Пренебрежительный, а может, презрительный жест обидевшегося человека.
— Ах, я и сама понимаю: бестактно...—Уне прижимает влажный платок к горящим щекам. — Никогда не думала, что могла бы так поступить... Знаю, вы вправе меня презирать... Но все так неожиданно навалилось! Оглушило, раздавило... Смерть не может быть страшнее...
Суопис встает, оправляет пиджак, подтягивает узел галстука.
— Я вас понимаю, товарищ Скирмонене. Сожалею, что так случилось.
— Сожалеете?! — почти кричит Уне, возмущенная поразительной сдержанностью Суописа. — Можно подумать, что мы говорим о чем угодно, только не о вашей жене.
— Виноват, я не понял, что вы хотели этим сказать?
— Ничего! Совершенно ничего, товарищ Суопис, раз уж вы не поняли. Послушайте, уважаемый, неужели вам не кажется, что следует что-то делать? Что-то предпринять?..
— Делать? А что?
— Что? Да поговорите со своей женой. Убедите ее, взывайте к совести. И вообще... Она же не ребенок, должна понять...
— Простите, товарищ Скирмонене, позвольте нам с женой свои дела решать самим. М-да-а...
— Это уже не только ваши с ней дела, уважаемый.
— Само собой разумеется, товарищ Скирмонене. Если все обстоит именно так, как вы себе представили. А вообще... почему не может случиться, что вы слишком трагично отнеслись ко всему этому? Слишком поспешные, продиктованные эмоциями выводы, так сказать... Насколько я знаю свою жену, она вряд ли позволила себе больше, чем невинный флирт. А если ваш муж влюблен, как он вам признался, то разве стоит из-за этого поднимать всемирный скандал?
Уне тоже встает со скамьи. Сочащееся сквозь листву солнце бьет прямо в глаза. На лице Суописа тоже играют запутанные тени.
— Очень жаль. — В голосе Уне горечь и разочарование. — А я-то думала, что вы любите свою жену.
— Это уж наше с ней дело, товарищ Скирмонене,—серьезно, подчеркивая каждое слово, говорит Суопис—Мое и Вероники. Вы сказали, надо что-то делать. М-да-а, согласен. Но это «что-то», на мой взгляд, должно быть не что иное, как наши совместные усилия не давать пищи для сплетен. Поэтому я смею советовать вам, товарищ Скирмонене, не делать из своих догадок историй. Зачем мутить воду, которую обычно приходится потом выпивать самим? Все-таки честь семьи, человеческое достоинство... Кроме того, подобный шум повредил бы престижу художника. Общество считает нас одухотворенными существами, ну и пусть, давайте не будем разрушать эти иллюзии, товарищ Скирмонене.
Накануне решили поехать на природу. Однако сегодня с самого утра все не так, как должно быть. Прежде всего это ошеломляющее признание Скирмониса. Едва вошла в квартиру, вернувшись со свидания, как раздался телефонный звонок: Суопис. Будет обедать дома. Поездка на природу откладывается: им нужно спокойно поговорить в домашней обстановке.
— О чем же будем говорить? — спрашивает Вероника с деланной иронией, когда они уже успели пообедать, а Гинтас, одаренный целыми тремя рублями, мчится вниз по лестнице к приятелям. — В жизни не видела тебя, Робертас, таким кислым. Что же случилось? Неужели оправдались мои прогнозы: Негр пустил в ход свой язычище?
Суопис отодвигается от стола вместе со стулом. Минутку молча смотрит на Веронику, на лице которой сияет беззаботная улыбка. Потом, сняв очки и занявшись чисткой стекол, говорит:
— Сегодня перед обедом у меня был весьма неприятный разговор со Скирмонене.
— Вот так так! — Вероника чувствует, что заливается краской, однако усилием воли тут же берет себя в руки.—Так что же она тебе сказала, эта скульп-торша, если не секрет?
— Она показала мне письмо, которое ты от родителей послала Скирмонису.
— Письмо? Даже письмо! — Вероника разражается смехом. — А что же было интересного в том письме, если мадам решила познакомить с его содержанием посторонних лиц?
— Не читал. Бросил взгляд и вернул. Знаешь, что я не считаю приличным копаться в чужих секретах.
— Ох, еще бы нет, ты корректен, Роби, но в этом случае мог бы и нарушить свои принципы.— Вероника с сожалением качает головой. — Мы со Скирмонисом изредка обмениваемся письмами. Никакой это не секрет, я как-то тебе уже об этом говорила.
— Мне? — Суопис удивлен. — Что-то не припоминаю...
— Да неужели? Как-то вечером ужинали в ресторане и зашел разговор. Странно, что ты забыл. Видно, был рассеян, мой милый, если не запомнилось. Нехорошо. Муж не должен дремать, когда жена признается, что состоит в переписке с чужим мужчиной. — На губах Вероники играет озорная улыбка, хотя глаза выдают внутреннее напряжение, которого, кстати, Суопис не замечает.
