Дома — ванна с шампунем. Для обоих. Чистое белье, пахнущая ветром полей постель. Гинтасу выдается разрешение проведать приятелей. В придачу рубль на кино и конфеты. Не менее четырех часов пьянящей свободы.
Спальня. Сумеречный вечерний свет сочится из квадрата окна. Чертовски уютно и хорошо. Настоящая жизнь! Удивительные мгновения, о которых он так часто мечтал под конец командировки.
— Ты меня ждала, Ника?
— Ох, еще бы нет, Роби! Очень-очень!
— Видел там много красивых женщин. Одна даже предлагала позировать. Но все они — нуль перед тобой, Ника.
— Правда? А эта натурщица не свела тебя с пути истинного? — Вероника смеется.—А меня, вообрази только, пытались свести. Дня через два после твоего отъезда кто-то звонит в дверь. Открываю — Негр! Говорю: я одна, неудобно. А он — ты знаешь бесцеремонность Вильпишюса! — в гостиную да за стол: свари кофейку. Прихожу с кофе, вижу — на столе бутылка коньяка. Я и говорю: где это видано, когда мужа нет дома! А Негр — ну и хамье! — как зарегочет своей слоновьей пастью: дикари мы, что ли, не можем минутку культурно посидеть? Ну, культурно так культурно. Поначалу так и было. А потом Негр стал приставать, говорить всякие сальности. Ну, и показала ему на дверь. Потом всю ночь заснуть не могла. Теперь-то смешно, а тогда вся так и дрожала от мысли: а вдруг бы он взбесился? Что я, слабая женщина, перед такой горой?..
Суопис отвечает не сразу. Качает головой, пожимает плечами, но кажется, что он не слишком удивлен.
— Ишь, какой кобель, — говорит наконец. — А вроде друг семьи... Ладно, дай встречу его, я уж все ему...
— Нет, нет, Роби, не надо. Ни слова ему об этом. Веди себя сдержанно, с достоинством, дай понять, что все знаешь, но брезгуешь' копаться в мусоре.
— Думаешь, так будет лучше?
— Точно! Надо ставить себя выше подобных типов. Насмешливое умолчание — лучший ответ. Даже если сплетни пойдут, не стоит обращать на них внимания.
— Сплетни? Какие могут быть сплетни? Какой мужчина станет хвастать тем, что женщина выставила его за дверь.
— Какой ты все-таки наивный мальчик, Роби! Или совсем не знаешь Вильпишюса. Не знаю, как он будет мне мстить, но уверена, что выдумает какую-нибудь пакость. Есть у меня одна приятельница, которая тоже отставила Негра. А после этого пошли в городе слухи, что у этой женщины роман с чужим мужем.
Суопис убежден: с Негром-Вильпишюсом никаких дел! Если заглянет в гости — пожалуйста, садись, потолкуем за чашкой кофе. Элементарная вежливость, необходимая среди цивилизованных людей, и больше ничего.
Наутро Суопис расставляет в гостиной свои холсты, и Вероника имеет случай убедиться, сколько муж натворил за неполный месяц под южным солнцем. Стадо овец на фоне Эльбруса. Пляж. Счастливая мать ведет за руку ребенка по берегу моря. Улыбающаяся мороженщица на улице Сухуми. Портрет работающего колхозника. Портрет рыбака, вытаскивающего сети. Портрет молодой женщины, читающей книгу на пляже. Портреты, горные и морские пейзажи. Счастливый отдых и радостный труд.
Вероника приятно удивлена: действительно много сделано. За такой короткий срок. Очень много! Суопис серьезен, сдержан, но не может скрыть гордости. «Ну как? Недурно, правда? Краски, композиция и все прочее...» — спрашивают его глаза.
Вероника, соглашаясь, кивает, награждает всегдашней улыбкой. Хорошо, прекрасно, чудесно, Роби. Увидела твои работы, и хочется с завистью воскликнуть: «Какая прекрасная жизнь, какие счастливые там люди!» Но чем дальше, тем сдержаннее становится ее улыбка. А когда, оставшись в одиночестве, она еще раз просматривает полотна, первоначальную радость сменяет раздумье. Краски, композиция... Слов нет, Робертас владеет техникой, это уж точно. Но где же «все прочее» — душа произведения, его жизнь? Есть горы, есть пальмы, но все как на фотографии. Закат
в море,.. Да, это? пожалуй, самая удачная работа. Но и на этот закат она смотрит равнодушно, как на надоевший, много раз виденный пейзаж. Женщина, ведущая ребенка, тоже что-то напоминает. Портреты... Нет в них жизненности, а Скирмонис сказал бы: живописец не примешал к краскам чудодейственного порошка, от которого полотно становится живым, волнующим и говорит на своем языке. Критик Лабонис в своей статье об одном художнике-неудачнике выразился : «Его творчество — это радостная, вечно улыбающаяся маска, за которой скрыто истинное лицо жизни».
Возможно. Но почему эти слова должны относиться к Робертасу Суопису? И какого черта они вспомнились именно сейчас, перед этими холстами, напоенными жарким кавказским солнцем? Вероника негромко и зло смеется.
После обеда говорит Суопису, который собирается в город заказывать рамы для картин:
— Я еще раз просмотрела твой кавказский цикл. Думаю, пока не стоит все ставить в рамы.
— Сам знаю, Ника. Над некоторыми придется порядком поработать, недоделаны еще.
— А тебе не кажется, Роби, что ты слишком быстро пишешь? Надо же выносить произведение. Поискать мысль поглубже, решение пооригинальней...
Суопис помрачнел, он разочарован.
— Ты недовольна моими полотнами?
— Нет, почему...—Вероника немного растеряна.— Твои полотна хороши. Но видишь ли, пора дать что-нибудь действительно серьезное... Хорошо подумать, взвесить... Не надо бояться ухлопать на одно полотно побольше времени, но зато выдать такое, чтоб все ахнули.
— Ника, милая...—Суопис не знает, что и говорить: слишком уж неожидан выпад Вероники.— Ты же всегда считала, что труд, только труд, труд и еще раз труд рождает художника.
— Я и не беру своих слов обратно. Трудись! Может, даже больше, чем до сих пор. Больше труда, но меньше... плохих полотен.
— Плохих полотен?
— Ох, еще бы нет, Роби, — безжалостно рубит Вероника.—Тебе надо подтянуться. Можешь! Я верю в тебя, дорогой.
Суопис молчит. Не пойдет уже заказывать рамы, не напоминает о билетах на спектакль гастролирующего театра, который хотел посмотреть. Закрылся у себя в комнате, листает проспекты, альбомы репродукций: вдруг мелькнет в голове оригинальная идея? Завтра сходит в Художественный музей, во Дворец выставок, посмотрит новые экспозиции. Неплохо бы съездить в Ригу, Таллин, посмотреть, над чем работают соседи. Сокровища живописи московских музеев более или менее знакомы. Раза четыре побывал в Эрмитаже. Стоило бы, конечно, съездить еще раз и в тот же Эрмитаж, и в Третьяковку. Шедевры духовно обогащают, будоражат воображение, оживляют мысль. И чертовски хочется работать. Вдохновение! Именно это слово! Большое искусство окрыляет, вливает свежую струю. Просто странно, что находятся художники, которые говорят, что не могут работать, увидев совершенное произведение. Он, Суопис, живописец иного покроя. Ему необходим постоянный контакт с величайшими мастерами палитры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121