Мы-то знаем, какой на самом деле Джек Бернс.
— Это вы о чем?
— С такой-то рожей — как у нормального, обыкновенного человека — и притворяется, будто он Джек Бернс! — сказала белая.
— С такой-то сияющей от счастья рожей — и притворяется! Не-ет, нас так просто не проведешь, — сказала черная.
— Но я правда Джек Бернс! — неубедительно произнес Джек.
— Послушай, дружок, — ну не умеешь ты играть, даже не пытайся. Вдобавок ты слишком старый, кто тебе поверит!
— Ну сам посуди, когда это Джек Бернс выглядел нормальным, как ты? Когда это он говорил таким искренним тоном? А?
— Ну ладно, даем тебе еще одну попытку. Изобрази нам нуар, — сказала белая.
— Ну давай, ну покажи нам, ну скажи — ну хотя бы одну реплику настоящего Джека Бернса! — добавила черная.
Где же Хетер, когда она мне так нужна? Где папа, который, говорят, знает все мои реплики наизусть? Эй, на помощь!
Девушки пошли прочь. Джек вытащил из брюк рубашку и приложил ее подол к груди, словно примеряет платье на вешалке.
— Боже мой, готов поклясться — на тебе это выглядит шикарно, — сказал он.
Ох, вот ужас-то, а ведь и правда ни капли не похоже на вора, которого Джессика Ли застала за копанием в собственном платяном шкафу!
— Ой, приятель, не смеши! — крикнула ему белая.
— Знаешь что? — подхватила черная, сверкая на весь аэропорт пирсингом. — Если бы сейчас тебя видел настоящий Джек Бернс, он бы помер со смеху!
— Потерять такую работу — что может быть в жизни лучше? — крикнул им вслед Джек, но они даже оборачиваться не стали. Боже, какой ужас! Как плохо он это произнес! Даже Бешеный Билл Ванфлек выкинул бы этот дубль в корзину.
Только ничего удивительного в этом не было — ведь сейчас Джек не играл . Не просто не играл, а словно забыл, как вообще на свете играют! У него есть сестра, и он любит ее; минуту назад она сказала ему, что тоже любит его. В этот миг Джек бросил играть. Он наконец-то стал самим собой.
Глава 38. Цюрих
Когда татуирован последний чистый участок кожи и тело превратилось в заполненный дневник, разные люди поступают по-разному. Алиса утверждала, что некоторые просто продолжают татуироваться — поверх старых наколок. Спустя известное время их тела делаются черными как ночь и рисунков разглядеть уже нельзя. Джек однажды видел такого клиента у Алисы — его руки от запястий и до плеч представляли собой сплошную черноту, казалось, это у него ожоги. В менее радикальных случаях рисунки, наложившись друг на друга, превращаются в этакий лабиринт, абстрактную картину, словно бы хозяин тела несколько раз завернулся в полупрозрачную шаль с узорами.
Для других же татуированная кожа превращается в святыню; они и мысли не допускают татуироваться поверх какой-либо старой татуировки, закрыть новой даже часть старой для них немыслимо. В случае Уильяма не так важно даже то, что большинство его татуировок были выполнены знаменитыми тату-художниками, ибо и в самых неудачных работах запечатлена музыка, дорогая его сердцу. И музыка и слова оставили на нем несмываемые следы — не только на коже, но и на душе.
Хетер рассказала Джеку, что у папы на теле нет пустых мест, все татуировки немного накладываются одна на другую, так что тело выглядит письменным столом, целиком закиданным страницами с самой разной музыкой — токкатами, прелюдиями, гимнами и так далее; на стол накидали столько нотной бумаги, что столешницы уже не видно.
На спине у Уильяма, если приглядеться, под всеми парусами плывет корабль; он удалялся, обратившись к зрителю кормой, но рассекает не волны, а ноты, которые, кажется, готовы его поглотить. Ими же украшены и паруса, но корабль слишком далеко отошел от берега, что там за музыка, не разобрать. Это и есть работа Герберта Гофмана, но, как сказала Хетер, на фоне "бесконечных нотных пространств" тела папы корабль едва заметен; "Моряцкая могила", она же "Последний порт", куда меньше, чем думал Джек, и тонет в океане звука .
Папин любимый пасхальный гимн, "Христос Господь воскрес сегодня", частично перекрывается вальтеровским "Wachet auf, ruft uns die Stimme", первые две ноты которого располагаются там, где должны были быть ноты гимна — для хора, поющего "Аллилуйя". В других местах применялся схожий прием — на баховское рождественское "Jesu, meine Freude" накладывалось бальбастровское "Joseph est bien marie", так что слово "Largo" над нотами Баха наполовину закрыто.
