— Олэ! — крикнул я.
— Благодарите Пако! Если бы не он, не видать вам даже заморенного цыпленка.
Смуглое лицо Пако расплылось в улыбке, я крепко пожал парню руку.
Вторая половина дня на фронте выдалась сравнительно спокойной, зато у нас хлопот было множество. Пендрик в поте лица жарил кур на кухне медпункта, мы с Хаимом из соседних домов таскали стулья, столы, кое-какую посуду. В старомодных высоких стеклянных вазах на столе стояли цветы, а в широком глиняном горшке — ветки кактуса с округлыми колючими листьями. Пако довольно долго пропадал, потом появился с огромным крутобоким глиняным кувшином. Он нес его в обнимку и поставил передо мной, как крестьянин больного ребенка.
— Товарищ медико, что вы на это скажете?
Я заглянул в узкое горлышко. Кувшин был доверху полон солеными маслинами.
— Отличная закуска, Пако,— похвалил я.— Где достал?
— Нашел в одном погребе.
— Тащи обратно! — сказал я.— Вернется хозяин, увидит пустой кувшин, будет проклинать нас.
Пако тяжко вздохнул, вытер вспотевший лоб и ответил:
— Товарищ медико, тяжел он, черт, обратно не донести. И так чуть грыжу не заработал. Давайте оставим под мою ответственность.
— Ну, раз такое дело, давай оставим,— согласился
я и отправил в рот одну маслину. Она была очень аппетитна. Видимо, засол был сделан рукой знатока.
Первыми явились наши ребята: Борис, Дик, Ян Це-ринь и Август Саука. Увидев накрытый стол, они чуть не запрыгали от радости.
— Ты смотри, прямо как в «Лидо»! — изумился Август Саука.
— Еще бы хорошего кофе,— заметил Дик,— тогда ни дать ни взять — предместный бар моей рыжеволосой Мэри...
— Будет вам и кофе, но только в конце, все, как в лучших домах,— отозвался Пендрик.— Но где же остальные? Жаркое стынет.
— Может, съездить привезти? — сказал Пако. Я распорядился:
— Дуй, Пако!
Пако бросился во двор, Дик за ним.
— Дик,— крикнул вдогонку Борис,— ты-то куда? Но было поздно: зарычал мотор, и санитарная машина укатила.
— Дисциплинка!..— проворчал Борис.— Дай таким волю, к черту на кулички убегут.
Стало темнеть. Хаим Берман засветил полдюжины гильз-коптилок, наполненных оливковым маслом. Патио зарябил красноватым подвижным светом. Засунув руку по локоть в крутобокий кувшин, Пендрик сыпал в миски соленые маслины, а Ян и Август наполняли консервные банки вином. На улице снова зарычал мотор, и мы, подталкивая друг друга, высыпали во двор встречать гостей. При виде их мы не могли удержаться от смеха: впереди верхом на мудром Сан-Педро ехал Дик, за ним шагала шестерка «антитанкистов» во главе с Адамом Огринем. Даже в сумерках было заметно, как они выросли, загорели, запылились в сражениях. Приосанившись на осле, Дик доложил Борису:
— Товарищ командир, гости явились на пир.
— Сухопутные пираты! — воскликнул Борис.— Милости просим!
Он обнял Адама Огриня и с такой силой хлопал ручищами по его спине, что пыль летела столбом.
— Довольно, ты же из него подкову выгнешь,— смеялся я.— Дай и мне обнять.
Братание продолжалось довольно долго, пока в дверях не появился Пендрик с белоснежным полотенцем через руку.
— Дорогие друзья, прошу пожаловать к нам в «Л и до».
— Ребята, за мной! — скомандовал Адам.
Скоро все сидели в патио за праздничным столом.
Черный квадрат ночного неба над патио переливался ярким сиянием звезд, а над ними, словно мутный ручей, туманно мерцал Млечный Путь. Пламя коптилок слегка трепыхалось под дуновением ночного ветерка, который через вчерашний пролом в стене пробрался в патио и теперь невидимкой обхаживал стол заодно с неутомимым Пако, взявшим на себя заботу о вине. Довольно быстро все перезнакомились, и начались непринужденные дружеские разговоры.
— Как поживает Вера? — спросил Борис. Адам нахмурился.
— Плохо. Опять в тюрьме.
— Пишешь ей? — спросил я Огриня.
— А как же! Ведь она моя жена. Нас обоих отвели в охранку в день нашей свадьбы. Даже выпить на радостях не успели.
— Вот мерзавцы... В такой день забрать людей! Просто чудовищно.
Адам усмехнулся.
— И главное, она ведь только-только вышла из тюрьмы. Свадьба есть свадьба. У Веры, конечно, после тюрьмы ни гроша, и у меня негусто. Словом, свадебный наряд — шелковое платье с длинным шлейфом — заняли у подруги. Женщина всегда остается женщиной. Если бы ты знал мою Веру! — Адам обернулся ко мне.— Умнее и красивее женщины я не встречал. Да, расписались, поехали ко мне. Мать к обеду тушила все ту же капусту. Но что-то не было готово, и мы с Верой вышли погулять. Тут я вспомнил про цветы и повел ее в цветочный магазин. И вдруг через витрину вижу, за нами следят. Что делать? Бежать? Но как? Беру Веру под руку, выходим на улицу. Тут нас и взяли, привезли в охранку. Когда Веру вели по лестнице, она, бедняжка, запуталась в своем длинном платье, что-то треснуло, гляжу: шлейф отлетел. Так мы расстались в день нашей свадьбы, даже не поцеловались ни разу. Меня потом освободили, а Веру, как «лицо, представляющее чрезвычайную опасность для существующего порядка», опять упрятали в тюрьму. И у меня, конечно, горела земля под ногами. Так что я решил отправиться в Испанию. Дай, думаю,
погляжу, что это за штука война, вдруг самим придется воевать...
Пендрик и Пако, убрав миски с маслинами, собирались подавать жаркое, как вдруг за горами Педросо проснулся фронт: застрочили пулеметы, заухала тяжелая артиллерия. Видимо, фашисты предприняли атаку. Все повскакали с мест и бросились туда. Однако бой продолжался недолго, а когда мы все вместе через несколько часов вернулись в медпункт, Пендрик был мрачнее тучи.
— В чем дело? — спросил я шепотом.
— Беда! Сковородка сковырнулась, все куры в песке.
— Сполосни горячей водой да ставь скорее на стол.
— Я так и сделал. Но соус вылился. Я, правда, собрал с пола ложкой, но скрипит, черт!
— Что скрипит?
— Соус. На зубах скрипит.
— Ничего, желудок не зеркало, авось не заметят,— успокоил я Пендрика.
— А без соуса не жаркое... Только никому ни слова, ладно?
— Ладно,— пообещал я и вернулся к столу. Все были на месте, за исключением Сауки.
— А где же Август? — спросил я.
— На батарее. Скоро придет.
Пендрик с Пако разносили жареных, в горячей воде омытых кур и соус, собранный ложкой с глиняного пола. Все ели и похваливали, только Адам Огринь, вонзив зубы в куриное горлышко, воскликнул:
— Кохонудо, что-то скрипит на зубах!
— Это соль,— оправдывался Пендрик.— Подсыпал чуточку больше, чем следует, вот и скрипит. Плохую соль нам выдают, товарищ лейтенант.
— Давай-ка лучше споем,— предложил я.
И Адам Огринь со своими ребятами затянул гимн противотанковой батареи:
Революционеры, антитанкисты, Мы для свободы жизни не щадим. Вот мы стоим, пускай идут фашисты. Ребята, залп!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128