— М-да-а...— говорит он растерянно и левой рукой приглаживает волосы, которые взъерошила Вероника, проходя мимо.—Ну и зачем вам эта переписка?
— И правда, зачем? — Вероника удивлена, кажется, такой простой, но почему-то раньше не пришедшей ей в голову мыслью.— Странно, но как-то до сих пор сама не задумывалась. Хм... Видно, затем, что... интересно. Ну, вроде игры. Да, только поэтому. Не люблю мужиков, а вот такие солидные, с авторитетом, вроде Скирмониса... Вообще художники с малых лет моя слабость. Но зачем я тут исповедуюсь перед тобой, как перед ксендзом? Наболтаю всего, а ты потом смеяться будешь. Ну и дуры же мы, бабы!
— Да говори, говори.
— О чем? Что есть люди, которые, сами испачкавшись в грязи, хотят и другого грязью заляпать? Ну и пускай стараются. Жалко только эту бедную Скирмонене. Такая порядочная женщина! Просто не верится. Если не опомнится, козни Негра превратят ее в посмешище; только неизвестно, захочет ли кто-нибудь смеяться над таким жалким существом. Боже ты мой, и что только не делает с человеком слепая ревность! Поднимать шум из-за того, что романтически настроенная женщина с симпатией относится к ее мужу... Ну знаете, только болезненная фантазия может дойти до таких вершин абсурда. Классический пример отсталости в цивилизованном обществе. Если так смотреть на взаимоотношения мужчины и женщины, дойдем до того, что кое-кому захочется зажечь костры инквизиции и побросать в них всех ведьм двадцатого века, которые смеют думать, что между мужчиной и женщиной возможна интеллектуальная, не основанная на сексе дружба. Бедные примитивы! Они забыли или ничего не слышали о великих умах человечества, большинство из которых имели рядом женщину-друга. Не жену, не любовницу, а именно друга — в полном смысле этого слова. Наверное, современники во все эпохи тоже оплевывали этих женщин, но сейчас мы знаем из опубликованных писем, какая чистая, большая и глубокая дружба связывала обе стороны. Эх, да что я буду тебе объяснять, у самого хватает ума понять, что Скирмонис для меня прежде всего художник. Только художник. И, разумеется, незаурядный, ты и сам это признаешь. Я уважаю его талант и, конечно, немного горжусь, что мне он уделяет больше внимания, чем другим женщинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
— Ах, я и сама понимаю: бестактно...—Уне прижимает влажный платок к горящим щекам. — Никогда не думала, что могла бы так поступить... Знаю, вы вправе меня презирать... Но все так неожиданно навалилось! Оглушило, раздавило... Смерть не может быть страшнее...
Суопис встает, оправляет пиджак, подтягивает узел галстука.
— Я вас понимаю, товарищ Скирмонене. Сожалею, что так случилось.
— Сожалеете?! — почти кричит Уне, возмущенная поразительной сдержанностью Суописа. — Можно подумать, что мы говорим о чем угодно, только не о вашей жене.
— Виноват, я не понял, что вы хотели этим сказать?
— Ничего! Совершенно ничего, товарищ Суопис, раз уж вы не поняли. Послушайте, уважаемый, неужели вам не кажется, что следует что-то делать? Что-то предпринять?..
— Делать? А что?
— Что? Да поговорите со своей женой. Убедите ее, взывайте к совести. И вообще... Она же не ребенок, должна понять...
— Простите, товарищ Скирмонене, позвольте нам с женой свои дела решать самим. М-да-а...
— Это уже не только ваши с ней дела, уважаемый.
— Само собой разумеется, товарищ Скирмонене. Если все обстоит именно так, как вы себе представили. А вообще... почему не может случиться, что вы слишком трагично отнеслись ко всему этому? Слишком поспешные, продиктованные эмоциями выводы, так сказать... Насколько я знаю свою жену, она вряд ли позволила себе больше, чем невинный флирт. А если ваш муж влюблен, как он вам признался, то разве стоит из-за этого поднимать всемирный скандал?
Уне тоже встает со скамьи. Сочащееся сквозь листву солнце бьет прямо в глаза. На лице Суописа тоже играют запутанные тени.
— Очень жаль. — В голосе Уне горечь и разочарование. — А я-то думала, что вы любите свою жену.
— Это уж наше с ней дело, товарищ Скирмонене,—серьезно, подчеркивая каждое слово, говорит Суопис—Мое и Вероники. Вы сказали, надо что-то делать. М-да-а, согласен. Но это «что-то», на мой взгляд, должно быть не что иное, как наши совместные усилия не давать пищи для сплетен. Поэтому я смею советовать вам, товарищ Скирмонене, не делать из своих догадок историй. Зачем мутить воду, которую обычно приходится потом выпивать самим? Все-таки честь семьи, человеческое достоинство... Кроме того, подобный шум повредил бы престижу художника. Общество считает нас одухотворенными существами, ну и пусть, давайте не будем разрушать эти иллюзии, товарищ Скирмонене.
