нельзя ведь распрощаться не потолковав как следует, ведь столько лет прожили по соседству.
Наполнив рюмки, он тяжело вздохнул, еще глубже погрузившись в кресло. Не скрывал, что здорово (а главное, незаслуженно) обижен, но старается не принимать близко к сердцу, поскольку от Диенисов ничего другого и не ждал.
— Такие люди...— говорил он, взмахом руки предлагая мне выпить.— В юности, можно сказать, куском хлеба делились, ради единой цели жизнью рисковали; потом сметоновская тюрьма, дальше в одном отряде партизанили. Славно потрудились на благо социализма, не стыдно вспомнить... было бы. Да что поделаешь, если иной коммунист, даже не нюхавший подполья, лучше понимает жизнь, чем супруги Диенисы? Слышали, что она, Рива, сказала? Да, да, Рива... Не поняли? Нет, тут сам черт не поймет, не распутав все дело до конца, хотя дело и проще простого: не везет человеку, не умеет, лишен способностей жить по аппетитам, вот и ищет виновников своих неудач, нападает на другого, везучего. А этот другой ведь тоже мог пойти к чертовой матери, если б не поспевал нога в ногу с жизнью.
— Простите, товарищ Тялкша, фамилия Диениса мне вроде бы знакома...—вставил я, обоженный неожиданной догадкой.
Тялкша вяло начертал в воздухе полукруг:
— Могли слышать. Когда-то Диенис был почти министром. Партия и правительство выдвинули его, доверили. А потом покатился сразу на несколько ступенек вниз. Дескать, культ личности виноват... Эх, товарищ Скирмонис, тут большой разговор. Большой и неприятный. Видите ли, существуют люди, которым все не так, как, по их мнению, должно быть. Вечно брюзжат, критикуют, надо или не надо — перестрой жизнь по их вкусу, и все тут. Снисходительно настроенные товарищи подобные явления считают ранней старостью, дескать, впадают люди в детство, но я думаю: это необузданное зазнайство, с которого начали все оппортунисты. Да, да, оппортунисты.
Не помню, что я еще спросил о Диенисе. Видно, вопрос был очень неприятен Тялкше, потому что он заерзал, чертя в воздухе протестующие полукруги обеими руками: нет, незачем больше говорить об этом, мы не компетентны обсуждать такие дела. Однако все-таки позволил себе добавить:
— Редко встречаемся. Зашли якобы сына поздравить. И вообще... Очень уж они в наших детей вцепились. Своих-то нет, вот и тешатся чужими. Ну, и они как-то липнут к Диенисам. Да, да, липнут... Сами знаете, дети. С ними только начни... Да что там! Я-то давно раскусил таких граждан: поначалу дети, подарочки, потом вспомнят старую дружбу, а в следующий раз попросят достать квартиру или службу пожирнее. Нет, дружок, повышение надо заслужить, это не порция пельменей, не закажешь в ресторане, ради такого дела Тялкша мизинцем не пошевелит. Да, да, не пошевелит.
Я намекнул, что мне пора домой, много разных хозяйственных забот в связи с переездом.
Тялкша обрадовался и удивился, словно впервые услышав эту новость («Получаете новую квартиру! Поздравляю, поздравляю!»). Он-то давно был такого мнения, что не Людасу Скирмонису, известному в республике скульптору, жить в двухкомнатной конуре, да еще с общей кухней. Собирался даже предложить свои услуги («Кому не известна скромность товарища Скирмониса?»), хоть и жалко потерять хорошего соседа, но раз уж это дело уладилось, остается только порадоваться и пожелать удачи под новой крышей.
Я поблагодарил за добрые слова. Тялкша взмахнул рукой, давая понять, что это мелочь по сравнению с тем, чего стоит мое творчество, и, кажется, довольно искренне признался, что испытывает ко мне, как к человеку и художнику, огромную симпатию и всегда готов помочь.
— Ваш талант дорог народу, товарищ Скирмонис, мы, слуги народа, обязаны всесторонне поддерживать таких людей, — сказал он, выбираясь из кресла, когда я встал перед ним, протянув руку для прощания.— Знайте: если когда-нибудь понадобится помощь, вспомните обо мне, никогда не откажу вам.
— Благодарю, товарищ Тялкша, буду иметь в виду.
— Вот так-то, товарищ Скирмонис...—Он добродушно улыбнулся, довольный собой. — А может, сейчас партию в шашечки? На прощанье.
Мы сыграли две партии в шашки, обе я молниеносно проиграл, и Тялкша, лучась радостью победы, еще раз уверил меня, что в его лице я всегда найду твердую опору в творческой и личной жизни.
