После полуночи вспышки участились. Видимо, противник под покровом темноты подтягивал свежие силы для контрнаступления.
Среди ночи меня пришел проведать Цветков. Прикрывшись плащом, он покурил, поеживаясь от холода, спросил, что нового. Я указал ему на огни фар в тылу мятежников. Цветков довольно долго разглядывал ночную темноту, потом сказал:
— Да, день у нас будет горячий. Никак не уймутся, черти.— И, снова подпустив меня к прибору, продолжал: — Товарищ Скулте, у меня вот какой план. Двое наших наблюдателей рано утром отправятся в Кихорну и там установят второй наблюдательный пункт вблизи сорок шестой дивизии или десятой бригады с таким расчетом, чтобы можно было использовать их связь. Это позволит нам еще эффективнее громить врага.
Я молчал. Я был еще слишком неопытен, чтобы судить о таких вещах.
— Что же вы молчите? — выждав немного, спросил Цветков.
— Да, по-моему, это нам очень пригодилось бы,— промямлил я.
— А вы согласны туда отправиться?
— Я?
У меня даже дух перехватило.
— Эндрупа я отпустить не могу. Максимова тоже. Кого бы вы хотели взять с собой?
— Я... Не знаю, товарищ командир.
— Может, Добрина? Христо отличный парень, отчаянный, смелый.
— Да, верно,— сказал я.
— Итак, решено,— произнес Цветков, протянув мне руку.
Я в смущении пожал ее. Она была холодна. Наверное, у него больное сердце, подумал я. Как он только забрался на такую гору? В такое пекло!
— Задание ответственное, трудное. Возьмите с собой телеметр, бинокль. Не забудьте каски,— продолжал Цветков.— Вы будете старшим. Как только обнаружите достойный объект, сейчас же передавайте координаты. Ясно?
Еще бы! Если и была во всем этом неясность, так это сможем ли мы с Добриным выполнить такое задание. Первый раз на передовых, полная самостоятельность... От бывалых солдат приходилось слышать, что главное там — уберечься от первой пули, спрятаться от первого снаряда. А там уж можешь быть спокоен — твой слух тебе сам подскажет полет смерти по свисту и вою. От первой бомбы я спрятался, хотя контузия еще давала знать о себе. А как насчет первой пули, первого снаряда?
И, как всегда в трудную минуту, мелькнула мысль о Гите, о маленьком Анатоле. Может быть, написать Гитиной маме и сынишке прощальное письмецо?
«Стыдись! — тут же упрекнул я себя.— Будь мужчиной, не паникуй!»
На рассвете мы с Христо Добриным отправились в долину. Христо ташил телеметр в футляре, а я — штатив, бинокль и планшетку. За плечами висели карабины, у пояса по нескольку гранат. Мы основательно продрогли и потому шагали бодро.
На батарею пришли вовремя — как раз подъехала машина с завтраком. Раздачей командовал Пендрик. На нем была французская каска, хорошо подогнанная шинель. Размахивая ложкой в одной руке, карабином — в другой, он кричал:
— Виепоз шаз, Апа(оНо! Добрый день!
Пока связисты, которым предстояло подниматься на высоту 1030, разбирали котлы и кулечки цдя наблю-
дателей, Пендрик покормил нас и наполнил провиантом наши рюкзаки. Узнав, куда мы отправляемся, он вытаращил глаза.
— Да вы что! Вдвоем на передовые!
— Что поделаешь,— бросил Христо,— приказ.
— Приказ приказом,— продолжал Пендрик,— а вы хоть знаете, что там творится?
— Воюют,— ответил я. Пендрик ухмыльнулся.
— Ха! Там черт знает что! Танки, пушки, самолеты...
— А ты откуда знаешь? Ведь сам из тылов не вылазишь,— сказал я.
— Мы в тылу куда больше знаем, чем вы, фронтовики. Наш доктор Мануэль Зоро мне рассказывал, людишки там гибнут, как мухи поздней осенью. Пулеметная рота гарибальдийцев, которая форсировала Гвадар-раму, отрезана и частью перебита, частью взята в плен. Вот какие дела-то, голубчики. А вы вдвоем туда, где роты вязнут!
— Заткнись! — отмахнулся Христо.— Чего раскаркался! Тебя послушать, все должны кашу в тылу варить. А воевать кто будет?
— Один в поле не воин! — отрезал Пендрик.— А вся беда в том, что у нас не хватает резервов. Продолжать наступление бессмысленно. Хорошо хотя бы удержать отвоеванное.— По-видимому, Пендрик повторил услышанное от кого-то.
— Не беспокойся, удержим! — сказал Христо.— А следующим ударом откинем их от Мадрида.
Пендрик вздохнул.
— Хочется взглянуть на Мадрид с высоты.
— Кто тебе мешает, поднимись посмотри,— сказал я.
— У меня еще после Пиренеев ноги болят,— жаловался Пендрик.— Но как-нибудь надо выбраться...
