Опять же квартира. Небольшая, правда, но уютная, со вкусом обставленная. Станейка редко приглашал Веронику к себе домой, но после каждого такого визита она возвращалась в свою комнату (с пятью койками) в общежитии, как в больничную палату, в которой все обречены и только у нее есть надежда поправиться. Ну конечно, настанет час, и она вырвется из этой камеры добровольного заточения. У нее будет отдельная квартира, автомобиль, не придется трястись над каждым рублем, ломать голову из-за любой женской мелочи. Ее мужем станет не кто-нибудь, а талантливый ученый, человек с перспективами, залог которых в его теперешних достижениях. Станейка — это пища для утоления женского тщеславия, Станейка — это жизнь, удобная, интересная, счастливая. Завистники любят говорить о таких союзах: вышла замуж по расчету. Почему? В жизни ведь бывает и так: сперва вещи, а потом человек. А для нее, Вероники, любимый — это и духовное и материальное. Она любит Ста-нейку не за то, что он обладатель всех этих благ, а потому, что он сумел добиться того, чем обладает. Иное представление о любви — это подлое лицемерие, книжное отношение к жизни; сейчас не времена сказок, когда принцесса влюблялась в свинопаса, выходила за него замуж и оба были счастливы.
Станейка, кажется, согласился с таким взглядом Вероники на любовь. Что ж, романтика — это прекрасно, но жизнь остается жизнью. Новые времена, новые взаимоотношения людей, нов и взгляд на определенные явления. Его даже приятно удивила острота ума Вероники, за что он и похвалил ее, искренне заметив, что мыслит она не по годам самостоятельно. Однако вопрос о женитьбе он больше не поднимал и все меньше находил свободного времени для свиданий.
Между тем жизнь в общежитии становилась все более невыносимой, она и остановки не могла проехать на троллейбусе, не почувствовав себя униженной этой толчеей, этими хамами мужланами, которые и не догадаются уступить место женщине. Но противней всего бывало, когда какая-нибудь из подруг намекала на ее роман со Станейкой и спрашивала, когда же ее пригласят на свадьбу. В таких случаях надо было крепко держать себя в руках, чтобы привычной улыбкой и беззаботной фразой прикрыть вскипавший в сердце гнев, большая часть которого падала на Станейку. И впрямь, разве не он поставил ее в такое глупое положение? Увы, открыто сказать ему она не смела. Как-то невзначай обмолвилась об этом только ближайшей подруге Дане, которая года два назад пережила несчастную любовь, а сейчас служила няней в одной зажиточной семье.
— Все мужики свиньи,—сказала Дана.—Кто-кто, а я этих двуногих самцов знаю как облупленных. Им только одно и нужно. Набаловались, облизнулись, и привет. Может, и встречаются похожие на людей, но и у тех свои капризы. Надутые, избалованные привилегиями самца, убежденные, что ни одна женщина от них не сбежит. А ты попробуй бежать, увидишь, как засуетится. Есть у меня подруга. Флиртовала с таким олухом пять лет. И не женится и не бросает, хоть ты чго!.. Та, назло ему, и закрутила с другим. И знаешь что? Примчался тот в ярости, взмыленный от ревности. Упреки, брань, может, даже по физиономии ей съездил, — не хвастается она. А через месяц — свадьба, и кончились любовные страдания. Хороши сволочи, нечего сказать, уж кто-кто, а я этих ослов знаю как облупленных, их надо не тянуть к себе, а толкать от себя, если хочешь, чтоб за тобой ходили.
Вероника со снисходительной улыбкой отвергла такую характеристику мужчин («Станейка удивительный человек»), но кое-что из этого монолога разгневанной подруги глубоко засело в голове. И вот уже назавтра на лекции Станейки она села не среди девушек, как обычно, а нашла свободное место рядом со студен-
том, который поглядывал на нее чаще других и смущенно краснел, пряча глаза, когда Вероника удостаивала его улыбкой. Вечером они пошли в кино. Твердо условились в субботу посмотреть спектакль в драмтеатре. Но кресло рядом с парнем весь спектакль пустовало: Станейка неожиданно назначил в этот вечер свидание Веронике. Парень переживал: билеты куплены, можно сказать, на последние деньги. Однако в понедельник в аудитории она снова сидела рядом, многообещающе улыбалась, и он, Робертас Суопис, был на седьмом небе от счастья. Увы, несколько дней спустя он снова тяжело вздыхал, видя, как Вероника садится в серую «Волгу», хотя минуту назад попросила, а он пообещал проводить ее до общежития, а вечером повести в кафе «Таурас». (Ужин за одолженную трешку.)
