Я сказал об этом Зоро, он усмехнулся, пошел в дом и скоро вернулся с пачкой пожелтевших писем и тремя воинскими книжками.
— Вот все их богатство,— сказал Зоро, бросив буР маги на стол.
— А денег у них при себе не было? — наивно спросил я.
— Денег? — переспросил Зоро. — Откуда же у них могли быть деньги! А если и были, свалили в яму со всеми деньгами. Мы по карманам не шарим.
— Составьте акт,— сказал я ему. — Хорошо, что вспомнил. Комиссар просил.
— Комиссар! — протянул насмешливо Зоро.— Для этих комиссаров главное бумажки.
— Порядок есть порядок,— возразил я. Зоро посмотрел на меня недобрым взглядом.
— С бумажным порядком далеко не уйдем. Порядок должен быть у нас в душе, в сердце. Тогда будет меньше бумаг и больше порядка.
— Вы настоящий анархист,— я пытался уязвить его, но он ответил:
— И я горжусь этим. Вы, коммунисты, любите бумажный порядок, мы, анархисты,— неписаный, но строгий порядок. И это есть высшая форма порядка.
— Ладно, пишите,— торопил я его, мне надоело с ним спорить. После выпитой бутылки Мануэль Зоро готов был говорить до вечера. А мне еще предстояло свернуть наш наблюдательный пункт, чтобы ночью перебраться на позиции, которые мы с Савичем присмотрели.
Пока Зоро писал, я разглядывал его. Осунувшееся лицо теперь не казалось таким усталым, видно, подействовало вино. На высокий лоб спадали черные жесткие волосы, под густыми бровями лихорадочно бегали нервные глазки. Тонкие губы были слегка ^ыпячены и двигались вместе с правой рукой. На левой, которой он придерживал лист, сверкали золотые часы-браслет. Раньше я не видел у него этих часов. Может, он снял их у одного из умерших?
— Медико, у вас великолепные часы,— с напускным равнодушием сказал я.
— Да, часы отличные,— спокойно отозвался он, не отрываясь от бумаги.— Свадебный подарок жены. Врачу немыслимо работать без хороших часов. Посмотрите,— продолжал он, подставив мне руку с часами,— они с хронометром.
— Хороший подарок,— проговорил я. Мне даже стало неловко за свою подозрительность. Поэтому, как
только акт был готов, я поспешил на батарею. Коми< сара Попова нашел в палатке.
— Ну что? — спросил он, заглядывая мне в глаза. Я молча протянул ему акты и документы умерших.
— Вскрытие сделано?
Что я мог ответить? Под актом о вскрытии стояла моя подпись, оставалось только врать.
— Все в порядке,— ответил я не очень бодро.
— Значит, мои подозрения необоснованны?
— Видимо, так, товарищ комиссар.
— Почему — видимо? Я смутился.
— Понимаете, товарищ комиссар, в таких вещах трудно утверждать наверняка. Пришлось бы делать анализы, а в наших условиях это невозможно.
— Но вы уверены, что Мануэль Зоро не причастен к их смерти?
— Вероятно, нет.
— Опять — вероятно? Ваше мнение — да или нет? Вопросы комиссара совсем сбили меня с толку.
— Мое мнение? Я считаю... я не допускаю возможности, что он мог это сделать. В акте все записано.
— Хорошо,— сказал он и, перейдя с официального тона на «ты», добавил: — А теперь дуй в горы. Собирайте свои причиндалы и, как только стемнеет, спускайтесь вниз. Ночью снимаемся.
Я вышел из палатки комиссара, словно побитый щенок. Черт меня дернул пуститься в такие махинации! И как я мог подписать акт о не совершенном вскрытии? Может, Мануэль Зоро все же причастен к этому делу? Может, вместо того чтобы вылечить, он постарался их залечить? Могу ли я поручиться, что было не так? Нет, не могу.
Я подумал и решил, что пока не имею права подавать заявление в партию...
Глава 7
В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
Той ночью нам не удалось сменить позиции — противник неожиданно перешел в наступление. Оно началось на закате и продолжалось всю ночь. Мы с Борисом находились на холме, управляя огнем батареи. На рассвете обнаружили, что республиканцы оставили близлежащие высоты, и наш наблюдательный пункт оказался почти в окружении.
— Отступать нельзя,— сказал Борис. — Прежде должна отступить батарея. Позовем на подмогу испанцев.
Связавшись с Миколой Савичем, я отправился в штаб испанского батальона и попросил выделить нам роту для защиты наблюдательного пункта. Вскоре она прибыла. Окопы, соединительные ходы были достаточно глубоки, пулеметные точки, блиндажи — надежны и прочны. Командир роты Хоакин Пенья — отчаянный парень лет восемнадцати — устроил свой командный пункт под соседней скалой.