Накануне решили поехать на природу. Однако сегодня с самого утра все не так, как должно быть. Прежде всего это ошеломляющее признание Скирмониса. Едва вошла в квартиру, вернувшись со свидания, как раздался телефонный звонок: Суопис. Будет обедать дома. Поездка на природу откладывается: им нужно спокойно поговорить в домашней обстановке.
— О чем же будем говорить? — спрашивает Вероника с деланной иронией, когда они уже успели пообедать, а Гинтас, одаренный целыми тремя рублями, мчится вниз по лестнице к приятелям. — В жизни не видела тебя, Робертас, таким кислым. Что же случилось? Неужели оправдались мои прогнозы: Негр пустил в ход свой язычище?
Суопис отодвигается от стола вместе со стулом. Минутку молча смотрит на Веронику, на лице которой сияет беззаботная улыбка. Потом, сняв очки и занявшись чисткой стекол, говорит:
— Сегодня перед обедом у меня был весьма неприятный разговор со Скирмонене.
— Вот так так! — Вероника чувствует, что заливается краской, однако усилием воли тут же берет себя в руки.—Так что же она тебе сказала, эта скульп-торша, если не секрет?
— Она показала мне письмо, которое ты от родителей послала Скирмонису.
— Письмо? Даже письмо! — Вероника разражается смехом. — А что же было интересного в том письме, если мадам решила познакомить с его содержанием посторонних лиц?
— Не читал. Бросил взгляд и вернул. Знаешь, что я не считаю приличным копаться в чужих секретах.
— Ох, еще бы нет, ты корректен, Роби, но в этом случае мог бы и нарушить свои принципы.— Вероника с сожалением качает головой. — Мы со Скирмонисом изредка обмениваемся письмами. Никакой это не секрет, я как-то тебе уже об этом говорила.
— Мне? — Суопис удивлен. — Что-то не припоминаю...
— Да неужели? Как-то вечером ужинали в ресторане и зашел разговор. Странно, что ты забыл. Видно, был рассеян, мой милый, если не запомнилось. Нехорошо. Муж не должен дремать, когда жена признается, что состоит в переписке с чужим мужчиной. — На губах Вероники играет озорная улыбка, хотя глаза выдают внутреннее напряжение, которого, кстати, Суопис не замечает.
— М-да-а...— говорит он растерянно и левой рукой приглаживает волосы, которые взъерошила Вероника, проходя мимо.—Ну и зачем вам эта переписка?
— И правда, зачем? — Вероника удивлена, кажется, такой простой, но почему-то раньше не пришедшей ей в голову мыслью.— Странно, но как-то до сих пор сама не задумывалась. Хм... Видно, затем, что... интересно. Ну, вроде игры. Да, только поэтому. Не люблю мужиков, а вот такие солидные, с авторитетом, вроде Скирмониса... Вообще художники с малых лет моя слабость. Но зачем я тут исповедуюсь перед тобой, как перед ксендзом? Наболтаю всего, а ты потом смеяться будешь. Ну и дуры же мы, бабы!
— Да говори, говори.
— О чем? Что есть люди, которые, сами испачкавшись в грязи, хотят и другого грязью заляпать? Ну и пускай стараются. Жалко только эту бедную Скирмонене. Такая порядочная женщина! Просто не верится. Если не опомнится, козни Негра превратят ее в посмешище; только неизвестно, захочет ли кто-нибудь смеяться над таким жалким существом. Боже ты мой, и что только не делает с человеком слепая ревность! Поднимать шум из-за того, что романтически настроенная женщина с симпатией относится к ее мужу... Ну знаете, только болезненная фантазия может дойти до таких вершин абсурда. Классический пример отсталости в цивилизованном обществе. Если так смотреть на взаимоотношения мужчины и женщины, дойдем до того, что кое-кому захочется зажечь костры инквизиции и побросать в них всех ведьм двадцатого века, которые смеют думать, что между мужчиной и женщиной возможна интеллектуальная, не основанная на сексе дружба. Бедные примитивы! Они забыли или ничего не слышали о великих умах человечества, большинство из которых имели рядом женщину-друга. Не жену, не любовницу, а именно друга — в полном смысле этого слова. Наверное, современники во все эпохи тоже оплевывали этих женщин, но сейчас мы знаем из опубликованных писем, какая чистая, большая и глубокая дружба связывала обе стороны. Эх, да что я буду тебе объяснять, у самого хватает ума понять, что Скирмонис для меня прежде всего художник. Только художник. И, разумеется, незаурядный, ты и сам это признаешь. Я уважаю его талант и, конечно, немного горжусь, что мне он уделяет больше внимания, чем другим женщинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121