Журнал ведет резкую
идеологическую борьбу против увлечения всем иностранным. В "Русском
Вестнике" продолжается резкая критика французской просветительной
философии, начатая Карамзиным в 1795 году в "Переписке Мелиадора к
Филарету", в которой он писал:
"Кто больше нашего славил преимущества 18-го века, свет философии,
смягчение нравов, всеместное распространение духа общественности, теснейшую
и дружелюбнейшую связь народов?.. Где теперь эта утешительная система? Она
разрушилась в самом основании. Кто мог думать, предвидеть? Где люди,
которых мы любили? Где плод наук и мудрости? Век просвещения, я не узнаю
тебя: в крови и пламени, среди убийств и разрушений я не узнаю тебя..."
Русский Вестник" настойчиво призывает русское образованное общество
отказаться от дальнейшего строительства "Русской Европии" и вернуться на
путь предков.
Французская революция послужила толчком к переоценке взглядов на
русское прошлое и в частности на благодетельность реформ Петра I.
В 1803 году Карамзин по его выражению "постригается в историки" и
начинает писать грандиозную "Историю Государства Российского".
В 1811 году Карамзин написал записку "О древней и новой России". Эта
записка, возникнувшая в результате углубленного изучения духовных и
политических традиций допетровской Руси, представляет из себя уже систему
русской национальной политической философии. Восхвалявший раньше Петра I в
своих "Письмах русского путешественника", духовно созревший Карамзин теперь
резко осуждает совершенную Петром революцию и ее гибельные исторические
последствия. Он говорит о Петре как о "беззаконном" исказителе народного
духа, "захотевшем сделать Россию Голландией".
"Вольные общества немецкой слободы, - пишет Карамзин, - приятные для
необузданной молодости, довершили Лефортово дело и пылкий монарх с
разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию
Голландией".
Ивана III, создателя Московской Руси, Карамзин считает выше Петра I,
потому что Иван III действовал в народном духе, а "Петр не хотел вникать в
истину, что дух народный составляет нравственное могущество Государства".
"Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя
иностранное, Государь России унижал россияне их собственном сердце".
"Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы
благоразумия". "Мы, - пишет Карамзин, - стали гражданами мира, но перестали
быть в некотором смысле, гражданами России. Виною Петр". Но Карамзин не
сумел довести оценку революционной деятельности Петра до логического конца.
Совершенно правильно расценивая деятельность Петра, как антинациональную,
он тем не менее считает, что Петр I "гениальный человек и великий
преобразователь".
Но даже при наличии этой нелогичности, записка Карамзина "О древней
и новой России", представляла из себя ценнейший идеологический труд, ясно
доказывающий всю ошибочность избранного Петром I пути.
Идеология консервативно-национальных кругов, вообще была
половинчатой по своему характеру.
Консерваторы хотели быть русскими, но опираясь идеологически на
посеянные Петром идеи, которые за давностью времени приобрели уже характер
русской старины, они фактически перестали быть охранителями русской
старины. Чисто русскими по своему мышлению и духовному складу остались
только низшие слои народа. Мировоззрение так называемых консервативных
кругов Александровского общества не было действительно консервативным.
Настоящего консервативного лагеря, сознательно, "честно и грозно"
охранявшего национальные традиции после Петровской революции, никогда не
существовало. Были только отдельные выдающиеся консерваторы, но
национально-консервативного лагеря не существовало. Это одна из главных
причин гибели русской монархии. Русские консерваторы и в эпоху Александра I
и при Николае I, и позже, охраняли не столько русские религиозные,
политические и социальные традиции, зачеркнутые Петром, сколько охраняли
традиции, заложенные Петром. Это не парадокс, это трагический исторический
факт. Считая себя сторонниками русской старины, они фактически охраняли ту
причудливую смесь "нижегородского с французским", которая выросла в
результате Петровской революции. То, что охраняется - не традиционные
основы русской исторической жизни, а охранение идейного наследия известного
этапа разрушения этих основ.
