Он кивнул, чтобы я вышел. На пороге я обернулся, спросил:
— Она спит? Она не потеряла сознание? Профессор грозно глянул на меня, и я поспешил
выйти. Довольно долго я стоял у двери. Наконец дверь растворилась, я замер. Профессор был мрачен, он остановился и бросил на меня сочувственный взгляд. Я понял его без слов.
— Кроме вас у нее в Париже есть близкие?
— Мать,— ответил я не своим голосом.
— Позвоните, пусть приедет,— сказал он тихо.— Проститься...
— Не может быть! — прошептал я с каким-то злым упрямством, но профессор ласково положил мне на плечо руку и сказал:
— Увы... Она будет жить еще несколько часов...
Гита прожила дольше. Она умерла только поздно вечером, умерла без стона и страданий. Она, казалось, медленно увяла вместе с моими чайными розами, лежавшими у нее на груди.
Глава 21
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Через десять дней все было готово для отъезда госпожи Юдиной в Ригу. Урну с пеплом Гиты я передал за неделю до этого одной похоронной фирме с условием, что к определенному сроку ее переправят поездом в Ригу. В том же поезде было заказано отдельное купе для матери Гиты и маленького Анатола. Прежде чем пойти за сыном в родильный дом, я пригласил госпожу Юдину пообедать со мной.
За столом мы больше молчали, и прощальный обед скорей был похож на поминки. Наконец она сказала:
— Итак, мы с Анатолом уезжаем... Как жаль, что вы не можете ехать с нами!
— Меня бы сразу задержали, прямо на границе.
— Вам нужно растить сына. Может, они это учтут, и суд вас оправдает?
— Что вы! Наоборот, теперь меня судили бы с большей строгостью. Судили бы еще за побег.
— Да, видно, им неведома жалость,— вздохнула мать.— Боже, что они сделали с моей дочерью! — воскликнула она и снова заплакала.— Душегубы... Я воспитаю его, можете не беспокоиться. Только вот увидимся ли когда-нибудь?
— Непременно увидимся. Я вернусь. Приеду при первой же возможности.
— Будем ждать,— ответила госпожа Юдина.— Я собиралась было сделать решительный шаг в своей жизни, но теперь...
— Что вы хотели сделать?
— Развестись с мужем.
Не веря своим ушам, я переспросил:
— С отцом Гиты?
Она взглянула на меня так, словно молила понять и простить ее.
— Да, я хотела развестись со своим мужем. Но только вам признаюсь: не он отец Гиты. Он ужасный и гадкий человек. А теперь... теперь опять придется жить с ним. Только не думайте, что я вас упрекаю. Ради вас и внука я готова на все. На все...
— Значит, вы разлюбили мужа?
— Я никогда не любила его,— сказала она и снова заплакала.— Он купил меня. Мы в ту пору жили на берегу одного озера. Он был в Бухаресте по делам своей фирмы. Приехал с друзьями повеселиться к нам в табор. Напоил отца и за большую сумму купил меня, как лошадь. Я никогда не любила его. Это мерзкий, извращенный человек. Но теперь я останусь с ним. Так нужно. Ради вашего ребенка.
— Вы очень великодушны, госпожа Юдина,— сказал я.~ Ни за что бы не принял вашей жертвы, если бы не обстоятельства.
— Не говорите глупости! — воскликнула она.— Все равно бы я вам его не оставила. Что бы вы стали делать с ребенком? Кроме того, вы же сами сказали, что скоро намерены покинуть Францию.
— Если мне не продлят паспорт. А его, конечно, не продлят. Во-первых, потому что паспорт фальшивый, во-вторых, есть ордер на мой арест. Словом, я должен уехать.
— Только пишите мне, где бы вы ни были, пишите. Я буду помогать вам, чем смогу. А не перебраться ли вам в Швейцарию?
— Надо подумать,— ответил я неопределенно, не желая раскрывать своих истинных планов: они бы встревожили госпожу Юдину.— Возможно, так и сделаю — поеду в Швейцарию. Посмотрим. Я буду писать вам. Вам обоим. Обязательно...
Мы встали. Обед остался почти нетронутым. Из ресторана мы отправились в родильный дом за Анатолом. Госпожа Юдина приняла его от няни, усадила нас в такси, а сама отправилась сделать кое-какие покупки. Она торопилась: поезд уходил через несколько часов.
Когда я вернулся в отель, Пьер стоял у раскрытого лифта. Взглянув на завернутого в пеленки Анатола, он сказал:
— Совсем как у моей сестры Жанны. А чем же вы будете его кормить?
— Как-нибудь покормим,— ответил я.— Он у нас скоро отправится в путь.
— Такой маленький! И куда?
— В Ригу.
— А он вынесет такое путешествие?
— Бабушка возьмет с собой что нужно,— сказал я.
— Я позвоню Жанке, чтобы ока пришла покормила его.
Он выскочил из лифта и бросился к телефону.
— Не надо! — прокричал я ему вслед, но Пьер не ответил.
