Вот, скажем, автомобиль. Пока неплохо едет, но раз уж начинают массовое производство «Жигулей»... Все-таки машина посовременнее. Обтекаемый кузов, современная автоматика, идеальная амортизация... Самый практичный и элегантный, разумеется, белый цвет. Можно себе представить, как выглядит такой автомобиль со стороны...
Суопис в мыслях кружит вокруг своих «Жигулей», которые в будущем году он уже точно приобретет, садится за руль, включает зажигание. Заводятся как часы. Двигатель — тише шелеста сосен. Не едешь, а лежишь на перине. Бензин? Бензина почти не берет. Удивительная машина! Однако, вихрем слетев с холма и резво взяв поворот, замечает, что рядом сидит Вероника... Видит ее лицо, искаженное истерической яростью и страхом. Да, он заметил, как мелькнул страх в ее глазах, когда она ударила Гинтаса.
...Нет, не надо давать мыслям волю, а то заведут куда не следует. Чтобы избежать бессмысленных душевных эксцессов, лучше смотреть на что-нибудь. Просто смотреть. Бездумно фотографировать глазами, и все. Скажем, абстрактную картину или орнамент
ковре производства Лентварской фабрики. Сейчас больше всего подходит улица, по которой ты идешь, проносящиеся мимо машины, люди. Сотни, нет, тысячи кадров, которые ты бездумно накручиваешь на свою потайную кассету, как кинооператор. Прекрасный район Лаздинай... Прекрасный Лаздинай... прекрасный Лаздинай... Прекрасна эта улица, автомобили, женщины с детками... Все на удивление прекрасно... на удивление прекрасно... на удивление прекрасно... Говорят, представляют к Ленинской премии... Да здравствует наша архитектура... наша архитектура... архитектура... тура... ура-а-а!
Пронзительно взвизгнули тормоза. Суопис даже отскакивает в сторону, словно на него набросился дикий зверь. Но это всего лишь «Жигули»... Белая невесомая машина, как бы выточенная из слоновой кости. Точь-в-точь такая, о какой пытался заставить себя думать. Открывается дверца со стороны тротуара, и высовывается кудрявая шевелюра, мелкое личико с длинным, как у Буратино, носом, который устремился вперед, словно обелиск, символизирующий полет ракеты в космос.
— Новая машина...—удивляется Суопис.
— Как видишь! — Лицо Теличенаса сияет неземным блаженством. — Недавно появились первые ласточки. И достал.
— Быстро удалось.
— Дана через кого-то сделала. Почему не на колесах?
— Гуляю, Юозапас. В нашем возрасте надо побольше гулять.—Суопис бросает взгляд на часы и удивляется : почти полтора часа шляется по улицам! — А ты-то куда? Демонстрируешь новую машину?
— Залезай ко мне, поговорим. Как дела с моим портретом? Кончил?
— Кончаю. Сам знаешь, совершенству нет пределов. Хорошо бы, ты еще один сеанс у меня посидел. Хоть и сегодня. В самом деле? Поехали вот теперь и...
Теличенас поежился, словно глотнул уксуса.
— Нет, нет, только не теперь! Может, после обеда или вечером, хотя тоже не могу твердо обещать. Дела, Роби. Масса дел! Пока мужчине не стукнуло пятьдесят, всегда миллионы посторонних дел.—Теличенас загадочно улыбнулся. — Ну как, двинемся в сторону центра? Могу подбросить до мастерской, если муза не позволяет тебе отдыхать.
Суопис пожимает плечами, но не говорит ни слова.
«Жигули» прыжком тигра бросаются вперед.
— Сбесился! Можно в окно вылететь...— ворчит Суопис, хватаясь обеими руками за сиденье.
Теличенас довольно хохочет.
— Видал, какая приемистость?! Конфетка! Сто очков вперед любой «Волге»!..
Суопис машинально кивает. Автомобиль действительно хорош, в следующем году и у него такой будет, но ему не хочется об этом ни думать, ни говорить. Будущее уже напоминает ему башни далекого города, которые одна за другой погружаются в стремительно сгущающийся туман. Он не уверен уже, доберется ли когда-нибудь до этого города, а если даже доберется, то оставшийся отрезок пути отнюдь не будет усеян розами. Но и об этом он не желает думать. Главное — отогнать мысль, которая зародилась в мозгу после встречи с Ингой и день ото дня росла, ширилась, как лесной пожар, грозящий все обратить в пепел, если не будут приняты меры. Ему страшно от мысли, что до сих пор считал правдой самую что ни на есть ложь, а все-таки где-то в подсознании теплился слабый огонек надежды, что все это — неприятное недоразумение, ведь в жизни хватает злонамеренных людей, умеющих мастерски плести интриги.