Так прошел семестр, другой. Приближалась весна. Вероника играла, втихомолку кляня нерешительность Станейки. Робертас Суопис иногда страдал, но чаще чувствовал себя счастливым, поскольку примирился с мыслью, что от судьбы не уйдешь, а доцент держался, как и раньше. Только свидания стали еще реже.
Тогда Вероника бросила последний козырь: когда Станейка однажды предложил встретиться, она отказалась, туманно, с двусмысленной улыбкой объяснив, что этот вечер обещала одному человеку, с которым должна обсудить очень важный вопрос. Тогда доцент, отреагировав совершенно не так, как предполагала Вероника, спросил, когда же в ближайшие дни она сможет уделить вечер ему, потому что и им надо обсудить очень важный вопрос.
— Не знаю, заранее трудно сказать, — ответила она, уже не сомневаясь, что ее тактика наконец вывела из равновесия Станейку, он принял решение и хочет поговорить о свадьбе. — Завтра я собиралась сходить в филармонию — концерт Даунораса. Послезавтра обещала мама приехать, — врала она дальше.—Может, на той неделе? Если не срочно...
— Хорошо, не горит, — согласился Станейка, начиная пугать Веронику своей сдержанностью.— Скажи, когда будешь свободна, встретимся.
— По правде... Можно было бы и сегодня... сразу после обеда. На какой-нибудь час. Между пятью и семью.
— Чудесно! Моя машина будет стоять, как всегда, у скверика. Съездим в Панеряй.
Вероника, совсем забыв, что именно в эти часы должен зайти за конспектами Робертас Суопис, одарила Стаиейку страстной улыбкой истосковавшейся женщины.
В половине шестого, миновав по проспекту Советской Армии западную часть города, они вышли из машины в сосновом бору примерно в ста метрах от Дзукийского шоссе. А ровно через час автомобиль мчался обратно, увозя двух молчащих людей с окаменевшими лицами — мужчину и женщину, — при виде которых напрашивалась мысль, что они возвращаются с похорон, навеки распрощавшись с самым дорогим человеком. Вероника не плакала. Однажды на ее губах даже мелькнуло некое подобие улыбки. Если б в этот короткий миг Станейка посмотрел на нее, его бы бросило в дрожь: такая страшная ирония и ненависть проглянули сквозь ледяную броню лица! Взгляд был прозрачно ясен, пуст, направлен в ветровое стекло машины, крепко сжатые кулаки лежали на коленях, которые торчали из-под пальто, точно пластмассовые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Станейка, кажется, согласился с таким взглядом Вероники на любовь. Что ж, романтика — это прекрасно, но жизнь остается жизнью. Новые времена, новые взаимоотношения людей, нов и взгляд на определенные явления. Его даже приятно удивила острота ума Вероники, за что он и похвалил ее, искренне заметив, что мыслит она не по годам самостоятельно. Однако вопрос о женитьбе он больше не поднимал и все меньше находил свободного времени для свиданий.
Между тем жизнь в общежитии становилась все более невыносимой, она и остановки не могла проехать на троллейбусе, не почувствовав себя униженной этой толчеей, этими хамами мужланами, которые и не догадаются уступить место женщине. Но противней всего бывало, когда какая-нибудь из подруг намекала на ее роман со Станейкой и спрашивала, когда же ее пригласят на свадьбу. В таких случаях надо было крепко держать себя в руках, чтобы привычной улыбкой и беззаботной фразой прикрыть вскипавший в сердце гнев, большая часть которого падала на Станейку. И впрямь, разве не он поставил ее в такое глупое положение? Увы, открыто сказать ему она не смела. Как-то невзначай обмолвилась об этом только ближайшей подруге Дане, которая года два назад пережила несчастную любовь, а сейчас служила няней в одной зажиточной семье.
