На автобусную остановку, где они обычно расставались, причем он чмокал ее в щеку, она пошла одна. Но обедать он приехал, как всегда, только без привычной бодрой улыбки, и не зарокотал весело его басок от двери: «Добрый день, Ника! О-о, какие вкусные запахи ! Неси поскорей на стол, что у тебя там есть, — я голоден как волк».
Молча повесил пальто, зачесал перед зеркалом плешь на макушке, и она снова не дождалась традиционного поцелуя. Однако, проглотив обиду, заставила себя улыбнуться нервно подергивающимися губами и чмокнуть его где-то возле уха.
За обедом говорила больше она; он довольствовался односложными словечками или кивками, а если изредка и пускался в разговор, то только с Гинтасом, который похвастался, что не смотрел третью серию, хоть мама и разрешила, но не очень-то жалеет, потому что приятели все рассказали.
Вечером Суопис вернулся в обычное время, но, отсидев свои два часа перед телевизором, ушел спать раньше, чем всегда. Когда Вероника, выкупавшись и освежившись, забралась под одеяло, Суопис уже глубоко дышал, и трудно было понять — спит он или притворяется.
Так прошло несколько дней. Вероника чувствовала, как с каждым днем они становятся все более враждебными друг другу, и понимала, что близится развязка, о которой в последнее время она думала все чаще, кстати не ожидая, что это так ее потрясет. И потрясла ее не сама перспектива развода, а невероятная перемена Суописа. Привыкшая видеть рядом послушного исполнителя своих желаний, своей воли, которого не любила, а только терпела, как удобную и необходимую мебель, теперь она не могла себе представить, чтобы этот исполнитель, эта мебель вдруг восстала против нее: нет, не хочу так больше,
мне это не нравится! Он больше не выполнял, а сам пытался диктовать; правда, пока еще косвенно, только игнорируя ее, но разве не так начинается любой бунт? И победителем на этот раз будет он, Суопис! Может случиться и так, что он не предложит разводиться, но это ничего не меняет — все равно нет больше прежнего Суописа, который, как говорил Скирмонис, был творением рук ее, Вероники. Нечто невероятное, тем более что Вероника с удивлением замечает в себе не изведанное ранее чувство к Суопису! Ей-богу, странно: неужели надо потерять человека, чтобы обрести его заново? Нет, нет! Все это только обманчивое предчувствие, она лжет самой себе. Если б Скирмонис позвонил... или хотя бы она узнала, что он тоскует по ней, Веронике, искренне сожалеет о своих словах... Ах, если бы она знала! Но ведь ни знака, ни весточки... Телефон трезвонит, но на том конце провода не он... почтовый ящик как выметен... даже случайно на улице его почему-то нельзя встретить...
— Завтра суббота, — говорит Вероника, накрывая стол для ужина.
— Да, завтра суббота,—соглашается Суопис, вытирая свои очки кусочком замши, которая у него всегда под рукой.
— Хорошо бы в Каунас съездить, давно с твоей сестрой не виделись.
Суопис молчит, он занят своими очками.
— Оттуда могли бы заглянуть к родителям. Завтра уроков у меня нет. Два свободных дня, могли бы съездить.
— Могли бы, но не поедем, — резко отвечает Суопис, не меняя позы.
— Да-а-а?!
— Папа! — бросается на помощь матери Гинтас, большой поклонник любых путешествий. — Поехали завтра! В Каунас, в деревню к дедам. Поехали!
— Поедем, сынок, непременно поедем, только не завтра. Завтра у меня много важных дел в Вильнюсе.
— И какие же у тебя там дела? — едко спрашивает Вероника.
— Мои дела — мне о них и заботиться.
— Твои? Неужели только твои, а не общие?
— Были общие, теперь только мои, — Суопис вдруг поднимает голову, вонзая в Веронику близорукие глаза, которые всегда были неприятны ей без очков,
и нагло смотрит до тех пор, пока она не опускает голову.
— Оказывается, ты хам...—шипит она, покраснев до слез.—Хам, Робертас!
— Возможно, — соглашается он, не повышая голоса. — Но среди нас находятся и ученики, товарищ педагог.
— Гинтас, выйди!
— Нет, ребенок должен соблюдать режим. Поговорим после ужина.
Поели молча. Даже Гинтас уныло жевал свой бутерброд, словно понимая, что это не обычная размолвка родителей, а начало большой беды, которую ничто уже не сможет отвратить.
— Я слушаю, — сказала Вероника, когда они остались вдвоем на кухне и Суопис, преувеличенно вежливо поблагодарив за ужин, встал из-за стола. — А может, я неправильно тебя поняла, когда ты предложил поговорить после ужина?
— Я не предлагал, я только сказал. Можно говорить, можно и не говорить, от этого ничего не изменится. Ничего! — оттарабанил Суопис, положив ладонь на дверную ручку.
— Послушай, Роби, я удивлена! Господи боже, что здесь творится, что творится, скажи мне, я ничего не понимаю?! — Вероника схватила его за плечо и потянула к себе.— Что случилось? Почему вы все с ума посходили? Неужели опять кому-то понадобилось облить грязью ни в чем не повинную женщину?
— Перестань, Вероника. И перемени тактику: вранье на меня больше не действует.
Сказав это, он энергично толкнул дверь, а потом спокойно закрыл ее за собой, даже не удостоив взглядом побелевшую жену, которая лепетала что-то нечленораздельное судорожно трясущимися губами.
Надо было часок погулять, как обычно после ужина, но на этот раз он направился прямо в свой кабинет. А минут через пятнадцать в нем появилась и Вероника — высокомерно спокойная, почти улыбающаяся, успевшая не только привести себя в порядок, сменить туалет, но и накраситься, натереть виски духами.
Суопис, растерявшись, поднял голову и обеими руками захлопнул книгу, из которой что-то выписывал в общую тетрадь.
— Извини, что помешала, но мне кажется, я должна была к тебе зайти, — сказала Вероника, опустившись в кресло, стоявшее у письменного стола.
Суопис вяло повел плечами:
— Да стоит ли...
— Что сейчас штудируешь? Конспекты для лекций?
— Ты же знаешь, что я не веду конспектов.— Суопис снял очки, и, уставившись близорукими глазами перед собой, принялся вытирать стекла кусочком замши. — В прошлое воскресенье меня остановил Людас Скирмонис, у нас с ним был серьезный разговор. Не хотел тебе этого говорить, но раз уж ты зашла... Да, ты, пожалуй, права: нам надо поговорить. Серьезно и начистоту. Хоть раз в жизни.
Вероника кивнула.
— Наверно, чувствуешь, о чем мы могли говорить со Скирмонисом?
— Нет.—Несколько мгновений она молчала, пытаясь справиться с волнением. — Даже не догадываюсь. Поэтому попрошу говорить прямо, без обиняков.
Суопис раздраженно отмахнулся.
— Не так давно я еще тебя любил, Вероника. Не так давно...—говорил он, то налегая грудью на письменный стол, то снова откидываясь на стуле и близоруко глядя в потолок.— С тобой нелегко, но ради любви я все мог тебе простить; мне было хорошо, Вероника, с тобой, я был счастлив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121