— А как у тебя с Даной? — неожиданно срывается дурацкий вопрос, какой можно задать Теличенасу, только будучи не в полном уме.
— Нормально. А что ты имеешь в виду? — Теличенас смотрит на Суописа скорей с насмешкой, чем с удивлением. — Моя Дана идеальная жена, дорогуша, отвечает всем требованиям, которые ставит перед женщиной космический век, — коммуникабельна, практична, без присущих женщинам сантиментов, которые мужчин преждевременно загоняют в могилу. Не понял? Я имею в виду ревность. Романтики вдолбили себе в голову: кто не любит — не ревнует. Концепция из каменного века, дорогуша! Мы с Даной давно порвали с этим низменным чувством. Как и с лицемерием; мы не прикрываем ложью своих человеческих ошибок, как поступают большинство грешников, изображающих друг перед другом непрошибаемый бастион верности. Я еще не встречал женщины, которую при желании не укладывал в постель. Надеюсь, что и Дане сопутствовала и сопутствует не меньшая удача. Для художника эпохи классицизма подобная ситуация была бы неисчерпаемым источником творчества, а сейчас трезвомыслящий человек смеется над этим. Любовные спирали, треугольники, многогранники — такое же старье, как геометрия по сравнению с электроникой. Жизнь — это не трагедия, не драма, дорогуша, как любят звонко выражаться поэты, и, разумеется, не комедия, хоть мне иногда именно так и кажется; жизнь это жизнь, в ней всего понемножку—и хорошего, и плохого, и радости, и печали, надо только уметь выловить из нее для себя лакомые кусочки. Не жизнь, а люди выдумывают трагедии. Как-то на днях напоролся в пивной на Скирмониса — был он под газом, — стал упрекать меня в легкомыслии и еще в чем-то, и я ему выложил все то, что и тебе сейчас. И знаешь, какой комплимент услышал от нашего почтенного каменотеса: «Ты порядочная свинья, но если тебе в башку приходят такие мысли, то, может, когда-нибудь и напишешь читабельную книгу».— Теличенас радостно хохочет. — Тоже хорош: шляется, водку глушит, корчит гения, а уже два года, как не видно его новых работ. Видишь, как развращают человека недюжинный талант и женщины.
— Женщины?..—Суопис искоса, затаив дыхание, смотрит на Теличенаса.
— Чего удивляешься? Женщина не мешает интересам мужчины, пока относишься к ней просто, не идеализируя ее. Тебе-то вообще не стоит слишком уж...— Теличенас внезапно замолкает и негромко матерится, притворившись, что вот по своей вине едва не угодил в аварию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Суопис в мыслях кружит вокруг своих «Жигулей», которые в будущем году он уже точно приобретет, садится за руль, включает зажигание. Заводятся как часы. Двигатель — тише шелеста сосен. Не едешь, а лежишь на перине. Бензин? Бензина почти не берет. Удивительная машина! Однако, вихрем слетев с холма и резво взяв поворот, замечает, что рядом сидит Вероника... Видит ее лицо, искаженное истерической яростью и страхом. Да, он заметил, как мелькнул страх в ее глазах, когда она ударила Гинтаса.
...Нет, не надо давать мыслям волю, а то заведут куда не следует. Чтобы избежать бессмысленных душевных эксцессов, лучше смотреть на что-нибудь. Просто смотреть. Бездумно фотографировать глазами, и все. Скажем, абстрактную картину или орнамент
ковре производства Лентварской фабрики. Сейчас больше всего подходит улица, по которой ты идешь, проносящиеся мимо машины, люди. Сотни, нет, тысячи кадров, которые ты бездумно накручиваешь на свою потайную кассету, как кинооператор. Прекрасный район Лаздинай... Прекрасный Лаздинай... прекрасный Лаздинай... Прекрасна эта улица, автомобили, женщины с детками... Все на удивление прекрасно... на удивление прекрасно... на удивление прекрасно... Говорят, представляют к Ленинской премии... Да здравствует наша архитектура... наша архитектура... архитектура... тура... ура-а-а!
Пронзительно взвизгнули тормоза. Суопис даже отскакивает в сторону, словно на него набросился дикий зверь. Но это всего лишь «Жигули»... Белая невесомая машина, как бы выточенная из слоновой кости. Точь-в-точь такая, о какой пытался заставить себя думать. Открывается дверца со стороны тротуара, и высовывается кудрявая шевелюра, мелкое личико с длинным, как у Буратино, носом, который устремился вперед, словно обелиск, символизирующий полет ракеты в космос.
— Новая машина...—удивляется Суопис.
— Как видишь! — Лицо Теличенаса сияет неземным блаженством. — Недавно появились первые ласточки. И достал.
— Быстро удалось.
— Дана через кого-то сделала. Почему не на колесах?
