проявит больший интерес к настоящей "розе", чем ты, Джек.
Увы, "малыш" явно проявил маловато интереса, Эмма была раздосадована.
— Боже мой, конфетка моя, с тобой что-то не в порядке.
Еще бы, Джеку и десяти не было. Да, его пенис вел себя непредсказуемо — то встает, то никак не реагирует, — но Джека это не беспокоило, не то что Эмму.
— Ну, поцелуй меня, — приказала она. — Это иногда помогает.
Но не в этот раз. Да, Эмма целовалась куда агрессивнее обычного, и ее язык привлек в некоторой мере внимание "малыша" (Джек хотел было заметить, что Эмма ворочала им у него во рту не хуже иного червяка, так что же она раньше его ругала за это, но не стал). Но едва только его юный пенис стал подавать признаки жизни, Джек попал губой меж зубных пластинок Эммы. Они и глазом моргнуть не успели, как Джекова кровь залила и Эмму, и его, и кровать, и мягкие игрушки, и трусики с лифчиками, и даже тот самый, что душил плюшевого мишку.
Итак, повсюду кровь, и это еще полбеды — Джек никак не мог оторваться от Эммы, губа застряла в пластинке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266