"
"Выражайся яснее,- перебил Государь, готовясь ловить каждое мое
слово".
"Эта гидра, это чудовище, - продолжал я, - самоуправство
административных властей, развращенность чиновничества и подкупность судов.
Россия стонет в тисках этой гидры, поборов, насилия и грабежа, которая до
сих пор издевается даже над высшей властью. На всем пространстве
государства нет такого места, куда бы это чудовище не досягнуло, нет
сословия, которого оно не коснулось бы. Общественная безопасность ничем у
нас не обеспечена, справедливость в руках самоуправств! Над честью и
спокойствием семейств издеваются негодяи, никто не уверен ни в своем
достатке, ни в свободе, ни в жизни. Судьба каждого висит на волоске, ибо
судьбою каждого управляет не закон, а фантазия любого чиновника, любого
доносчика, любого шпиона. Что ж удивительного, Ваше Величество, если
нашлись люди, чтоб свергнуть такое положение вещей? Что ж удивительного,
если они, возмущенные зрелищем униженного и страдающего отечества подняли
знамя сопротивления, разожгли огонь мятежа, чтоб уничтожить то, что есть и
построить то, что должно быть: вместо притеснения - свободу, вместо насилия
- безопасность, вместо продажности - нравственность, вместо произвола -
покровительство законов, стоящих надо всеми и равного для всех! Вы, Ваше
Величество, можете осудить развитие этой мысли, незаконность средств к ее
осуществлению, излишнюю дерзость предпринятого, но не можете не признать в
ней порыва благородного. Вы могли и имели право покарать виновных, в
патриотическом безумии хотевших повалить трон Романовых, но я уверен, что
даже карая их, в глубине души, Вы не отказали им ни в сочувствии, ни в
уважении. Я уверен, что если Государь карал, то человек прощал!"
"Смелы твои слова, - сказал Государь сурово, но без гнева, - значит
ты одобряешь мятеж, оправдываешь заговорщиков против государства? Покушение
на жизнь монарха?"
"О нет. Ваше Величество, - вскричал я с волнением, - я оправдываю
только цель замысла, а не средства. Ваше Величество умеете проникать в
души, соблаговолите проникнуть в мою и Вы убедитесь, что все в ней чисто и
ясно. В такой душе злой порыв не гнездится, а преступление не скрывается!"
"Хочу верить, что так, и верю, - сказал Государь, более мягко, - у
тебя нет недостатка ни в благородных побуждениях, ни в чувствах, но тебе не
достает рассудительности, опытности, основательности. Видя зло, ты
возмущаешься, содрогаешься и легкомысленно обвиняешь власть за то, что она
сразу не уничтожила это зло и на его развалинах не поспешила воздвигнуть
здание всеобщего блага. Знай, что критика легка и что искусство трудно: для
глубокой реформы, которую Россия требует, мало одной воли монарха, как бы
он не был тверд и силен. Ему нужно содействие людей и времени. Нужно
соединение всех высших духовных сил государства в одной великой передовой
идее; нужно соединение всех усилий и рвений в одном похвальном стремлении к
поднятию самоуправления в народе и чувства чести в обществе. Пусть все
благонамеренные, способные люди объединяться вокруг меня, пусть в меня
уверуют, пусть самоотверженно и мирно идут туда, куда я поведу их и гидра
будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих
усилиях - победа, в согласии благородных сердец - спасение. Что же до тебя,
Пушкин, ты свободен. Я забываю прошлое, даже уже забыл. Не вижу пред собой
государственного преступника, вижу лишь человека с сердцем и талантом, вижу
певца народной славы, на котором лежит высокое призвание - воспламенять
души вечными добродетелями и ради великих подвигов! Теперь... можешь идти!
Где бы ты ни поселился, - ибо выбор зависит от тебя, - помни, что я сказал,
и как с тобой поступил, служи родине мыслью, словом и пером. Пиши для
современников и для потомства, пиши со всей полнотой вдохновения и
совершенной свободой, ибо цензором твоим - буду я".
Такова была сущность Пушкинского рассказа. Наиболее значительные
места, запечатлевшиеся в моей памяти я привел почти дословно".
Комментируя приведенный выше отрывок из воспоминаний гр.