— Гуляю, Юозапас. В нашем возрасте надо побольше гулять.—Суопис бросает взгляд на часы и удивляется : почти полтора часа шляется по улицам! — А ты-то куда? Демонстрируешь новую машину?
— Залезай ко мне, поговорим. Как дела с моим портретом? Кончил?
— Кончаю. Сам знаешь, совершенству нет пределов. Хорошо бы, ты еще один сеанс у меня посидел. Хоть и сегодня. В самом деле? Поехали вот теперь и...
Теличенас поежился, словно глотнул уксуса.
— Нет, нет, только не теперь! Может, после обеда или вечером, хотя тоже не могу твердо обещать. Дела, Роби. Масса дел! Пока мужчине не стукнуло пятьдесят, всегда миллионы посторонних дел.—Теличенас загадочно улыбнулся. — Ну как, двинемся в сторону центра? Могу подбросить до мастерской, если муза не позволяет тебе отдыхать.
Суопис пожимает плечами, но не говорит ни слова.
«Жигули» прыжком тигра бросаются вперед.
— Сбесился! Можно в окно вылететь...— ворчит Суопис, хватаясь обеими руками за сиденье.
Теличенас довольно хохочет.
— Видал, какая приемистость?! Конфетка! Сто очков вперед любой «Волге»!..
Суопис машинально кивает. Автомобиль действительно хорош, в следующем году и у него такой будет, но ему не хочется об этом ни думать, ни говорить. Будущее уже напоминает ему башни далекого города, которые одна за другой погружаются в стремительно сгущающийся туман. Он не уверен уже, доберется ли когда-нибудь до этого города, а если даже доберется, то оставшийся отрезок пути отнюдь не будет усеян розами. Но и об этом он не желает думать. Главное — отогнать мысль, которая зародилась в мозгу после встречи с Ингой и день ото дня росла, ширилась, как лесной пожар, грозящий все обратить в пепел, если не будут приняты меры. Ему страшно от мысли, что до сих пор считал правдой самую что ни на есть ложь, а все-таки где-то в подсознании теплился слабый огонек надежды, что все это — неприятное недоразумение, ведь в жизни хватает злонамеренных людей, умеющих мастерски плести интриги.
— А как у тебя с Даной? — неожиданно срывается дурацкий вопрос, какой можно задать Теличенасу, только будучи не в полном уме.
— Нормально. А что ты имеешь в виду? — Теличенас смотрит на Суописа скорей с насмешкой, чем с удивлением. — Моя Дана идеальная жена, дорогуша, отвечает всем требованиям, которые ставит перед женщиной космический век, — коммуникабельна, практична, без присущих женщинам сантиментов, которые мужчин преждевременно загоняют в могилу. Не понял? Я имею в виду ревность. Романтики вдолбили себе в голову: кто не любит — не ревнует. Концепция из каменного века, дорогуша! Мы с Даной давно порвали с этим низменным чувством. Как и с лицемерием; мы не прикрываем ложью своих человеческих ошибок, как поступают большинство грешников, изображающих друг перед другом непрошибаемый бастион верности. Я еще не встречал женщины, которую при желании не укладывал в постель. Надеюсь, что и Дане сопутствовала и сопутствует не меньшая удача. Для художника эпохи классицизма подобная ситуация была бы неисчерпаемым источником творчества, а сейчас трезвомыслящий человек смеется над этим. Любовные спирали, треугольники, многогранники — такое же старье, как геометрия по сравнению с электроникой. Жизнь — это не трагедия, не драма, дорогуша, как любят звонко выражаться поэты, и, разумеется, не комедия, хоть мне иногда именно так и кажется; жизнь это жизнь, в ней всего понемножку—и хорошего, и плохого, и радости, и печали, надо только уметь выловить из нее для себя лакомые кусочки. Не жизнь, а люди выдумывают трагедии. Как-то на днях напоролся в пивной на Скирмониса — был он под газом, — стал упрекать меня в легкомыслии и еще в чем-то, и я ему выложил все то, что и тебе сейчас. И знаешь, какой комплимент услышал от нашего почтенного каменотеса: «Ты порядочная свинья, но если тебе в башку приходят такие мысли, то, может, когда-нибудь и напишешь читабельную книгу».— Теличенас радостно хохочет. — Тоже хорош: шляется, водку глушит, корчит гения, а уже два года, как не видно его новых работ. Видишь, как развращают человека недюжинный талант и женщины.
— Женщины?..—Суопис искоса, затаив дыхание, смотрит на Теличенаса.
— Чего удивляешься? Женщина не мешает интересам мужчины, пока относишься к ней просто, не идеализируя ее. Тебе-то вообще не стоит слишком уж...— Теличенас внезапно замолкает и негромко матерится, притворившись, что вот по своей вине едва не угодил в аварию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121