И слова и музыка из генделевского "Мессии" (хор "Ибо у нас родился сын") на полпути превращались в токкату из Пятой симфонии Видора, опус номер 42; на татуировке были выведены и сами слова "Ор. 42", и имя композитора. Джек с удивлением узнал, что папа всегда требовал татуировать имена композиторов целиком, не просто "Бах" или "Видор", но обязательно "Иоганн Себастьян Бах", "Шарль-Мария Видор", причем они должны были быть написаны особым наклонным шрифтом, который со временем делалось почти невозможно разобрать.
Со временем чернила выцветают; от времени пострадали многие татуировки Уильяма, среди них "Мелодия для трубы" ре мажор Джона Стэнли, располагавшаяся у него на груди в районе правого легкого, — ноты для педали совершенно нельзя было разобрать, как и слово "Vivo" над первой нотой литаний Алена. Цитата из Алена, однако, выжила, благо располагалась на ягодицах, французский оригинал на левой, английский перевод на правой; воистину, даже сама юность быстрее покинет тело Уильяма, чем эти слова:
Разум бессилен идти вперед.
Лишь вера, как прежде, несется ввысь.
И то правда — у самого Уильяма еще остались силы идти вперед, а вот у его разума нет. Именно это и говорила Джеку сестра. Каждый квадратный сантиметр папиной кожи выстрадан, в каждой ноте — смысл и позиция. У каждой его татуировки своя история, каждая — необходима. И места на коже у него больше нет — ему осталась лишь вера.
— Ты поймешь, о чем я толкую, когда увидишь его обнаженным. Хочешь ты или не хочешь, а это обязательно произойдет.
— Но почему? — спросил сестру Джек.
Хетер не стала вдаваться в подробности. Мысль об обнаженном отце преследовала Джека весь полет до Цюриха, и сказать, что перед посадкой Джек был напуган, значит ничего не сказать.
Швейцарцы, предупредила брата Хетер, обязательно запоминают, как тебя зовут, и рассчитывают, что в ответ ты хорошо затвердишь их имена. Перед камерой память еще ни разу не подводила Джека, но ему предстояло такое испытание, что он не мог не сомневаться в собственных способностях его пройти, и отнюдь не только актерских. Персонажи, которых ему предстояло встретить в Кильхберге, носили устрашающе сложные имена и играли тесно взаимосвязанные роли, которые, подобно папиным татуировкам, иногда накладывались друг на друга.
Джек, как мог, изучил ожидающих его в Цюрихе пятерых докторов и одного профессора;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266
— Это вы о чем?
— С такой-то рожей — как у нормального, обыкновенного человека — и притворяется, будто он Джек Бернс! — сказала белая.
— С такой-то сияющей от счастья рожей — и притворяется! Не-ет, нас так просто не проведешь, — сказала черная.
— Но я правда Джек Бернс! — неубедительно произнес Джек.
— Послушай, дружок, — ну не умеешь ты играть, даже не пытайся. Вдобавок ты слишком старый, кто тебе поверит!
— Ну сам посуди, когда это Джек Бернс выглядел нормальным, как ты? Когда это он говорил таким искренним тоном? А?
— Ну ладно, даем тебе еще одну попытку. Изобрази нам нуар, — сказала белая.
— Ну давай, ну покажи нам, ну скажи — ну хотя бы одну реплику настоящего Джека Бернса! — добавила черная.
Где же Хетер, когда она мне так нужна? Где папа, который, говорят, знает все мои реплики наизусть? Эй, на помощь!
Девушки пошли прочь. Джек вытащил из брюк рубашку и приложил ее подол к груди, словно примеряет платье на вешалке.
— Боже мой, готов поклясться — на тебе это выглядит шикарно, — сказал он.
Ох, вот ужас-то, а ведь и правда ни капли не похоже на вора, которого Джессика Ли застала за копанием в собственном платяном шкафу!
— Ой, приятель, не смеши! — крикнула ему белая.
— Знаешь что? — подхватила черная, сверкая на весь аэропорт пирсингом. — Если бы сейчас тебя видел настоящий Джек Бернс, он бы помер со смеху!
— Потерять такую работу — что может быть в жизни лучше? — крикнул им вслед Джек, но они даже оборачиваться не стали. Боже, какой ужас! Как плохо он это произнес! Даже Бешеный Билл Ванфлек выкинул бы этот дубль в корзину.
Только ничего удивительного в этом не было — ведь сейчас Джек не играл . Не просто не играл, а словно забыл, как вообще на свете играют! У него есть сестра, и он любит ее; минуту назад она сказала ему, что тоже любит его. В этот миг Джек бросил играть. Он наконец-то стал самим собой.
