), машине, десятке тысяч рублей на сберкнижке, когда главная забота человека — как бы приятнее провести досуг. Иной, погляди, работает кладовщиком или завбазой, официально получает восемьдесят рублей в месяц (один человек кое-как проживет), а ухитряется содержать семью, да и автомобиль купить. Другой за такие же гроши рубит мясо (может и газировку продавать), его жена вертится за стойкой в ресторане, и у них растет двухэтажный дом с гаражом. Что ж, в нем тоже скоро будет автомобиль. Будет автомобиль и у доярки крепкого колхоза, и у свинарки, да и старичок пенсионер, владелец пасеки в несколько десятков ульев, купит за сахарный мед своему сыну «Москвич»; еще года три, и все они станут моторизованными, если, конечно, не умрут, пока дойдет очередь. Выбери одну из перечисленных здесь профессий плюс сноровка, и ты сделаешь размашистый шаг к сытому будущему. Почему качаешь головой? Не нравится? Почему же не нравится, братец? Разве лучше прозябать в этом заплесневелом полуподвале и лепить из пластилина никому не нужные фигурки, которые у нормального человека вызывают только сочувствие? Чудак какой-то, чокнутый... Одной ногой в сумдоме. Но ты не обращаешь на это внимания. «Чихал я на мнение других. Главное, что сам думаю о себе...» Часто ты даже не замечаешь, что творится вокруг. Скульптура! Все для скульптуры, этой ведьмы-колдуньи, которая пожирает твои бессонные ночи, высасывает мозг, пьет кровь прямо из сердца. Разве пластилиновые фигурки стоят этого? Или листы набросков, измаранные впопыхах! Или гипс макетов, этих миниатюр будущего произведения, которое, пожалуй, никогда не увидит света?.. Их здесь без счета, этих смешных пустяковин, все углы ими забиты: на буфете, на платяном шкафу, на этажерке, даже подоконник ими уставлен, будто витрина сувенирной лавки. А ты все лепишь, по ночам выкуриваешь сигарету за сигаретой и сокрушаешься, пока однажды в отчаянии не разбиваешь этот гипс вдребезги. Брак! Мусор! Идея-однодневка. На свалку ее! И — шмяк об пол. Вторую, третью фигуру. И четвертой уготована та же судьба. Если ты зол на себя и считаешь себя последним неудачником, это непременно случится, и Уне, плача, будет таскать ведрами черепки на помойку. Но однажды ты зацепишься-таки за эмбрион будущего
произведения, и по сердцу пройдет жаркая дрожь. Живой! Смахнешь пыль, долго будешь смотреть на него, ничего еще толком не понимая, но всем своим естеством ощущая биение живого пульса и зная уже, что этот набросок ты никогда не швырнешь на пол, не засунешь под диван-кровать, он не даст тебе покоя ни днем, ни ночью, пока ты, завершив его, не подаришь миру. Счастлив, боже мой, как ты счастлив! Сердце поет, его захлестнула любовь ко всему живому. Комната-гроб (один конец шире) расщепилась на атомы и испарилась в пространство, словно капля воды, упавшая на раскаленное железо. Ни побеленной известкой штукатурки, ни стен, ни потолка. Кругом одно солнце, солнце, солнце. Необозримая небесная синева. Простор и ширь. А в душе — крылья. До того мощные, что страх берет! Лети куда хочешь, и все тебе доступно, все кругом твое. Ты — властелин вселенной. Бог. Творец. Будь благословенна, о могучая покровительница рабов искусства фантазия, будь благословенна тысячи крат! Ты улыбаешься, ты смеешься, ты хохочешь. И бежишь к знакомому профессору, который на месяц-другой приютил тебя в своей мастерской. Потом получишь угол в столярном цеху театра, из него переберешься за город — почти час езды на автобусе от дома. Ты будешь выклянчивать крышу для своих произведений у кого придется, лишь бы обрести потолок над головой и несколько квадратных метров пола, чтоб сложить материал и поставить помост со скульптурой. Твои произведения разбросаны по сараям, кладовкам, стоят у профессора, в столярном цехе, пока