— Высоту надо удержать, чего бы это ни стоило! — кричал он своим командирам отделения. — Иначе артиллеристы отойдут, и тогда нам несдобровать.
По горам стелились низкие облака, обдавая нас холодной росой. Появились самолеты противника, но бомбить из-за скверной видимости не решились. В полдень на землю обрушился ливень, и долина заблестела от луж. Это нам было на руку — наступать при такой погоде трудно. Тем временем размокшими проселками к нам на помощь спешили танки. Продираясь сквозь месиво грязи, они ревели, словно раненые хищники, сея панику среди мятежников.
Атака захлебнулась. Противник залег.
Однако ночью, под прикрытием темноты, фашисты окружили нашу высоту и оборвали связь с батареей. Мы оказались отрезанными от всего мира: я, Борис и Пенья со своей ротой. Мы спрятали оптику в пещерке под скалой и, обвесившись гранатами, ждали штурма. Он начался ураганным огнем артиллерии. Гремели взрывы, свистели осколки, крошился камень. Было много раненых, ротный санитар не успевал перевязывать, и я пришел ему на помощь. Медпункт был устроен в узкой расселине, где мы натянули брезент, чтобы защитить раненых от дождя. Мертвых складывали в зарослях кустарника, при таком обстреле некогда было хоронить.
Высота держалась.
Потом заговорила наша батарея, видимо, Добрин и Гечун установили другой наблюдательный пункт на одной из соседних высот. Но стреляли неуверенно, боясь угодить в своих. Однако огонь произвел должное впечатление на мятежников. Он застиг их на открытой местности, где они, понадеявшись на легкую победу, поленились окопаться. Чтобы показать своим, что высота еще в наших руках, мы подняли красный флаг.
Вышла вся вода, кончилась пища. Воду еще можно было собрать из лужиц, из ямок на выступах скал, а достать пищу не было никаких надежд. Труднее всего приходилось раненым, потерявшим много крови. Выручил случай. Осколок скалы или снаряда сразил большущего горного орла. Связисты приволокли его Хоакину Пенье.
— Тозарищ командир, мы вам приготовим из него ужин.
— Отнесите птицу в медпункт для раненых,— приказал Пенья.
Так эта птица оказалась у нас в медпункте. Мы долго думали, что с нею делать — варить было не в чем. Наконец нашли выход: разрезать на куски, облепить глиной и прожарить на костре.
Обстрел продолжался, а мы с ротным санитаром жарили орла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Вот все их богатство,— сказал Зоро, бросив буР маги на стол.
— А денег у них при себе не было? — наивно спросил я.
— Денег? — переспросил Зоро. — Откуда же у них могли быть деньги! А если и были, свалили в яму со всеми деньгами. Мы по карманам не шарим.
— Составьте акт,— сказал я ему. — Хорошо, что вспомнил. Комиссар просил.
— Комиссар! — протянул насмешливо Зоро.— Для этих комиссаров главное бумажки.
— Порядок есть порядок,— возразил я. Зоро посмотрел на меня недобрым взглядом.
— С бумажным порядком далеко не уйдем. Порядок должен быть у нас в душе, в сердце. Тогда будет меньше бумаг и больше порядка.
— Вы настоящий анархист,— я пытался уязвить его, но он ответил:
— И я горжусь этим. Вы, коммунисты, любите бумажный порядок, мы, анархисты,— неписаный, но строгий порядок. И это есть высшая форма порядка.
— Ладно, пишите,— торопил я его, мне надоело с ним спорить. После выпитой бутылки Мануэль Зоро готов был говорить до вечера. А мне еще предстояло свернуть наш наблюдательный пункт, чтобы ночью перебраться на позиции, которые мы с Савичем присмотрели.
Пока Зоро писал, я разглядывал его. Осунувшееся лицо теперь не казалось таким усталым, видно, подействовало вино. На высокий лоб спадали черные жесткие волосы, под густыми бровями лихорадочно бегали нервные глазки. Тонкие губы были слегка ^ыпячены и двигались вместе с правой рукой. На левой, которой он придерживал лист, сверкали золотые часы-браслет. Раньше я не видел у него этих часов. Может, он снял их у одного из умерших?
— Медико, у вас великолепные часы,— с напускным равнодушием сказал я.
— Да, часы отличные,— спокойно отозвался он, не отрываясь от бумаги.— Свадебный подарок жены. Врачу немыслимо работать без хороших часов. Посмотрите,— продолжал он, подставив мне руку с часами,— они с хронометром.
— Хороший подарок,— проговорил я. Мне даже стало неловко за свою подозрительность. Поэтому, как
только акт был готов, я поспешил на батарею. Коми< сара Попова нашел в палатке.
— Ну что? — спросил он, заглядывая мне в глаза. Я молча протянул ему акты и документы умерших.
