А откуда бы эта зелень взялась, если б не руки и голова таких, как я? Мы сделали! Я! Расширился город втройне.
Где были пески, кусты, всякие хибарки с клопами да блохами, сейчас прямые, широкие магистрали, новые здания... Столица! Спускаешься на самолете, как в каком-нибудь Рио-де-Жанейро (если ночью),— огни, огни, ни конца ни края, целое созвездие. Не жизнь, а рай, так сказать. Дело твоих рук и ума, а, можно сказать, тебе больше не принадлежит. Да, да, больше не принадлежит».
Тялкша сжал кулаки — крепко, до хруста костяшек. Где-то около сердца стало пусто и холодно, вроде больно ущипнули его, и то ли от этого щипка, то ли уже раньше глаза его ослепил мучительный свет, словно он взглянул с близкого расстояния на солнце. Эта странная вспышка длилась ничтожную долю секунда, но Тялкше показалось, что за этот короткий миг он успел увидеть весь мир, а главное —свою смерть. Стараясь заглушить нарастающий страх, он попытался думать о сегодняшнем разговоре с товарищем У., но нить мысли оборвалась; а когда снова соединилась, то протянулась к торжествам прошлогоднего шестидесятилетнего юбилея, и он подумал: не дай бог, если б сейчас в машине случился сердечный приступ или в мозгу лопнул кровяной сосуд, — шофер наверняка затаил зло на хозяина, не слишком бы гнал в ближайшую поликлинику...
Поэтому вздохнул с облегчением, когда автомобиль, завернув в тихую укромную улочку, остановился у четырехэтажного каменного здания, где находилась квартира Тялкнш. Как и раньше, шесть комнат, но уже второй, а не третий этаж. Пришлось сделать капитальный ремонт и соединить две средних квартиры в одну, чтобы поместились просторная комната отдыха, столовая, а особенно гостиная. Следующий этап — отдельный домик с беседкой, увитой плющом... Мог быть... Но теперь уже не будет. Когда тебе за шестьдесят и перед глазами сверкают молнии, немного-то наживешь. Пенсионер! А пенсионер — ничто. Прошлогодний снег, который не греет, не студит, а помаленьку тает под забором. Так и ты в этой квартире. Растаешь, испаришься. Аминь. Да, да, аминь. Но тут же Тялкша вспомнил, что его отец умер восьмидесяти с хвостиком (значит, крепкий род), следовательно, если верить генетикам, для него, Модестаса, есть возможность удержаться на этой земле по крайней мере еще два десятилетия, добрая половина которых пройдет на трудовом посту. На своем посту. Только на своем посту, а не на какой-то персональной пенсии, черт побери.
Приободрившись, Тялкша воспрял духом, и строгость товарища У. показалась ему не такой угрожающей, а совсем уж хорошо стало, когда, медленно поднявшись до двери своей квартиры и приложив к груди ладонь, почувствовал ровные, хоть и немножко учащенные удары сердца. Хорошо!
Открыла домработница. В белом переднике, пропахшая луком и острыми приправами, — по-видимому, жарила для Андрианаса его любимый бифштекс по-турецки. Но Тялкше бросилось в глаза другое — угрюмое лицо женщины, на котором постоянно светилась приятная улыбка. А когда вошел в комнату и увидел заплаканную жену, понял: случилось что-то неприятное. Если б не дети, пожалуй, не придал бы этому особенного значения — пустяк, очередное препирательство женщин по поводу кухонных проблем: подгорело что-нибудь или пережарилось... Но в гостиной были и Эляна с Андрианасом, один вид которых говорил, что произошло действительно важное событие: Андрианас иронически усмехался из-под коротких рыжих усиков, выглядел бодро, а его карие глаза злорадствовали; Эляна расхаживала по комнате, с вызовом подняв по-мальчишески стриженную голову (наперекор моде), и на ее привлекательном лице было такое упрямство, словно она кричала всему миру: не-е-ет, только через мой труп!
«Вот тебе и дети,—печально подумал Тялкша.— Даже не оглянулись, когда вошел. А чтоб чмокнули в щеку, как раньше... Одно утешение, пока малы, а подрастают — и ты для них уже не авторитет, не отец, а какой-то дворник...»
— Мне кажется, я ваш отец и мы с утра не виделись, — сердито сказал Тялкша, окинув суровым взглядом Эляну и Андрианаса.— Если не любите, постарайтесь хоть быть вежливыми.
— Ах, Модестас! — воскликнула Мария Тялкше-не.— Какое несчастье, какое несчастье... Наша Леночка сошла с ума!
Андрианас радостно захохотал.
Тялкша холодно взглянул на сына и тут же отвернулся, вспомнив, как однажды собирался постричь его спящим — снять эту упавшую на плечи львиную гриву, однако побоялся, так как слышал, что один волосатик за такое отплатил своей матери, вскипятив кастрюлю постного масла и ошпарив ночью ее в кровати.