Мы распростились. Сначала дорога шла в гору, потом свернула налево и стала спускаться в долину. Перед нами вырос городок Вальдеморильо, весь истерзанный снарядами, переполненный войсками. Несмотря на ранний час, здесь кипела фронтовая жизнь. На одном из перекрестков нас задержал гарнизонный патруль. Выяснив, кто мы и куда идем, начальник патруля остановил для нас попутную машину. Мы взобрались в кузов, на ящики со снарядами, и поехали в Кихорну. В небе загудели первые самолеты, шофер прибавил газу, чтобы поскорей добраться до оливковой рощицы у дороги и там переждать налет. Но жидкая рощица была сплошь забита солдатами, машинами. Для нас там не было места, и потому грузовик, не сбавляя скорости, пронесся дальше. Самолеты предпочли бомбить поселки и рощицы, а не охотиться за одинокой машиной.
У Вильянуэвы-де-ла-Каньяды шофер круто затормозил, съехал с дороги и поставил машину в тень огромной скалы. Воздух дрожал от рева моторов. Над городком в сопровождении истребителей кружило около тридцати фашистских бомбовозов. Заговорили зенитки. Ведущий бомбовоз вспыхнул и взорвался; остальные в панике бросились кто куда.
— Что, гады, получили! — зло кричал испанец-шофер, в избытке чувств подбрасывая фуражку.— Дерьмо на алтарь, шелудивый Франко! Так тебе и надо!
Он ругался долго и зло, честя на все лады генерала Франко и святую церковь. Пожалуй, за десять лет я не слышал столько ругательств, сколько их выпалил шофер за десять минут. Они сыпались словно горох из полного мешка.
— Нацистская сволочь! Что вам тут нужно, в Испании, выродки несчастные! Будь проклята мать, породившая вас, недоделанных ублюдков, нечисть поганую, ослов тупоумных, собак паршивых!
— Ну, дает! — с восхищением шептал Добрин, качая головой.— Мы, болгары, тоже мастера на ругань, но до испанцев нам далеко.
В городке Вильянуэва-де-ла-Каньяда пришлось задержаться — саперы расчищали улицу после бомбежки. Шофер остался у машины, все время поглядывая в небо, а мы с Добриным пошли посмотреть противотанковые пушки, стоявшие в стороне. Из погреба ближайшего дома вышло несколько артиллеристов в форме интернациональных бригад.
— Кто вы? — спросил Добрин невысокого стройного лейтенанта.
— Антитанкисты бригады Домбровского,— ответил лейтенант.
— Значит, поляки.
— Нет, латыши.
— Латыши! — крикнул я, бросаясь к лейтенанту,— Какими судьбами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Среди ночи меня пришел проведать Цветков. Прикрывшись плащом, он покурил, поеживаясь от холода, спросил, что нового. Я указал ему на огни фар в тылу мятежников. Цветков довольно долго разглядывал ночную темноту, потом сказал:
— Да, день у нас будет горячий. Никак не уймутся, черти.— И, снова подпустив меня к прибору, продолжал: — Товарищ Скулте, у меня вот какой план. Двое наших наблюдателей рано утром отправятся в Кихорну и там установят второй наблюдательный пункт вблизи сорок шестой дивизии или десятой бригады с таким расчетом, чтобы можно было использовать их связь. Это позволит нам еще эффективнее громить врага.
Я молчал. Я был еще слишком неопытен, чтобы судить о таких вещах.
— Что же вы молчите? — выждав немного, спросил Цветков.
— Да, по-моему, это нам очень пригодилось бы,— промямлил я.
— А вы согласны туда отправиться?
— Я?
У меня даже дух перехватило.
— Эндрупа я отпустить не могу. Максимова тоже. Кого бы вы хотели взять с собой?
— Я... Не знаю, товарищ командир.
— Может, Добрина? Христо отличный парень, отчаянный, смелый.
— Да, верно,— сказал я.
— Итак, решено,— произнес Цветков, протянув мне руку.
Я в смущении пожал ее. Она была холодна. Наверное, у него больное сердце, подумал я. Как он только забрался на такую гору? В такое пекло!
— Задание ответственное, трудное. Возьмите с собой телеметр, бинокль. Не забудьте каски,— продолжал Цветков.— Вы будете старшим. Как только обнаружите достойный объект, сейчас же передавайте координаты. Ясно?
Еще бы! Если и была во всем этом неясность, так это сможем ли мы с Добриным выполнить такое задание. Первый раз на передовых, полная самостоятельность... От бывалых солдат приходилось слышать, что главное там — уберечься от первой пули, спрятаться от первого снаряда. А там уж можешь быть спокоен — твой слух тебе сам подскажет полет смерти по свисту и вою. От первой бомбы я спрятался, хотя контузия еще давала знать о себе. А как насчет первой пули, первого снаряда?
И, как всегда в трудную минуту, мелькнула мысль о Гите, о маленьком Анатоле. Может быть, написать Гитиной маме и сынишке прощальное письмецо?
«Стыдись! — тут же упрекнул я себя.— Будь мужчиной, не паникуй!»