— Вскрытие сделано?
Что я мог ответить? Под актом о вскрытии стояла моя подпись, оставалось только врать.
— Все в порядке,— ответил я не очень бодро.
— Значит, мои подозрения необоснованны?
— Видимо, так, товарищ комиссар.
— Почему — видимо? Я смутился.
— Понимаете, товарищ комиссар, в таких вещах трудно утверждать наверняка. Пришлось бы делать анализы, а в наших условиях это невозможно.
— Но вы уверены, что Мануэль Зоро не причастен к их смерти?
— Вероятно, нет.
— Опять — вероятно? Ваше мнение — да или нет? Вопросы комиссара совсем сбили меня с толку.
— Мое мнение? Я считаю... я не допускаю возможности, что он мог это сделать. В акте все записано.
— Хорошо,— сказал он и, перейдя с официального тона на «ты», добавил: — А теперь дуй в горы. Собирайте свои причиндалы и, как только стемнеет, спускайтесь вниз. Ночью снимаемся.
Я вышел из палатки комиссара, словно побитый щенок. Черт меня дернул пуститься в такие махинации! И как я мог подписать акт о не совершенном вскрытии? Может, Мануэль Зоро все же причастен к этому делу? Может, вместо того чтобы вылечить, он постарался их залечить? Могу ли я поручиться, что было не так? Нет, не могу.
Я подумал и решил, что пока не имею права подавать заявление в партию...
Глава 7
В ОГНЕННОМ КОЛЬЦЕ
Той ночью нам не удалось сменить позиции — противник неожиданно перешел в наступление. Оно началось на закате и продолжалось всю ночь. Мы с Борисом находились на холме, управляя огнем батареи. На рассвете обнаружили, что республиканцы оставили близлежащие высоты, и наш наблюдательный пункт оказался почти в окружении.
— Отступать нельзя,— сказал Борис. — Прежде должна отступить батарея. Позовем на подмогу испанцев.
Связавшись с Миколой Савичем, я отправился в штаб испанского батальона и попросил выделить нам роту для защиты наблюдательного пункта. Вскоре она прибыла. Окопы, соединительные ходы были достаточно глубоки, пулеметные точки, блиндажи — надежны и прочны. Командир роты Хоакин Пенья — отчаянный парень лет восемнадцати — устроил свой командный пункт под соседней скалой.
— Высоту надо удержать, чего бы это ни стоило! — кричал он своим командирам отделения. — Иначе артиллеристы отойдут, и тогда нам несдобровать.
По горам стелились низкие облака, обдавая нас холодной росой. Появились самолеты противника, но бомбить из-за скверной видимости не решились. В полдень на землю обрушился ливень, и долина заблестела от луж. Это нам было на руку — наступать при такой погоде трудно. Тем временем размокшими проселками к нам на помощь спешили танки. Продираясь сквозь месиво грязи, они ревели, словно раненые хищники, сея панику среди мятежников.
Атака захлебнулась. Противник залег.
Однако ночью, под прикрытием темноты, фашисты окружили нашу высоту и оборвали связь с батареей. Мы оказались отрезанными от всего мира: я, Борис и Пенья со своей ротой. Мы спрятали оптику в пещерке под скалой и, обвесившись гранатами, ждали штурма. Он начался ураганным огнем артиллерии. Гремели взрывы, свистели осколки, крошился камень. Было много раненых, ротный санитар не успевал перевязывать, и я пришел ему на помощь. Медпункт был устроен в узкой расселине, где мы натянули брезент, чтобы защитить раненых от дождя. Мертвых складывали в зарослях кустарника, при таком обстреле некогда было хоронить.
Высота держалась.
Потом заговорила наша батарея, видимо, Добрин и Гечун установили другой наблюдательный пункт на одной из соседних высот. Но стреляли неуверенно, боясь угодить в своих. Однако огонь произвел должное впечатление на мятежников. Он застиг их на открытой местности, где они, понадеявшись на легкую победу, поленились окопаться. Чтобы показать своим, что высота еще в наших руках, мы подняли красный флаг.
Вышла вся вода, кончилась пища. Воду еще можно было собрать из лужиц, из ямок на выступах скал, а достать пищу не было никаких надежд. Труднее всего приходилось раненым, потерявшим много крови. Выручил случай. Осколок скалы или снаряда сразил большущего горного орла. Связисты приволокли его Хоакину Пенье.
— Тозарищ командир, мы вам приготовим из него ужин.
— Отнесите птицу в медпункт для раненых,— приказал Пенья.
Так эта птица оказалась у нас в медпункте. Мы долго думали, что с нею делать — варить было не в чем. Наконец нашли выход: разрезать на куски, облепить глиной и прожарить на костре.
Обстрел продолжался, а мы с ротным санитаром жарили орла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128