11
Скирмонис. Послушай, старик, просто чудо! Все в порядке, можешь поздравить своих Градовских с новой квартирой. Понимаешь, захожу я в эту канцелярию. В приемной масса народу. Надпись: «Не курить! Соблюдать тишину!» За громоздким столом, как за алтарем, секретарша с суровым лицом монахини. Приглушенный шепот, вздохи. Словом, церковное
настроение, только кадильницы да колокольчиков не хватает. Ну, Скирмонис, думаю, теперь тут насидишься. Сосредоточился, пристроился к крайнему в очереди на стуле, а монахиня между тем в кабинет Тялкши и через пять секунд — прошу вас, товарищ Скирмонис, заходите. Никакой проблемы, понимаешь? Сам Тялк-ша встал за столом, пожал руку, едва по плечу не похлопал. Располагайтесь, товарищ Скирмонис, приятно, что не забыли, чем могу быть полезен? Изложил я дело, и чтобы он хоть словечко против. Да, понятно, надо таким людям помочь; благородно с вашей стороны, товарищ Скирмонис, что вы обратили наше внимание на нарушения законности; благородно, по-граждански, патриотично; я уважаю и высоко ценю таких людей. Короче, давно у меня не было такого приятного разговора в высших сферах. Молодец старик этот Тялкша; знаешь, с сего дня я больше не буду поддакивать тем, кто иначе про него думает.
Скардис. В твоем голосе звучат райские фанфары, дружище. Ты случайно не под газом?
Скирмонис. Черти бы драли твой злосчастный скептицизм! Я просто сбросил балласт, который ты на меня навесил, и довольно-таки легко. Ты можешь понять мою радость, ты, неиссякающии резервуар недоверия?
Скардис. Стараюсь, Людас, но все дело портит народная мудрость: не хвали день без вечера.
Скирмонис. Чего же ты хочешь? Чтоб сам Тялкша усадил твоих Градовских в персональную «Волгу» и отвез осматривать новую квартиру? Думаешь, такие дела делаются в одну минуту? Да не будь ты идиотом!
Скардис. Ладно уж, ладно, не обзывайся. Что же они теперь должны делать, эти мои Градовские? Написать еще одно заявление?
Скирмонис. Да, если хотят получить государственную квартиру.
Скардис: Государственную ? Бред какой-то. Неужели у них есть возможность получить государственную квартиру, да еще в ближайшее время? Когда столько лет дрались за кооперативную... Я случайно разговариваю не с Томасом Мором с того света?
Скирмонис. Тялкше все едино — государственная или кооперативная. Проблема одного веса. Судя по дрожи рук Градовского, когда тот позавчера разливал коньяк, мастер будет счастлив, сэкономив несколько тысяч рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Наполнив рюмки, он тяжело вздохнул, еще глубже погрузившись в кресло. Не скрывал, что здорово (а главное, незаслуженно) обижен, но старается не принимать близко к сердцу, поскольку от Диенисов ничего другого и не ждал.
— Такие люди...— говорил он, взмахом руки предлагая мне выпить.— В юности, можно сказать, куском хлеба делились, ради единой цели жизнью рисковали; потом сметоновская тюрьма, дальше в одном отряде партизанили. Славно потрудились на благо социализма, не стыдно вспомнить... было бы. Да что поделаешь, если иной коммунист, даже не нюхавший подполья, лучше понимает жизнь, чем супруги Диенисы? Слышали, что она, Рива, сказала? Да, да, Рива... Не поняли? Нет, тут сам черт не поймет, не распутав все дело до конца, хотя дело и проще простого: не везет человеку, не умеет, лишен способностей жить по аппетитам, вот и ищет виновников своих неудач, нападает на другого, везучего. А этот другой ведь тоже мог пойти к чертовой матери, если б не поспевал нога в ногу с жизнью.
— Простите, товарищ Тялкша, фамилия Диениса мне вроде бы знакома...—вставил я, обоженный неожиданной догадкой.
Тялкша вяло начертал в воздухе полукруг:
— Могли слышать. Когда-то Диенис был почти министром. Партия и правительство выдвинули его, доверили. А потом покатился сразу на несколько ступенек вниз. Дескать, культ личности виноват... Эх, товарищ Скирмонис, тут большой разговор. Большой и неприятный. Видите ли, существуют люди, которым все не так, как, по их мнению, должно быть. Вечно брюзжат, критикуют, надо или не надо — перестрой жизнь по их вкусу, и все тут. Снисходительно настроенные товарищи подобные явления считают ранней старостью, дескать, впадают люди в детство, но я думаю: это необузданное зазнайство, с которого начали все оппортунисты. Да, да, оппортунисты.