— Все мужики свиньи,—сказала Дана.—Кто-кто, а я этих двуногих самцов знаю как облупленных. Им только одно и нужно. Набаловались, облизнулись, и привет. Может, и встречаются похожие на людей, но и у тех свои капризы. Надутые, избалованные привилегиями самца, убежденные, что ни одна женщина от них не сбежит. А ты попробуй бежать, увидишь, как засуетится. Есть у меня подруга. Флиртовала с таким олухом пять лет. И не женится и не бросает, хоть ты чго!.. Та, назло ему, и закрутила с другим. И знаешь что? Примчался тот в ярости, взмыленный от ревности. Упреки, брань, может, даже по физиономии ей съездил, — не хвастается она. А через месяц — свадьба, и кончились любовные страдания. Хороши сволочи, нечего сказать, уж кто-кто, а я этих ослов знаю как облупленных, их надо не тянуть к себе, а толкать от себя, если хочешь, чтоб за тобой ходили.
Вероника со снисходительной улыбкой отвергла такую характеристику мужчин («Станейка удивительный человек»), но кое-что из этого монолога разгневанной подруги глубоко засело в голове. И вот уже назавтра на лекции Станейки она села не среди девушек, как обычно, а нашла свободное место рядом со студен-
том, который поглядывал на нее чаще других и смущенно краснел, пряча глаза, когда Вероника удостаивала его улыбкой. Вечером они пошли в кино. Твердо условились в субботу посмотреть спектакль в драмтеатре. Но кресло рядом с парнем весь спектакль пустовало: Станейка неожиданно назначил в этот вечер свидание Веронике. Парень переживал: билеты куплены, можно сказать, на последние деньги. Однако в понедельник в аудитории она снова сидела рядом, многообещающе улыбалась, и он, Робертас Суопис, был на седьмом небе от счастья. Увы, несколько дней спустя он снова тяжело вздыхал, видя, как Вероника садится в серую «Волгу», хотя минуту назад попросила, а он пообещал проводить ее до общежития, а вечером повести в кафе «Таурас». (Ужин за одолженную трешку.)
Так прошел семестр, другой. Приближалась весна. Вероника играла, втихомолку кляня нерешительность Станейки. Робертас Суопис иногда страдал, но чаще чувствовал себя счастливым, поскольку примирился с мыслью, что от судьбы не уйдешь, а доцент держался, как и раньше. Только свидания стали еще реже.
Тогда Вероника бросила последний козырь: когда Станейка однажды предложил встретиться, она отказалась, туманно, с двусмысленной улыбкой объяснив, что этот вечер обещала одному человеку, с которым должна обсудить очень важный вопрос. Тогда доцент, отреагировав совершенно не так, как предполагала Вероника, спросил, когда же в ближайшие дни она сможет уделить вечер ему, потому что и им надо обсудить очень важный вопрос.
— Не знаю, заранее трудно сказать, — ответила она, уже не сомневаясь, что ее тактика наконец вывела из равновесия Станейку, он принял решение и хочет поговорить о свадьбе. — Завтра я собиралась сходить в филармонию — концерт Даунораса. Послезавтра обещала мама приехать, — врала она дальше.—Может, на той неделе? Если не срочно...
— Хорошо, не горит, — согласился Станейка, начиная пугать Веронику своей сдержанностью.— Скажи, когда будешь свободна, встретимся.
— По правде... Можно было бы и сегодня... сразу после обеда. На какой-нибудь час. Между пятью и семью.
— Чудесно! Моя машина будет стоять, как всегда, у скверика. Съездим в Панеряй.
Вероника, совсем забыв, что именно в эти часы должен зайти за конспектами Робертас Суопис, одарила Стаиейку страстной улыбкой истосковавшейся женщины.
В половине шестого, миновав по проспекту Советской Армии западную часть города, они вышли из машины в сосновом бору примерно в ста метрах от Дзукийского шоссе. А ровно через час автомобиль мчался обратно, увозя двух молчащих людей с окаменевшими лицами — мужчину и женщину, — при виде которых напрашивалась мысль, что они возвращаются с похорон, навеки распрощавшись с самым дорогим человеком. Вероника не плакала. Однажды на ее губах даже мелькнуло некое подобие улыбки. Если б в этот короткий миг Станейка посмотрел на нее, его бы бросило в дрожь: такая страшная ирония и ненависть проглянули сквозь ледяную броню лица! Взгляд был прозрачно ясен, пуст, направлен в ветровое стекло машины, крепко сжатые кулаки лежали на коленях, которые торчали из-под пальто, точно пластмассовые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121