однажды ты не наткнешься на забытый всеми полуподвал, собственность покойного пана Елбжихов-скот. О тсподи, своя мастерская! Наконец-то у тебя появился отдельный угол, где ты беспрепятственно сможешь общаться с музами. Это уже событие, да, волей-неволей приходится признать, что ты одолел еще одну ступеньку лестницы, ведущей в гору. В этом подвале мясника за два года родится произведение, привлекшее внимание серьезной критики, твою фамилию упомянут в центральной печати, а вскоре тебя наградят солидной премией. Лауреат! Как мы до сих пор не замечали этого человека?! Еще издали перед тобой будут приподнимать шляпы, женщины будут ласково улыбаться, пылко пожмут руки те, кто раньше проходил мимо, тебя не заметив. У того, кому и положено, окажется твое заявление на квартиру. Четыре года видеть в окно одни только ноги... Хватит! Пускай другой любуется этой картиной... Разумеется, разумеется, товарищ Скирмонис, рассмотрим. Три года рассматривали, и ничего. Плохая квартира, сказали, тесная, да еще с общей кухней, но кто-то ведь должен в ней жить, верно, товарищ Скирмонис? А почему обязательно кто-то другой, а не вы? У нас все считаются людьми; ледниковая эпоха миновала. Однако диплом лауреата некоторых товарищей вскоре надоумил, что не стоило торопиться с выводами. Ужас как неприятно, когда по наущению руководящих товарищей приходится поднимать трубку и самому предлагать то, в чем раньше отказывал. Двухкомнатная квартира! С отдельной кухней, ванной и прочими удобствами. Балкончик на солнечную сторону, с видом на молодой скверик. Царская квартира, Уне! Живем! Твое настроение растет как на дрожжах, творческая мысль окрылена. Серия медалей. Портрет известного человека. Памятник, который впоследствии будет воздвигнут в одном из крупных городов. Критика, в определенных случаях щедрая на добрые слова, перечисляет: успех, успех, успех. Это уже не подъем, а бег вприпрыжку в гору. Одним скачком от площадки до площадки: высокий орден по случаю юбилея, опять премия, на сей раз уже во всесоюзном масштабе. Двухкомнатная квартира для тебя уже тесновата (так решил один ответственный товарищ), получишь четырехкомнатную, а то, видите ли, неудобно перед гостями, особенно зарубежными, которые пожелают взглянуть на твою частную жизнь, раз уж ты прославился. Ну и, разумеется, пора решить вопрос о мастерской. Нельзя же допустить, чтобы солидный скульптор обретался в каком-то подвале. Стыд и срам!
Скирмонис улыбается, втянув голову в воротник. Благодарим за добрые пожелания, но они малость запоздали. Надо было, по крайней мере, десять лет назад, когда он не подозревал о том, что где-то в старом городе затерялся полуподвал, который позднее он сам оштукатурит, побелит, сменит половицы, отгородит комнатушку — и все своими руками, чтоб было подешевле, ведь и так придется на несколько месяцев порядком затянуть ремень — материалы! Да, тогда было бы дело другое. А сейчас — нет, на что ему новое помещение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
произведения, и по сердцу пройдет жаркая дрожь. Живой! Смахнешь пыль, долго будешь смотреть на него, ничего еще толком не понимая, но всем своим естеством ощущая биение живого пульса и зная уже, что этот набросок ты никогда не швырнешь на пол, не засунешь под диван-кровать, он не даст тебе покоя ни днем, ни ночью, пока ты, завершив его, не подаришь миру. Счастлив, боже мой, как ты счастлив! Сердце поет, его захлестнула любовь ко всему живому. Комната-гроб (один конец шире) расщепилась на атомы и испарилась в пространство, словно капля воды, упавшая на раскаленное железо. Ни побеленной известкой штукатурки, ни стен, ни потолка. Кругом одно солнце, солнце, солнце. Необозримая небесная синева. Простор и ширь. А в душе — крылья. До того мощные, что