— Если сумасшедший каждый, кто думает и ведет себя не так, как вам хочется...—спокойно ответила Эляна, расхаживая по комнате.
— Молодец, Лена! — Андрианас хлопнул в ладоши.
— Что за чертовщина ? — растерянно спросил Тялкша.
Мария Тялкшене хотела что-то сказать, но всхлипнула и только бессильно махнула рукой на дочь.
— Для вас, папа, никакая это не новость, — сказала Эляна, остановившись перед стулом, на который только что опустился в изнеможении Тялкша. — Примерно год назад ты предупредил меня, чтоб я не ходила с Кястасом, знаешь, с этим часовщиком из бытового обслуживания, но я все равно ходила, да, ходила, папа. Я его люблю, он меня тоже, и мы решили пожениться.
— Но ты же обещала мне с ним не встречаться...— буркнул Тялкша.
— Обещала, а все-таки...— Эляна, но если любил, то должен бы понять, как трудно отречься от любви. Мне уже двадцать один, папа, пора замуж, а Кястас чудесный парень.
— Из бытового! Часовщик! — воскликнула Мария Тялкшене, перестав всхлипывать и решив, что пора активнее включиться в разговор.—Какой-то сопляк со средним образованием. А ты подумала о своем будущем? Девушка из такой семьи и нате — часовщик! муж — часовщик! Ты, ей-богу, напрашиваешься в сумасшедший дом!
— Упрячьте ее туда, мама, — отозвался Андрианас, сидя на табурете рядом с открытым пианино.
— Заткнись, дурак! — зло крикнул Тялкша, даже не удостоив сына взглядом. — Тебе бы только над всем посмеяться. Хунвейбин! Да, да, хунвейбин... А ты, Лена... Эх, а я-то думал, что ты будешь разумнее своего братца... Где уж там! Кто же выбирает из кучи драгоценностей самую дешевую? Любовь, говоришь? Есть такое чувство, всем нам известно. Но есть еще и рассудок, Леночка, которым надо руководствоваться в первую очередь... Ты же знаешь, через два года тебе кончать университет. Потом — ученая степень, после нее другая, повыше, у нас все возможно, если человек желает чего-то добиться, так сказать... Начальник высокого ведомства, депутат, министр... Все дороги открыты для наших женщин. А твой часовщик? Год-другой после свадьбы будет ничего — любовь и так далее,— а потом? Ты все выше, все солиднее, а он со своими часами? А?
Эляна с сочувствием улыбнулась отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Где были пески, кусты, всякие хибарки с клопами да блохами, сейчас прямые, широкие магистрали, новые здания... Столица! Спускаешься на самолете, как в каком-нибудь Рио-де-Жанейро (если ночью),— огни, огни, ни конца ни края, целое созвездие. Не жизнь, а рай, так сказать. Дело твоих рук и ума, а, можно сказать, тебе больше не принадлежит. Да, да, больше не принадлежит».
Тялкша сжал кулаки — крепко, до хруста костяшек. Где-то около сердца стало пусто и холодно, вроде больно ущипнули его, и то ли от этого щипка, то ли уже раньше глаза его ослепил мучительный свет, словно он взглянул с близкого расстояния на солнце. Эта странная вспышка длилась ничтожную долю секунда, но Тялкше показалось, что за этот короткий миг он успел увидеть весь мир, а главное —свою смерть. Стараясь заглушить нарастающий страх, он попытался думать о сегодняшнем разговоре с товарищем У., но нить мысли оборвалась; а когда снова соединилась, то протянулась к торжествам прошлогоднего шестидесятилетнего юбилея, и он подумал: не дай бог, если б сейчас в машине случился сердечный приступ или в мозгу лопнул кровяной сосуд, — шофер наверняка затаил зло на хозяина, не слишком бы гнал в ближайшую поликлинику...
Поэтому вздохнул с облегчением, когда автомобиль, завернув в тихую укромную улочку, остановился у четырехэтажного каменного здания, где находилась квартира Тялкнш. Как и раньше, шесть комнат, но уже второй, а не третий этаж. Пришлось сделать капитальный ремонт и соединить две средних квартиры в одну, чтобы поместились просторная комната отдыха, столовая, а особенно гостиная. Следующий этап — отдельный домик с беседкой, увитой плющом... Мог быть... Но теперь уже не будет. Когда тебе за шестьдесят и перед глазами сверкают молнии, немного-то наживешь. Пенсионер! А пенсионер — ничто. Прошлогодний снег, который не греет, не студит, а помаленьку тает под забором. Так и ты в этой квартире. Растаешь, испаришься. Аминь. Да, да, аминь. Но тут же Тялкша вспомнил, что его отец умер восьмидесяти с хвостиком (значит, крепкий род), следовательно, если верить генетикам, для него, Модестаса, есть возможность удержаться на этой земле по крайней мере еще два десятилетия, добрая половина которых пройдет на трудовом посту. На своем посту. Только на своем посту, а не на какой-то персональной пенсии, черт побери.
