и на тов. Тялкшу я не затаил зла, хотя и думаю сейчас, что наши дела с Данге могли бы сложиться более удачным образом, если б мы хоть на год раньше распрощались с Градовскими. Ну что ж, не повезло. Но разве стоит из-за этого злиться и сводить мелкие счеты с жизнью, если ты решил окончательно и бесповоротно уйти из нее? Да еще после того, как наконец-то решилась проблема, которую целых пять лет мы считали самой главной: вторая комната, Градовских, свободна, итак, я становлюсь хозяином отдельной — отдельной! — квартиры. Бум, бум! Каких-нибудь два-три года назад можно было спятить от счастья, а сейчас я ищу веревку. Нет, такой способ покончить с собой для меня противен. Висельник! От одного слова тошнит. Самая привлекательная смерть — в ванне. Растянулся в теплой воде, чикнул бритвой по венам... Умилительная картина. Да и боли никакой. Слабел и слабел понемножку, как бы погружаясь в дрему, пока не угас совсем. Удивительная смерть, маэстро, что и говорить. Да толку-то, ежели в нашей квартире нет ванной — всего лишь душ. Сходить в ванные городской бани? Чтоб потом тебя там проклинали: вот бродяга, нашел где арендовать местечко для смерти! Нет, маэстро, самоубийство в таком месте немногим лучше смерти в петле. То лее самое, что выскочить из окна на пятом этаже и шмякнуться на проезжающую ассенизационную машину. Вонючее дело, уважаемые товарищи! Другое дело — выстрел в висок. Но, будьте любезны, подскажите, где достать пистолет? Нет, в нашу эпоху прилично с собой не покончишь. Итак, все как следует прикинув, я остановился на двух способах, которые показались мне достаточно практичными, а главное — совместимыми с этикой артиста. Однако, вникнув в суть дела, увидел, что один из них (а именно смерть в воде) ни в коей мере неприемлем, поскольку я совершенно не умею плавать. Найдут через полсотни километров от Вильнюса застрявшим в сучьях упавшего в реку дерева. Разбухшего, словно губка. И что решат ? Ну конечно, несчастный случай! Шлялся по берегу Не-рис, поскользнулся, шмякнулся в воду, вот вам и конец
Предстану в таком свете, что лучшие друзья удивятся, как Дате раньше от меня не удрала, посчитают, что всю жизнь во мне и было-то всего лишь столько, сколько вытекло, когда вскрыли облепленное водорослями брюхо. Нет, маэстро, ни за какие деньги в воду, пускай туда кидается этот мебельщик с гарнитурами спален да гостиных своего производства, когда Донге его до этого доведет. А я лучше приму эффективную таблетку. Бум, бум! Есть уже при себе такая штучка, завязанная в уголок носового платка. Достаточно рот разинуть, и...
Вы помните, как в тот вечер после спектакля я приволок к Вам в мастерскую бутылку коньяка? Говорил, что у меня влиятельный приятель, в буфете которого постоянно имеются отборные средства самоопьянения. Простите, уваж. тов. Скирмонис, но тогда я Вам немножно солгал. Этот приятель — простой осветитель сцены с месячным окладом в сотню рублей. Па первой скрипке в его семье играет жена, врач, работающая в психиатрической, такой же псих, как и ее пациенты, но умеющая к официальной зарплате добавить в два-три раза больше, прописывая своим безумцам дефицитные лекарства. Я не хвалю ее за это, но, увы, не могу и осудить, потому что не нашлись бы дураки, дабы платить вдесятеро за таблетку, если ее можно было бы легко получить в каждой аптеке. Ну, к ее чести, должен сказать: не взяла с меня ни копейки. Даже не усомнилась в том, что использую по назначению — для мышей, которых, как я соврал ей, расплодилось в нашем коммунальном публичном доме видимо-невидимо. Хоть и улыбнулась несколько подозрительно, но еще раз повторила способ применения: растворить таблетку в ведре бульона, залить этим бульоном отварной рис или лапшу и подать мышам. Десять тысяч смертей гарантировано. Такая таблетка призовет ко мне смерть за две секунды, маэстро. Аминь. Прощайте. Не поминайте лихом несчастного актера комедийного плана. Бум, бум, бум!
Бесконечно уважающий и ценящий Вас
Аурелиюс Стундис. Р. 8.
Раза три прочитал адресованное Вам письмо, дабы убедиться в том, что не наплел чепухи. Вроде чего-то и не хватает. Кроме того, я слишком часто бумкаю.
Но это влияние персонажа пьесы, которого мне предстояло сыграть на скорой премьере, но сейчас я, как и он, шагаю в могилу. Да и с моими ушами в последнее время что-то творится: время от времени в них раздается бумканье, что я нечаянно и зафиксировал в письме. Бум, бум, бум...
Только сложив письмо и сунув в конверт, я спохватился, что о многом не написал, так что моя решимость порвать все узы с этим светом, глубокоуваж. тов. Скирмонис, может показаться недостаточно мотивированной. Тем паче если из беспорядочного моего рассказа Вы не поняли, что вчера Градовский переехал на новую квартиру, кооперативную, жирной взяткой на целый год ускорив эту операцию. А Донге умчалась вместе с ним. Все произошло в последнюю минуту, и так неожиданно, что мы с Ядвигой почувствовали себя как во сне. Я сам, лопаясь от радости, помог перетаскать в грузовик мебель, узлы и прочую утварь. Осталась лишь какая-то мелочь. А вчера они с Ядвигой приехали на своей легковушке за этими мелочами и тут лее поцапались до драки. Черт знает, кто первый завелся, но даю голову на отсечение, что Градовскому этот конфликт был нужен позарез. Он пнул свою бабу ногой в зад, па ему — скалкой по голове. Ежи, как всегда в случаях, выскочил в дверь, вниз по лестнице, и — в автомобиль. А там уже сидела Данге... Бум, бум, бум...
Так оба и удрали, маэстро. Суд, объяснять нечего, наведет порядок, однако покамест Ядвига сидит в пустой замусоренной комнате с детьми и плачет. Чтоб им было на чем спать, я вынул матрац из своей двуспальной кровати, а сам, подстелив старое пальто, растянулся на полу. Вы заметили, что сейчас лунные ночи и ясная погода? Кровать зияла до утра посреди комнаты, как могила, а я, не отрывая обезумевших глаз, смотрел на нее и думал, думал... Правильнее будет сказать, не сам думал, а какая-то невидимая мясорубка проталкивала мысли, будто фарш, в застывший мозг, проявляя там когда-то снятый материал и располагая фотографии в таком порядке, что у меня нет теперь иного выхода, как побыстрее покинуть сию юдоль слез. Какое унижение, какой позор! Не знаю, может ли злейший враг так жестоко надругаться над человеком, как надругалась надо мной женщина, которую я рабски любил! Разве смогу я после всего этого посмотреть
людям в глаза? Уважать — нет, это уже слишком — хоть бы терпеть себя, высмеянного, оплеванного, выставленного последним идиотом? Нет, нет, маэстро, я не вижу никакого смысла жить! Могу примириться с утраченной любовью, с изменами, убедив себя, что этого нет, но закрыть глаза на предательство, презрение, издевку... Да что Вы, это уж слишком для Аурелиюса Стундиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121