страх берет! Лети куда хочешь, и все тебе доступно, все кругом твое. Ты — властелин вселенной. Бог. Творец. Будь благословенна, о могучая покровительница рабов искусства фантазия, будь благословенна тысячи крат! Ты улыбаешься, ты смеешься, ты хохочешь. И бежишь к знакомому профессору, который на месяц-другой приютил тебя в своей мастерской. Потом получишь угол в столярном цеху театра, из него переберешься за город — почти час езды на автобусе от дома. Ты будешь выклянчивать крышу для своих произведений у кого придется, лишь бы обрести потолок над головой и несколько квадратных метров пола, чтоб сложить материал и поставить помост со скульптурой. Твои произведения разбросаны по сараям, кладовкам, стоят у профессора, в столярном цехе, пока однажды ты не наткнешься на забытый всеми полуподвал, собственность покойного пана Елбжихов-скот. О тсподи, своя мастерская! Наконец-то у тебя появился отдельный угол, где ты беспрепятственно сможешь общаться с музами. Это уже событие, да, волей-неволей приходится признать, что ты одолел еще одну ступеньку лестницы, ведущей в гору. В этом подвале мясника за два года родится произведение, привлекшее внимание серьезной критики, твою фамилию упомянут в центральной печати, а вскоре тебя наградят солидной премией. Лауреат! Как мы до сих пор не замечали этого человека?! Еще издали перед тобой будут приподнимать шляпы, женщины будут ласково улыбаться, пылко пожмут руки те, кто раньше проходил мимо, тебя не заметив. У того, кому и положено, окажется твое заявление на квартиру. Четыре года видеть в окно одни только ноги... Хватит! Пускай другой любуется этой картиной... Разумеется, разумеется, товарищ Скирмонис, рассмотрим. Три года рассматривали, и ничего. Плохая квартира, сказали, тесная, да еще с общей кухней, но кто-то ведь должен в ней жить, верно, товарищ Скирмонис? А почему обязательно кто-то другой, а не вы? У нас все считаются людьми; ледниковая эпоха миновала. Однако диплом лауреата некоторых товарищей вскоре надоумил, что не стоило торопиться с выводами. Ужас как неприятно, когда по наущению руководящих товарищей приходится поднимать трубку и самому предлагать то, в чем раньше отказывал. Двухкомнатная квартира! С отдельной кухней, ванной и прочими удобствами. Балкончик на солнечную сторону, с видом на молодой скверик. Царская квартира, Уне! Живем! Твое настроение растет как на дрожжах, творческая мысль окрылена. Серия медалей. Портрет известного человека. Памятник, который впоследствии будет воздвигнут в одном из крупных городов. Критика, в определенных случаях щедрая на добрые слова, перечисляет: успех, успех, успех. Это уже не подъем, а бег вприпрыжку в гору. Одним скачком от площадки до площадки: высокий орден по случаю юбилея, опять премия, на сей раз уже во всесоюзном масштабе. Двухкомнатная квартира для тебя уже тесновата (так решил один ответственный товарищ), получишь четырехкомнатную, а то, видите ли, неудобно перед гостями, особенно зарубежными, которые пожелают взглянуть на твою частную жизнь, раз уж ты прославился. Ну и, разумеется, пора решить вопрос о мастерской. Нельзя же допустить, чтобы солидный скульптор обретался в каком-то подвале. Стыд и срам!
Скирмонис улыбается, втянув голову в воротник. Благодарим за добрые пожелания, но они малость запоздали. Надо было, по крайней мере, десять лет назад, когда он не подозревал о том, что где-то в старом городе затерялся полуподвал, который позднее он сам оштукатурит, побелит, сменит половицы, отгородит комнатушку — и все своими руками, чтоб было подешевле, ведь и так придется на несколько месяцев порядком затянуть ремень — материалы! Да, тогда было бы дело другое. А сейчас — нет, на что ему новое помещение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121