Глава 38. Цюрих
Когда татуирован последний чистый участок кожи и тело превратилось в заполненный дневник, разные люди поступают по-разному. Алиса утверждала, что некоторые просто продолжают татуироваться — поверх старых наколок. Спустя известное время их тела делаются черными как ночь и рисунков разглядеть уже нельзя. Джек однажды видел такого клиента у Алисы — его руки от запястий и до плеч представляли собой сплошную черноту, казалось, это у него ожоги. В менее радикальных случаях рисунки, наложившись друг на друга, превращаются в этакий лабиринт, абстрактную картину, словно бы хозяин тела несколько раз завернулся в полупрозрачную шаль с узорами.
Для других же татуированная кожа превращается в святыню; они и мысли не допускают татуироваться поверх какой-либо старой татуировки, закрыть новой даже часть старой для них немыслимо. В случае Уильяма не так важно даже то, что большинство его татуировок были выполнены знаменитыми тату-художниками, ибо и в самых неудачных работах запечатлена музыка, дорогая его сердцу. И музыка и слова оставили на нем несмываемые следы — не только на коже, но и на душе.
Хетер рассказала Джеку, что у папы на теле нет пустых мест, все татуировки немного накладываются одна на другую, так что тело выглядит письменным столом, целиком закиданным страницами с самой разной музыкой — токкатами, прелюдиями, гимнами и так далее; на стол накидали столько нотной бумаги, что столешницы уже не видно.
На спине у Уильяма, если приглядеться, под всеми парусами плывет корабль; он удалялся, обратившись к зрителю кормой, но рассекает не волны, а ноты, которые, кажется, готовы его поглотить. Ими же украшены и паруса, но корабль слишком далеко отошел от берега, что там за музыка, не разобрать. Это и есть работа Герберта Гофмана, но, как сказала Хетер, на фоне "бесконечных нотных пространств" тела папы корабль едва заметен; "Моряцкая могила", она же "Последний порт", куда меньше, чем думал Джек, и тонет в океане звука .
Папин любимый пасхальный гимн, "Христос Господь воскрес сегодня", частично перекрывается вальтеровским "Wachet auf, ruft uns die Stimme", первые две ноты которого располагаются там, где должны были быть ноты гимна — для хора, поющего "Аллилуйя". В других местах применялся схожий прием — на баховское рождественское "Jesu, meine Freude" накладывалось бальбастровское "Joseph est bien marie", так что слово "Largo" над нотами Баха наполовину закрыто.
И слова и музыка из генделевского "Мессии" (хор "Ибо у нас родился сын") на полпути превращались в токкату из Пятой симфонии Видора, опус номер 42; на татуировке были выведены и сами слова "Ор. 42", и имя композитора. Джек с удивлением узнал, что папа всегда требовал татуировать имена композиторов целиком, не просто "Бах" или "Видор", но обязательно "Иоганн Себастьян Бах", "Шарль-Мария Видор", причем они должны были быть написаны особым наклонным шрифтом, который со временем делалось почти невозможно разобрать.
Со временем чернила выцветают; от времени пострадали многие татуировки Уильяма, среди них "Мелодия для трубы" ре мажор Джона Стэнли, располагавшаяся у него на груди в районе правого легкого, — ноты для педали совершенно нельзя было разобрать, как и слово "Vivo" над первой нотой литаний Алена. Цитата из Алена, однако, выжила, благо располагалась на ягодицах, французский оригинал на левой, английский перевод на правой; воистину, даже сама юность быстрее покинет тело Уильяма, чем эти слова:
Разум бессилен идти вперед.
Лишь вера, как прежде, несется ввысь.
И то правда — у самого Уильяма еще остались силы идти вперед, а вот у его разума нет. Именно это и говорила Джеку сестра. Каждый квадратный сантиметр папиной кожи выстрадан, в каждой ноте — смысл и позиция. У каждой его татуировки своя история, каждая — необходима. И места на коже у него больше нет — ему осталась лишь вера.
— Ты поймешь, о чем я толкую, когда увидишь его обнаженным. Хочешь ты или не хочешь, а это обязательно произойдет.
— Но почему? — спросил сестру Джек.
Хетер не стала вдаваться в подробности. Мысль об обнаженном отце преследовала Джека весь полет до Цюриха, и сказать, что перед посадкой Джек был напуган, значит ничего не сказать.
Швейцарцы, предупредила брата Хетер, обязательно запоминают, как тебя зовут, и рассчитывают, что в ответ ты хорошо затвердишь их имена. Перед камерой память еще ни разу не подводила Джека, но ему предстояло такое испытание, что он не мог не сомневаться в собственных способностях его пройти, и отнюдь не только актерских. Персонажи, которых ему предстояло встретить в Кильхберге, носили устрашающе сложные имена и играли тесно взаимосвязанные роли, которые, подобно папиным татуировкам, иногда накладывались друг на друга.
Джек, как мог, изучил ожидающих его в Цюрихе пятерых докторов и одного профессора;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266