Струтынского В. Ходасевич пишет: "Было бы рискованно вполне полагаться на
дословный текст Струтынского, но из этого не следует, что мы имеем дело с
вымыслом и что общий смысл и общий ход беседы передан неверно. Отметим, что
на буквальную точность записи не претендует и сам автор, подчеркивающий,
что наиболее значительные места приведены им почти буквально. Вполне
возможно, что они даже были записаны Струтынским вскоре после беседы с
Пушкиным: биограф и друг Струтынского, в свое время небезызвестный славист
А. Киркор, рассказывает, что у Струтынского была необычайная память и что
кроме того незадолго до смерти он сжег несколько томов своих дневников и
заметок. Может быть, среди них находились и более точно воспроизведенные,
сделанные по свежим воспоминаниям отрывки из беседы с Пушкиным,
впоследствии послужившие материалом для данной записи, в которой излишняя
стройность и законченность составляют, конечно; не достоинство, а
недостаток. "...Повторяю еще раз,-заканчивает Б. Ходасевич свои
комментарии, - запись нуждается в детальном изучении, которое одно позволит
установить истинную степень ее достоверности. Но во всяком случае просто
отбросить ее, как апокриф, нет никаких оснований. В заключение отметим еще
одно обстоятельство, говорящее в пользу автора. Пушкин умер в 1837 г.
Смерть его произвела много шуму не только Е России, но и заграницей.
Казалось бы, если бы Струтынский был только хвастуном и выдумщиком, пишущим
на основании слухов и чужих слов - он поспешил бы при первой возможности
выступить со своим рассказом, если не к русской печати, то заграничной. Он
этого не сделал и своему повествованию о знакомстве с Пушкиным отвел место
лишь в общих своих мемуарах, публикация которых состоялась лишь много лет
спустя".
III
"Москва, - свидетельствует современник Пушкина С. Шевырев, - приняла
его с восторгом: везде его носили на руках. Приезд поэта оставил событие в
жизни нашего общества". Но всеобщий восторг сменился скоро потоками гнусной
клеветы, как только в масонских кругах общества стал известен
консервативный характер мировоззрения возмужавшего Пушкина. Вольтерьянцы и
масоны не простили Пушкину, что он повернулся спиной к масонским идеям о
усовершенствовании России революционным путем, ни того что он с симпатией
высказался о духовном облике подавителя восстания декабристов - Николае I.
Поняв, что в лице Пушкина они приобретают опасного врага,
вольтерьянцы и масоны прибегают к своему излюбленному приему политической
борьбы - к клевете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415
"Выражайся яснее,- перебил Государь, готовясь ловить каждое мое
слово".
"Эта гидра, это чудовище, - продолжал я, - самоуправство
административных властей, развращенность чиновничества и подкупность судов.
Россия стонет в тисках этой гидры, поборов, насилия и грабежа, которая до
сих пор издевается даже над высшей властью. На всем пространстве
государства нет такого места, куда бы это чудовище не досягнуло, нет
сословия, которого оно не коснулось бы. Общественная безопасность ничем у
нас не обеспечена, справедливость в руках самоуправств! Над честью и
спокойствием семейств издеваются негодяи, никто не уверен ни в своем
достатке, ни в свободе, ни в жизни. Судьба каждого висит на волоске, ибо
судьбою каждого управляет не закон, а фантазия любого чиновника, любого
доносчика, любого шпиона. Что ж удивительного, Ваше Величество, если
нашлись люди, чтоб свергнуть такое положение вещей? Что ж удивительного,
если они, возмущенные зрелищем униженного и страдающего отечества подняли
знамя сопротивления, разожгли огонь мятежа, чтоб уничтожить то, что есть и
построить то, что должно быть: вместо притеснения - свободу, вместо насилия
- безопасность, вместо продажности - нравственность, вместо произвола -
покровительство законов, стоящих надо всеми и равного для всех! Вы, Ваше
Величество, можете осудить развитие этой мысли, незаконность средств к ее
осуществлению, излишнюю дерзость предпринятого, но не можете не признать в
ней порыва благородного. Вы могли и имели право покарать виновных, в
патриотическом безумии хотевших повалить трон Романовых, но я уверен, что
даже карая их, в глубине души, Вы не отказали им ни в сочувствии, ни в
уважении. Я уверен, что если Государь карал, то человек прощал!"
"Смелы твои слова, - сказал Государь сурово, но без гнева, - значит
ты одобряешь мятеж, оправдываешь заговорщиков против государства? Покушение
на жизнь монарха?"
"О нет. Ваше Величество, - вскричал я с волнением, - я оправдываю
только цель замысла, а не средства. Ваше Величество умеете проникать в
души, соблаговолите проникнуть в мою и Вы убедитесь, что все в ней чисто и
ясно. В такой душе злой порыв не гнездится, а преступление не скрывается!"