На рассвете мы с Христо Добриным отправились в долину. Христо ташил телеметр в футляре, а я — штатив, бинокль и планшетку. За плечами висели карабины, у пояса по нескольку гранат. Мы основательно продрогли и потому шагали бодро.
На батарею пришли вовремя — как раз подъехала машина с завтраком. Раздачей командовал Пендрик. На нем была французская каска, хорошо подогнанная шинель. Размахивая ложкой в одной руке, карабином — в другой, он кричал:
— Виепоз шаз, Апа(оНо! Добрый день!
Пока связисты, которым предстояло подниматься на высоту 1030, разбирали котлы и кулечки цдя наблю-
дателей, Пендрик покормил нас и наполнил провиантом наши рюкзаки. Узнав, куда мы отправляемся, он вытаращил глаза.
— Да вы что! Вдвоем на передовые!
— Что поделаешь,— бросил Христо,— приказ.
— Приказ приказом,— продолжал Пендрик,— а вы хоть знаете, что там творится?
— Воюют,— ответил я. Пендрик ухмыльнулся.
— Ха! Там черт знает что! Танки, пушки, самолеты...
— А ты откуда знаешь? Ведь сам из тылов не вылазишь,— сказал я.
— Мы в тылу куда больше знаем, чем вы, фронтовики. Наш доктор Мануэль Зоро мне рассказывал, людишки там гибнут, как мухи поздней осенью. Пулеметная рота гарибальдийцев, которая форсировала Гвадар-раму, отрезана и частью перебита, частью взята в плен. Вот какие дела-то, голубчики. А вы вдвоем туда, где роты вязнут!
— Заткнись! — отмахнулся Христо.— Чего раскаркался! Тебя послушать, все должны кашу в тылу варить. А воевать кто будет?
— Один в поле не воин! — отрезал Пендрик.— А вся беда в том, что у нас не хватает резервов. Продолжать наступление бессмысленно. Хорошо хотя бы удержать отвоеванное.— По-видимому, Пендрик повторил услышанное от кого-то.
— Не беспокойся, удержим! — сказал Христо.— А следующим ударом откинем их от Мадрида.
Пендрик вздохнул.
— Хочется взглянуть на Мадрид с высоты.
— Кто тебе мешает, поднимись посмотри,— сказал я.
— У меня еще после Пиренеев ноги болят,— жаловался Пендрик.— Но как-нибудь надо выбраться...
Мы распростились. Сначала дорога шла в гору, потом свернула налево и стала спускаться в долину. Перед нами вырос городок Вальдеморильо, весь истерзанный снарядами, переполненный войсками. Несмотря на ранний час, здесь кипела фронтовая жизнь. На одном из перекрестков нас задержал гарнизонный патруль. Выяснив, кто мы и куда идем, начальник патруля остановил для нас попутную машину. Мы взобрались в кузов, на ящики со снарядами, и поехали в Кихорну. В небе загудели первые самолеты, шофер прибавил газу, чтобы поскорей добраться до оливковой рощицы у дороги и там переждать налет. Но жидкая рощица была сплошь забита солдатами, машинами. Для нас там не было места, и потому грузовик, не сбавляя скорости, пронесся дальше. Самолеты предпочли бомбить поселки и рощицы, а не охотиться за одинокой машиной.
У Вильянуэвы-де-ла-Каньяды шофер круто затормозил, съехал с дороги и поставил машину в тень огромной скалы. Воздух дрожал от рева моторов. Над городком в сопровождении истребителей кружило около тридцати фашистских бомбовозов. Заговорили зенитки. Ведущий бомбовоз вспыхнул и взорвался; остальные в панике бросились кто куда.
— Что, гады, получили! — зло кричал испанец-шофер, в избытке чувств подбрасывая фуражку.— Дерьмо на алтарь, шелудивый Франко! Так тебе и надо!
Он ругался долго и зло, честя на все лады генерала Франко и святую церковь. Пожалуй, за десять лет я не слышал столько ругательств, сколько их выпалил шофер за десять минут. Они сыпались словно горох из полного мешка.
— Нацистская сволочь! Что вам тут нужно, в Испании, выродки несчастные! Будь проклята мать, породившая вас, недоделанных ублюдков, нечисть поганую, ослов тупоумных, собак паршивых!
— Ну, дает! — с восхищением шептал Добрин, качая головой.— Мы, болгары, тоже мастера на ругань, но до испанцев нам далеко.
В городке Вильянуэва-де-ла-Каньяда пришлось задержаться — саперы расчищали улицу после бомбежки. Шофер остался у машины, все время поглядывая в небо, а мы с Добриным пошли посмотреть противотанковые пушки, стоявшие в стороне. Из погреба ближайшего дома вышло несколько артиллеристов в форме интернациональных бригад.
— Кто вы? — спросил Добрин невысокого стройного лейтенанта.
— Антитанкисты бригады Домбровского,— ответил лейтенант.
— Значит, поляки.
— Нет, латыши.
— Латыши! — крикнул я, бросаясь к лейтенанту,— Какими судьбами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128