Приободрившись, Тялкша воспрял духом, и строгость товарища У. показалась ему не такой угрожающей, а совсем уж хорошо стало, когда, медленно поднявшись до двери своей квартиры и приложив к груди ладонь, почувствовал ровные, хоть и немножко учащенные удары сердца. Хорошо!
Открыла домработница. В белом переднике, пропахшая луком и острыми приправами, — по-видимому, жарила для Андрианаса его любимый бифштекс по-турецки. Но Тялкше бросилось в глаза другое — угрюмое лицо женщины, на котором постоянно светилась приятная улыбка. А когда вошел в комнату и увидел заплаканную жену, понял: случилось что-то неприятное. Если б не дети, пожалуй, не придал бы этому особенного значения — пустяк, очередное препирательство женщин по поводу кухонных проблем: подгорело что-нибудь или пережарилось... Но в гостиной были и Эляна с Андрианасом, один вид которых говорил, что произошло действительно важное событие: Андрианас иронически усмехался из-под коротких рыжих усиков, выглядел бодро, а его карие глаза злорадствовали; Эляна расхаживала по комнате, с вызовом подняв по-мальчишески стриженную голову (наперекор моде), и на ее привлекательном лице было такое упрямство, словно она кричала всему миру: не-е-ет, только через мой труп!
«Вот тебе и дети,—печально подумал Тялкша.— Даже не оглянулись, когда вошел. А чтоб чмокнули в щеку, как раньше... Одно утешение, пока малы, а подрастают — и ты для них уже не авторитет, не отец, а какой-то дворник...»
— Мне кажется, я ваш отец и мы с утра не виделись, — сердито сказал Тялкша, окинув суровым взглядом Эляну и Андрианаса.— Если не любите, постарайтесь хоть быть вежливыми.
— Ах, Модестас! — воскликнула Мария Тялкше-не.— Какое несчастье, какое несчастье... Наша Леночка сошла с ума!
Андрианас радостно захохотал.
Тялкша холодно взглянул на сына и тут же отвернулся, вспомнив, как однажды собирался постричь его спящим — снять эту упавшую на плечи львиную гриву, однако побоялся, так как слышал, что один волосатик за такое отплатил своей матери, вскипятив кастрюлю постного масла и ошпарив ночью ее в кровати.
— Если сумасшедший каждый, кто думает и ведет себя не так, как вам хочется...—спокойно ответила Эляна, расхаживая по комнате.
— Молодец, Лена! — Андрианас хлопнул в ладоши.
— Что за чертовщина ? — растерянно спросил Тялкша.
Мария Тялкшене хотела что-то сказать, но всхлипнула и только бессильно махнула рукой на дочь.
— Для вас, папа, никакая это не новость, — сказала Эляна, остановившись перед стулом, на который только что опустился в изнеможении Тялкша. — Примерно год назад ты предупредил меня, чтоб я не ходила с Кястасом, знаешь, с этим часовщиком из бытового обслуживания, но я все равно ходила, да, ходила, папа. Я его люблю, он меня тоже, и мы решили пожениться.
— Но ты же обещала мне с ним не встречаться...— буркнул Тялкша.
— Обещала, а все-таки...— Эляна, но если любил, то должен бы понять, как трудно отречься от любви. Мне уже двадцать один, папа, пора замуж, а Кястас чудесный парень.
— Из бытового! Часовщик! — воскликнула Мария Тялкшене, перестав всхлипывать и решив, что пора активнее включиться в разговор.—Какой-то сопляк со средним образованием. А ты подумала о своем будущем? Девушка из такой семьи и нате — часовщик! муж — часовщик! Ты, ей-богу, напрашиваешься в сумасшедший дом!
— Упрячьте ее туда, мама, — отозвался Андрианас, сидя на табурете рядом с открытым пианино.
— Заткнись, дурак! — зло крикнул Тялкша, даже не удостоив сына взглядом. — Тебе бы только над всем посмеяться. Хунвейбин! Да, да, хунвейбин... А ты, Лена... Эх, а я-то думал, что ты будешь разумнее своего братца... Где уж там! Кто же выбирает из кучи драгоценностей самую дешевую? Любовь, говоришь? Есть такое чувство, всем нам известно. Но есть еще и рассудок, Леночка, которым надо руководствоваться в первую очередь... Ты же знаешь, через два года тебе кончать университет. Потом — ученая степень, после нее другая, повыше, у нас все возможно, если человек желает чего-то добиться, так сказать... Начальник высокого ведомства, депутат, министр... Все дороги открыты для наших женщин. А твой часовщик? Год-другой после свадьбы будет ничего — любовь и так далее,— а потом? Ты все выше, все солиднее, а он со своими часами? А?
Эляна с сочувствием улыбнулась отцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121