— В Латвии, у родных. Жена умерла в Париже.
— Бедняга,— сказал Савич.— Несчастный ты человек. Но зачем так рано женился?
— Полюбил.
— И потому надо было жениться? А если погибнешь? Ребенок станет сиротой. Чего ж ты его бросил, полетел в Испанию? О детях, мой милый, надо заботиться. Наплодить детей, а потом взвалить заботу на других — это не дело.
— Я не мог возвратиться на родину. Меня ожидала тюрьма.
— Тогда не надо было заводить детей.
—- Это случилось раньше. Осложнения вышли потом.
— Все равно! — воскликнул Микола.— В мире и без того хватает сирот. Вон посмотри в Испании! Тут, конечно, иное дело. А своего малыша ты напрасно бросил.
— Микола, как ты не поймешь! — горячился я.— Ее погубили фашисты. Я хочу отомстить. В жизни все гораздо сложнее, чем тебе представляется.
— Он мне говорит о жизни! Я постарше тебя. Но уж раз ты запутал ее, свою жизнь, то распутать вряд ли удастся. Живи, не' тужи о прошлом. Малыша не забывай. А горе свое поскорей забудь. Я вижу, ты слишком угрюм и замкнут. Так нельзя. Сколько можно убиваться! И у меня бывало всякое. Но все проходит. Я все такой же. Не унываю. Радуюсь. Так скорее заживают раны. И легче живется? Ты меня понял?
— Понял. Но у каждого свой характер.
— Характер можно изменять. Только нужно понять его недостатки. Горе гони прочь, а сладость жизни собирай и откладывай в сердце, как пчела откладывает мед в свои соты. И тогда живется легко и работа спорится. Так учил меня отец, так я и сам живу. Хорошо!..
— Может быть,— уклончиво ответил я.
— Сомневаешься?
— Я тебе завидую. Микола отмахнулся.
— Ерунда, чему тут завидовать. А жить — это искусство, так и запомни.
Мы въехали на пустынные улицы Пособланко. Был обеденный час, и, по старому испанскому обычаю, все находились дома. Только на городской площади у колодца толпились женщины и девушки с кувшинами.
— Ты посмотри, какие красотки! — воскликнул Микола.— Что я тебе говорил!
В самом деле, девушки были одна другой лучше — смуглые, стройные, гибкие. Впервые после разлуки с Ги-той я любовался женской красотой. А девушки смеялись, сверкая белоснежными зубами, звали напиться воды.
Савич велел остановить машину, мы вышли.
— Какие бородатые! — весело кричали испанки.
— Ты откуда, красавчик? — обратилась ко мне одна из смуглянок с большими алыми серьгами.
— С севера,— ответил вместо меня Микола.
— Там у всех такие прекрасные волосы?
Мне показалось, что она смеется надо мной, и я почувствовал, что краснею.
— Где тут у вас парикмахер? — смутившись, спросил я,
— Ради бога, не трогайте ваших волос! — воскликнула девушка.— Они у вас просто чудо!
Она говорила совсем серьезно, и я улыбнулся ей. Набравшись храбрости, спросил, как ее зовут.
— Альбина Пине до,— ответила она.
— Меня — Анатолио.
— Анатолио! — напевно произнесла Альбина и снова повторила: — Анатолио, Анатолио, Анатолио... Откуда у вас такое прелестное имя?
— Подарок матери. Имя довольно нелепое.
— Что вы, прелестное имя! Я покажу вам парикмахера, Анатолио, только обещайте не трогать своих волос. Договорились? Бороду можно, а волосы не трогать.
— Хорошо, обещаю,— весело ответил я.
Микола Савич любезничал сразу с несколькими.
Я позвал его, мы с Альбиной сели в машину и поехали к парикмахеру. По дороге Альбина завезла домой кувшин с водой.
— Я живу вместе с мамой,— рассказывала Альбина.— Она стирает белье в госпитале, а я шью гимнастерки в мастерской.
— Отца нет? — спросил я.
— Погиб под Талаверой в самом начале войны, Я склонил голову. Но живой характер девушки не
давал волю грусти.
— Вы долго пробудете в нашем городе? — спросила она.
— Тут же уедем.
— Какая жалость? — воскликнула Альбина и посмотрела на меня своими большими блестящими глазами.— У нас тут одни юнцы да старики остались. И станцевать-то не с кем. Все разъехались, а если появятся — так же, как вы: здравствуйте и до свидания,
— А где у вас можно потанцевать? — вмешался Микола.
— Дома,— ответила Альбина.— У меня есть патефон и хорошенькие подружки. По вечерам иной раз танцуем одни, без кавалеров.
— Мы вернемся к вечеру,— сказал Микола.— Вы разрешите вас навестить?
— Конечно! — воскликнула Альбина.— Я позову подружку. Потанцуем, идет?
— Идет,— отозвался я.— Но что скажет мама?
— Она будет рада. У меня славная мама. Она вас обожает.
— Но она ведь в глаза нас не видела,— возразил я,
— Я хочу сказать, она обожает бойцов интербригад,— пояснила Альбина.— Для нее это будет праздник,
— Хорошо, договорились,— заключил Микола Са-вич.
Альбина сидела рядом со мною. В машине было тесно, ее горячий локоть лежал на моей руке.
— Ну вот, приехали,— сказала она, прикасаясь к моему плечу.— Здесь живет парикмахер. Только не срезайте прекрасных волос, хорошо?
— Обещаю.
— Вечером ждем вас! — крикнула она на прощанье.
— Ну, что я говорил! — ликовал Микола.
— Чудесная девушка,— ответил я.
— Они все тут чудесные. Все как на подбор.
— Классные девушки,— подтвердил и шофер-югослав, всю дорогу хранивший молчание.— Мне уже за пятьдесят, а посмотришь на такую — и начинаешь понимать, что огонек в груди не совсем угас.
Мы подстриглись, побрились и вышли из парикмахерской в облаках одеколона. К нам вернулось давно не изведанное чувство чистоты и непринужденности.
Погода в тот день держалась сносная — без дождей. Из Пособланко мы проехали километров десять в сторону фронта и там долго колесили по' проезжим дорогам, пока не нашли подходящие позиции для нашей батареи. Километрах в двух от переднего края, на круглом лесистом холме, облюбовали место под наблюдательный пункт. Покончив с делами, вернулись в город. Савич получил с интендантского склада наш паек: три бутылки красного вина, три белые булки с томатным желе и колбасой. Со всей этой снедью мы явились в гости к Альбине. Она была дома и, нарядная, вместе с матерью и подружкой поджидала нас.
В просторной комнате у очага был накрыт стол — большая коврига белого хлеба, жаркое из кролика, жареные желуди, миска с оливами и плетеный кувшин с вином. Вручив матери наш гостинец, мы познакомились. Подругу звали Карменситой. Она была на год-другой старше Альбины, более сдержанна, но очень мила. Савич быстро нашел с ней общий язык, и они занялись патефоном. Наш шофер помогал матери резать хлеб, открывал бутылки. Загнусавил патефон, мать, извинившись за скудное угощение, пригласила нас к столу. Сама она подсела к горящему очагу, чтобы подрумянить кусочки белого хлеба. Комната наполнилась приятным ароматом. Микола Савич предложил тост за победу республики.
Мать вздохнула.
— Дай бог, сынок. Столько народу погибло, столько крови пролито. Иной раз в,госпитале смотришь,-— привезли без рук, без ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128