"В консервативный догмат возводится выдохшийся мумифицированный
остов Петровской революции. В этом вечная слабость русского консерватизма -
его беспочвенность". (Г. Федотов. "И есть и будет". Размышления о России и
революции). Это совершенно верный вывод. Русские консерваторы, по крайней
мере большинство их, всегда были рьяными защитниками политических,
религиозных и социальных идей, возникших в результате Петровской революции.
"Шишков и его последователи горячо восставали против нововведений
тогдашнего времени, а все введенное прежде, от реформы Петра I до появления
Карамзина, признавали русским и самих себя считали русскими людьми,
нисколько не чувствуя и не понимая, это они сами были иностранцы, чуждые
народу, ничего непонимающие в его русской жизни. Даже не было мысли
оглянуться на самих себя. Век Екатерины, перед которым они благоговели,
считался у них не только русским, но даже русскою стариною. Они вопили
против иностранного направления - и не подозревали, что охвачены им с ног
до головы, что они не умеют даже думать по-русски". (С. Т. Аксаков.
Воспоминания об Александре Семеновиче Шишкове.) В силу столь парадоксальной
двусмысленной политической позиции, русские консерваторы, вернее считающие
себя таковыми, очень часто принимают за политических врагов выдающихся
представителей подлинного русского консерватизма, а русские "прогрессисты",
не брезгающие ничем для усиления своих политических позиций, зачисляют их в
свой лагерь.
Такая история произошла, например, с Чацким. "Горе от ума" было
написано Грибоедовым накануне восстания декабристов. Это был момент, когда
складывался мудрый подлинный консерватизм Пушкина, когда зрели идеи
будущего славянофильства. Это была эпоха, когда назревал благоприятный
момент для поворота на исторический путь.
Знаменитый прусский реформатор Штейн, после занятия Пруссии
Наполеоном, приехавший по приглашению Императора Александра I в Россию,
считал, например, что:
"Россия могла бы сохранить свои первоначальные нравы, образ жизни,
одежду и т. д., а не подкапывать и не портить своей самобытности, изменяя
все это. Ей не нужно было ни французской одежды, ни французской кухни, ни
иностранного общественного типа она могла из своего собственного исключить
все грубое, не отказываясь от всех его особенностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415
идеологическую борьбу против увлечения всем иностранным. В "Русском
Вестнике" продолжается резкая критика французской просветительной
философии, начатая Карамзиным в 1795 году в "Переписке Мелиадора к
Филарету", в которой он писал:
"Кто больше нашего славил преимущества 18-го века, свет философии,
смягчение нравов, всеместное распространение духа общественности, теснейшую
и дружелюбнейшую связь народов?.. Где теперь эта утешительная система? Она
разрушилась в самом основании. Кто мог думать, предвидеть? Где люди,
которых мы любили? Где плод наук и мудрости? Век просвещения, я не узнаю
тебя: в крови и пламени, среди убийств и разрушений я не узнаю тебя..."
Русский Вестник" настойчиво призывает русское образованное общество
отказаться от дальнейшего строительства "Русской Европии" и вернуться на
путь предков.
Французская революция послужила толчком к переоценке взглядов на
русское прошлое и в частности на благодетельность реформ Петра I.
В 1803 году Карамзин по его выражению "постригается в историки" и
начинает писать грандиозную "Историю Государства Российского".
В 1811 году Карамзин написал записку "О древней и новой России". Эта
записка, возникнувшая в результате углубленного изучения духовных и
политических традиций допетровской Руси, представляет из себя уже систему
русской национальной политической философии. Восхвалявший раньше Петра I в
своих "Письмах русского путешественника", духовно созревший Карамзин теперь
резко осуждает совершенную Петром революцию и ее гибельные исторические
последствия. Он говорит о Петре как о "беззаконном" исказителе народного
духа, "захотевшем сделать Россию Голландией".
"Вольные общества немецкой слободы, - пишет Карамзин, - приятные для
необузданной молодости, довершили Лефортово дело и пылкий монарх с
разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию
Голландией".
Ивана III, создателя Московской Руси, Карамзин считает выше Петра I,
потому что Иван III действовал в народном духе, а "Петр не хотел вникать в
истину, что дух народный составляет нравственное могущество Государства".
"Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя
иностранное, Государь России унижал россияне их собственном сердце".
"Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы
благоразумия". "Мы, - пишет Карамзин, - стали гражданами мира, но перестали
быть в некотором смысле, гражданами России. Виною Петр". Но Карамзин не
сумел довести оценку революционной деятельности Петра до логического конца.
Совершенно правильно расценивая деятельность Петра, как антинациональную,
он тем не менее считает, что Петр I "гениальный человек и великий
преобразователь".
Но даже при наличии этой нелогичности, записка Карамзина "О древней
и новой России", представляла из себя ценнейший идеологический труд, ясно
доказывающий всю ошибочность избранного Петром I пути.
Идеология консервативно-национальных кругов, вообще была
половинчатой по своему характеру.
Консерваторы хотели быть русскими, но опираясь идеологически на
посеянные Петром идеи, которые за давностью времени приобрели уже характер
русской старины, они фактически перестали быть охранителями русской
старины. Чисто русскими по своему мышлению и духовному складу остались
только низшие слои народа. Мировоззрение так называемых консервативных
кругов Александровского общества не было действительно консервативным.
Настоящего консервативного лагеря, сознательно, "честно и грозно"
охранявшего национальные традиции после Петровской революции, никогда не
существовало. Были только отдельные выдающиеся консерваторы, но
национально-консервативного лагеря не существовало. Это одна из главных
причин гибели русской монархии. Русские консерваторы и в эпоху Александра I
и при Николае I, и позже, охраняли не столько русские религиозные,
политические и социальные традиции, зачеркнутые Петром, сколько охраняли
традиции, заложенные Петром. Это не парадокс, это трагический исторический
факт. Считая себя сторонниками русской старины, они фактически охраняли ту
причудливую смесь "нижегородского с французским", которая выросла в
результате Петровской революции. То, что охраняется - не традиционные
основы русской исторической жизни, а охранение идейного наследия известного
этапа разрушения этих основ.
"В консервативный догмат возводится выдохшийся мумифицированный
остов Петровской революции. В этом вечная слабость русского консерватизма -
его беспочвенность". (Г. Федотов. "И есть и будет". Размышления о России и
революции). Это совершенно верный вывод. Русские консерваторы, по крайней
мере большинство их, всегда были рьяными защитниками политических,
религиозных и социальных идей, возникших в результате Петровской революции.
"Шишков и его последователи горячо восставали против нововведений
тогдашнего времени, а все введенное прежде, от реформы Петра I до появления
Карамзина, признавали русским и самих себя считали русскими людьми,
нисколько не чувствуя и не понимая, это они сами были иностранцы, чуждые
народу, ничего непонимающие в его русской жизни. Даже не было мысли
оглянуться на самих себя. Век Екатерины, перед которым они благоговели,
считался у них не только русским, но даже русскою стариною. Они вопили
против иностранного направления - и не подозревали, что охвачены им с ног
до головы, что они не умеют даже думать по-русски". (С. Т. Аксаков.
Воспоминания об Александре Семеновиче Шишкове.) В силу столь парадоксальной
двусмысленной политической позиции, русские консерваторы, вернее считающие
себя таковыми, очень часто принимают за политических врагов выдающихся
представителей подлинного русского консерватизма, а русские "прогрессисты",
не брезгающие ничем для усиления своих политических позиций, зачисляют их в
свой лагерь.
Такая история произошла, например, с Чацким. "Горе от ума" было
написано Грибоедовым накануне восстания декабристов. Это был момент, когда
складывался мудрый подлинный консерватизм Пушкина, когда зрели идеи
будущего славянофильства. Это была эпоха, когда назревал благоприятный
момент для поворота на исторический путь.
Знаменитый прусский реформатор Штейн, после занятия Пруссии
Наполеоном, приехавший по приглашению Императора Александра I в Россию,
считал, например, что:
"Россия могла бы сохранить свои первоначальные нравы, образ жизни,
одежду и т. д., а не подкапывать и не портить своей самобытности, изменяя
все это. Ей не нужно было ни французской одежды, ни французской кухни, ни
иностранного общественного типа она могла из своего собственного исключить
все грубое, не отказываясь от всех его особенностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410 411 412 413 414 415