Я поднял маленького Анатола в свой номер.
— Ну вот,— сказал я ему, закрывая дверь,— здесь я живу. Здесь жила и твоя мама. Если бы ты только знал, какая чудесная была у тебя мама! Самая красивая, самая добрая, самая чистая, самая славная во всем белом свете.— Я положил его на Гитину постель и продолжал: — Вот здесь она спала. Полежи немножко в постельке своей мамы, первый и последний раз. Скоро ты отправишься в путь, и твой папа долго-долго тебя не увидит. А когда ты вырастешь большой, я расскажу тебе всю правду. Ничего от тебя не скрою, не имею права скрывать. Ты должен узнать имена мерзавцев, которые отняли жизнь у твоей матери. Ты должен вырасти большим, во всем разобраться, научиться по-настоящему любить и ненавидеть. Мы скоро расстанемся. Ты поедешь на родину своей матери, на мою родину, а я... От тебя я ничего не скрою. Я поеду совсем в другую сторону... Там, далеко на юге, за дикой стеной Пиренеев, лежит страна Испания, там живут отважные люди, с оружием в руках поднялись они на борьбу. Туда уехали мои друзья, скоро и я буду с ними. Но я буду писать тебе. Я хочу, чтобы мои письма сохранились, чтобы ты прочитал их, когда вырастешь большим, и понял меня. Может быть, ты видишь своего отца в последний раз...
Так мы беседовали с ним, пока не раздался стук в дверь. Я пошел открывать. На пороге стоял Пьер и с ним молодая женщина.
— Пьер позвонил мне,— сказала она, краснея.— Я приехала... Я с удовольствием... Я все знаю... Что же делать, уж такая женская доля.
Жанна, конечно, не знала всех превратностей судьбы Гиты, но ее забота тронула меня. Я сказал ей, что маленький Анатол вот-вот должен уехать.
— Надо покормить ребенка на дорогу, как же так...— воскликнула она, расстегивая блузку.
— Хорошо. Буду вам очень признателен,— сказал я и вышел в соседнюю комнату. Пьер тем временем уже исчез. Я сидел на диване и слушал, как маленький Ана-тол, причмокивая, пил молоко.
— Какой чудесный мальчик! — говорила Жанна.— Маленький, как бутончик, ну, ничего, подрастет. Ест он хорошо, значит, и расти будет быстро.
— Правда? А он хорошо ест?
— Мальчики всегда едят хорошо, лучше, чем девочки. И растут быстрее.
— А у вас девочка? — спросил я, и она с восторгом отозвалась:
— У меня маленькая чудная девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Она спит? Она не потеряла сознание? Профессор грозно глянул на меня, и я поспешил
выйти. Довольно долго я стоял у двери. Наконец дверь растворилась, я замер. Профессор был мрачен, он остановился и бросил на меня сочувственный взгляд. Я понял его без слов.
— Кроме вас у нее в Париже есть близкие?
— Мать,— ответил я не своим голосом.
— Позвоните, пусть приедет,— сказал он тихо.— Проститься...
— Не может быть! — прошептал я с каким-то злым упрямством, но профессор ласково положил мне на плечо руку и сказал:
— Увы... Она будет жить еще несколько часов...
Гита прожила дольше. Она умерла только поздно вечером, умерла без стона и страданий. Она, казалось, медленно увяла вместе с моими чайными розами, лежавшими у нее на груди.
Глава 21
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Через десять дней все было готово для отъезда госпожи Юдиной в Ригу. Урну с пеплом Гиты я передал за неделю до этого одной похоронной фирме с условием, что к определенному сроку ее переправят поездом в Ригу. В том же поезде было заказано отдельное купе для матери Гиты и маленького Анатола. Прежде чем пойти за сыном в родильный дом, я пригласил госпожу Юдину пообедать со мной.
За столом мы больше молчали, и прощальный обед скорей был похож на поминки. Наконец она сказала:
— Итак, мы с Анатолом уезжаем... Как жаль, что вы не можете ехать с нами!
— Меня бы сразу задержали, прямо на границе.
— Вам нужно растить сына. Может, они это учтут, и суд вас оправдает?
— Что вы! Наоборот, теперь меня судили бы с большей строгостью. Судили бы еще за побег.
— Да, видно, им неведома жалость,— вздохнула мать.— Боже, что они сделали с моей дочерью! — воскликнула она и снова заплакала.— Душегубы... Я воспитаю его, можете не беспокоиться. Только вот увидимся ли когда-нибудь?
— Непременно увидимся. Я вернусь. Приеду при первой же возможности.
— Будем ждать,— ответила госпожа Юдина.— Я собиралась было сделать решительный шаг в своей жизни, но теперь...
— Что вы хотели сделать?
— Развестись с мужем.
Не веря своим ушам, я переспросил:
— С отцом Гиты?
Она взглянула на меня так, словно молила понять и простить ее.
— Да, я хотела развестись со своим мужем. Но только вам признаюсь: не он отец Гиты. Он ужасный и гадкий человек. А теперь... теперь опять придется жить с ним. Только не думайте, что я вас упрекаю. Ради вас и внука я готова на все. На все...