"Хочу верить, что так, и верю, - сказал Государь, более мягко, - у
тебя нет недостатка ни в благородных побуждениях, ни в чувствах, но тебе не
достает рассудительности, опытности, основательности. Видя зло, ты
возмущаешься, содрогаешься и легкомысленно обвиняешь власть за то, что она
сразу не уничтожила это зло и на его развалинах не поспешила воздвигнуть
здание всеобщего блага. Знай, что критика легка и что искусство трудно: для
глубокой реформы, которую Россия требует, мало одной воли монарха, как бы
он не был тверд и силен. Ему нужно содействие людей и времени. Нужно
соединение всех высших духовных сил государства в одной великой передовой
идее; нужно соединение всех усилий и рвений в одном похвальном стремлении к
поднятию самоуправления в народе и чувства чести в обществе. Пусть все
благонамеренные, способные люди объединяться вокруг меня, пусть в меня
уверуют, пусть самоотверженно и мирно идут туда, куда я поведу их и гидра
будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих
усилиях - победа, в согласии благородных сердец - спасение. Что же до тебя,
Пушкин, ты свободен. Я забываю прошлое, даже уже забыл. Не вижу пред собой
государственного преступника, вижу лишь человека с сердцем и талантом, вижу
певца народной славы, на котором лежит высокое призвание - воспламенять
души вечными добродетелями и ради великих подвигов! Теперь... можешь идти!
Где бы ты ни поселился, - ибо выбор зависит от тебя, - помни, что я сказал,
и как с тобой поступил, служи родине мыслью, словом и пером. Пиши для
современников и для потомства, пиши со всей полнотой вдохновения и
совершенной свободой, ибо цензором твоим - буду я".
Такова была сущность Пушкинского рассказа. Наиболее значительные
места, запечатлевшиеся в моей памяти я привел почти дословно".
Комментируя приведенный выше отрывок из воспоминаний гр.
Струтынского В. Ходасевич пишет: "Было бы рискованно вполне полагаться на
дословный текст Струтынского, но из этого не следует, что мы имеем дело с
вымыслом и что общий смысл и общий ход беседы передан неверно. Отметим, что
на буквальную точность записи не претендует и сам автор, подчеркивающий,
что наиболее значительные места приведены им почти буквально. Вполне
возможно, что они даже были записаны Струтынским вскоре после беседы с
Пушкиным: биограф и друг Струтынского, в свое время небезызвестный славист
А. Киркор, рассказывает, что у Струтынского была необычайная память и что
кроме того незадолго до смерти он сжег несколько томов своих дневников и
заметок. Может быть, среди них находились и более точно воспроизведенные,
сделанные по свежим воспоминаниям отрывки из беседы с Пушкиным,
впоследствии послужившие материалом для данной записи, в которой излишняя
стройность и законченность составляют, конечно; не достоинство, а
недостаток. "...Повторяю еще раз,-заканчивает Б. Ходасевич свои
комментарии, - запись нуждается в детальном изучении, которое одно позволит
установить истинную степень ее достоверности. Но во всяком случае просто
отбросить ее, как апокриф, нет никаких оснований. В заключение отметим еще
одно обстоятельство, говорящее в пользу автора. Пушкин умер в 1837 г.
Смерть его произвела много шуму не только Е России, но и заграницей.
Казалось бы, если бы Струтынский был только хвастуном и выдумщиком, пишущим
на основании слухов и чужих слов - он поспешил бы при первой возможности
выступить со своим рассказом, если не к русской печати, то заграничной. Он
этого не сделал и своему повествованию о знакомстве с Пушкиным отвел место
лишь в общих своих мемуарах, публикация которых состоялась лишь много лет
спустя".
III
"Москва, - свидетельствует современник Пушкина С. Шевырев, - приняла
его с восторгом: везде его носили на руках. Приезд поэта оставил событие в
жизни нашего общества". Но всеобщий восторг сменился скоро потоками гнусной
клеветы, как только в масонских кругах общества стал известен
консервативный характер мировоззрения возмужавшего Пушкина. Вольтерьянцы и
масоны не простили Пушкину, что он повернулся спиной к масонским идеям о
усовершенствовании России революционным путем, ни того что он с симпатией
высказался о духовном облике подавителя восстания декабристов - Николае I.
Поняв, что в лице Пушкина они приобретают опасного врага,
вольтерьянцы и масоны прибегают к своему излюбленному приему политической
борьбы - к клевете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415