Не помню, что я еще спросил о Диенисе. Видно, вопрос был очень неприятен Тялкше, потому что он заерзал, чертя в воздухе протестующие полукруги обеими руками: нет, незачем больше говорить об этом, мы не компетентны обсуждать такие дела. Однако все-таки позволил себе добавить:
— Редко встречаемся. Зашли якобы сына поздравить. И вообще... Очень уж они в наших детей вцепились. Своих-то нет, вот и тешатся чужими. Ну, и они как-то липнут к Диенисам. Да, да, липнут... Сами знаете, дети. С ними только начни... Да что там! Я-то давно раскусил таких граждан: поначалу дети, подарочки, потом вспомнят старую дружбу, а в следующий раз попросят достать квартиру или службу пожирнее. Нет, дружок, повышение надо заслужить, это не порция пельменей, не закажешь в ресторане, ради такого дела Тялкша мизинцем не пошевелит. Да, да, не пошевелит.
Я намекнул, что мне пора домой, много разных хозяйственных забот в связи с переездом.
Тялкша обрадовался и удивился, словно впервые услышав эту новость («Получаете новую квартиру! Поздравляю, поздравляю!»). Он-то давно был такого мнения, что не Людасу Скирмонису, известному в республике скульптору, жить в двухкомнатной конуре, да еще с общей кухней. Собирался даже предложить свои услуги («Кому не известна скромность товарища Скирмониса?»), хоть и жалко потерять хорошего соседа, но раз уж это дело уладилось, остается только порадоваться и пожелать удачи под новой крышей.
Я поблагодарил за добрые слова. Тялкша взмахнул рукой, давая понять, что это мелочь по сравнению с тем, чего стоит мое творчество, и, кажется, довольно искренне признался, что испытывает ко мне, как к человеку и художнику, огромную симпатию и всегда готов помочь.
— Ваш талант дорог народу, товарищ Скирмонис, мы, слуги народа, обязаны всесторонне поддерживать таких людей, — сказал он, выбираясь из кресла, когда я встал перед ним, протянув руку для прощания.— Знайте: если когда-нибудь понадобится помощь, вспомните обо мне, никогда не откажу вам.
— Благодарю, товарищ Тялкша, буду иметь в виду.
— Вот так-то, товарищ Скирмонис...—Он добродушно улыбнулся, довольный собой. — А может, сейчас партию в шашечки? На прощанье.
Мы сыграли две партии в шашки, обе я молниеносно проиграл, и Тялкша, лучась радостью победы, еще раз уверил меня, что в его лице я всегда найду твердую опору в творческой и личной жизни.
11
Скирмонис. Послушай, старик, просто чудо! Все в порядке, можешь поздравить своих Градовских с новой квартирой. Понимаешь, захожу я в эту канцелярию. В приемной масса народу. Надпись: «Не курить! Соблюдать тишину!» За громоздким столом, как за алтарем, секретарша с суровым лицом монахини. Приглушенный шепот, вздохи. Словом, церковное
настроение, только кадильницы да колокольчиков не хватает. Ну, Скирмонис, думаю, теперь тут насидишься. Сосредоточился, пристроился к крайнему в очереди на стуле, а монахиня между тем в кабинет Тялкши и через пять секунд — прошу вас, товарищ Скирмонис, заходите. Никакой проблемы, понимаешь? Сам Тялк-ша встал за столом, пожал руку, едва по плечу не похлопал. Располагайтесь, товарищ Скирмонис, приятно, что не забыли, чем могу быть полезен? Изложил я дело, и чтобы он хоть словечко против. Да, понятно, надо таким людям помочь; благородно с вашей стороны, товарищ Скирмонис, что вы обратили наше внимание на нарушения законности; благородно, по-граждански, патриотично; я уважаю и высоко ценю таких людей. Короче, давно у меня не было такого приятного разговора в высших сферах. Молодец старик этот Тялкша; знаешь, с сего дня я больше не буду поддакивать тем, кто иначе про него думает.
Скардис. В твоем голосе звучат райские фанфары, дружище. Ты случайно не под газом?
Скирмонис. Черти бы драли твой злосчастный скептицизм! Я просто сбросил балласт, который ты на меня навесил, и довольно-таки легко. Ты можешь понять мою радость, ты, неиссякающии резервуар недоверия?
Скардис. Стараюсь, Людас, но все дело портит народная мудрость: не хвали день без вечера.
Скирмонис. Чего же ты хочешь? Чтоб сам Тялкша усадил твоих Градовских в персональную «Волгу» и отвез осматривать новую квартиру? Думаешь, такие дела делаются в одну минуту? Да не будь ты идиотом!
Скардис. Ладно уж, ладно, не обзывайся. Что же они теперь должны делать, эти мои Градовские? Написать еще одно заявление?
Скирмонис. Да, если хотят получить государственную квартиру.
Скардис: Государственную ? Бред какой-то. Неужели у них есть возможность получить государственную квартиру, да еще в ближайшее время? Когда столько лет дрались за кооперативную... Я случайно разговариваю не с Томасом Мором с того света?
Скирмонис. Тялкше все едино — государственная или кооперативная. Проблема одного веса. Судя по дрожи рук Градовского, когда тот позавчера разливал коньяк, мастер будет счастлив, сэкономив несколько тысяч рублей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121