— Значит, вы разлюбили мужа?
— Я никогда не любила его,— сказала она и снова заплакала.— Он купил меня. Мы в ту пору жили на берегу одного озера. Он был в Бухаресте по делам своей фирмы. Приехал с друзьями повеселиться к нам в табор. Напоил отца и за большую сумму купил меня, как лошадь. Я никогда не любила его. Это мерзкий, извращенный человек. Но теперь я останусь с ним. Так нужно. Ради вашего ребенка.
— Вы очень великодушны, госпожа Юдина,— сказал я.~ Ни за что бы не принял вашей жертвы, если бы не обстоятельства.
— Не говорите глупости! — воскликнула она.— Все равно бы я вам его не оставила. Что бы вы стали делать с ребенком? Кроме того, вы же сами сказали, что скоро намерены покинуть Францию.
— Если мне не продлят паспорт. А его, конечно, не продлят. Во-первых, потому что паспорт фальшивый, во-вторых, есть ордер на мой арест. Словом, я должен уехать.
— Только пишите мне, где бы вы ни были, пишите. Я буду помогать вам, чем смогу. А не перебраться ли вам в Швейцарию?
— Надо подумать,— ответил я неопределенно, не желая раскрывать своих истинных планов: они бы встревожили госпожу Юдину.— Возможно, так и сделаю — поеду в Швейцарию. Посмотрим. Я буду писать вам. Вам обоим. Обязательно...
Мы встали. Обед остался почти нетронутым. Из ресторана мы отправились в родильный дом за Анатолом. Госпожа Юдина приняла его от няни, усадила нас в такси, а сама отправилась сделать кое-какие покупки. Она торопилась: поезд уходил через несколько часов.
Когда я вернулся в отель, Пьер стоял у раскрытого лифта. Взглянув на завернутого в пеленки Анатола, он сказал:
— Совсем как у моей сестры Жанны. А чем же вы будете его кормить?
— Как-нибудь покормим,— ответил я.— Он у нас скоро отправится в путь.
— Такой маленький! И куда?
— В Ригу.
— А он вынесет такое путешествие?
— Бабушка возьмет с собой что нужно,— сказал я.
— Я позвоню Жанке, чтобы ока пришла покормила его.
Он выскочил из лифта и бросился к телефону.
— Не надо! — прокричал я ему вслед, но Пьер не ответил.
Я поднял маленького Анатола в свой номер.
— Ну вот,— сказал я ему, закрывая дверь,— здесь я живу. Здесь жила и твоя мама. Если бы ты только знал, какая чудесная была у тебя мама! Самая красивая, самая добрая, самая чистая, самая славная во всем белом свете.— Я положил его на Гитину постель и продолжал: — Вот здесь она спала. Полежи немножко в постельке своей мамы, первый и последний раз. Скоро ты отправишься в путь, и твой папа долго-долго тебя не увидит. А когда ты вырастешь большой, я расскажу тебе всю правду. Ничего от тебя не скрою, не имею права скрывать. Ты должен узнать имена мерзавцев, которые отняли жизнь у твоей матери. Ты должен вырасти большим, во всем разобраться, научиться по-настоящему любить и ненавидеть. Мы скоро расстанемся. Ты поедешь на родину своей матери, на мою родину, а я... От тебя я ничего не скрою. Я поеду совсем в другую сторону... Там, далеко на юге, за дикой стеной Пиренеев, лежит страна Испания, там живут отважные люди, с оружием в руках поднялись они на борьбу. Туда уехали мои друзья, скоро и я буду с ними. Но я буду писать тебе. Я хочу, чтобы мои письма сохранились, чтобы ты прочитал их, когда вырастешь большим, и понял меня. Может быть, ты видишь своего отца в последний раз...
Так мы беседовали с ним, пока не раздался стук в дверь. Я пошел открывать. На пороге стоял Пьер и с ним молодая женщина.
— Пьер позвонил мне,— сказала она, краснея.— Я приехала... Я с удовольствием... Я все знаю... Что же делать, уж такая женская доля.
Жанна, конечно, не знала всех превратностей судьбы Гиты, но ее забота тронула меня. Я сказал ей, что маленький Анатол вот-вот должен уехать.
— Надо покормить ребенка на дорогу, как же так...— воскликнула она, расстегивая блузку.
— Хорошо. Буду вам очень признателен,— сказал я и вышел в соседнюю комнату. Пьер тем временем уже исчез. Я сидел на диване и слушал, как маленький Ана-тол, причмокивая, пил молоко.
— Какой чудесный мальчик! — говорила Жанна.— Маленький, как бутончик, ну, ничего, подрастет. Ест он хорошо, значит, и расти будет быстро.
— Правда? А он хорошо ест?
— Мальчики всегда едят хорошо, лучше, чем девочки. И растут быстрее.
— А у вас девочка? — спросил я, и она с восторгом отозвалась:
— У меня маленькая чудная девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128