А виски, ребята, что надо, Жжет, как огонь.
— За новое пополнение! — рявкнул Вырвизуб, поднимая стакан.
Мы выпили. Виски в самом деле обжигало нутро, но мы с Борисом держались. Вырвизуб спросил Сурума:
— А если Старик их не примет, тогда что? Оставим здесь?
— Тогда снова спрячем в бункере и повезем, как прежде,— ответил Сурум.
Было поздно. Бар постепенно пустел. За соседним столиком я написал Гите письмо. Оно было совсем коротким. Сообщал, что нахожусь в Стокгольме, через несколько дней отправлюсь дальше, к конечной цели своего путешествия, но, вероятно, задержусь в пути, а потому прошу не спешить с отъездом до моего уведомления. Письмо отдал Жану Суруму, и тот пообещал завтра же отправить его. Мы расплатились и покинули бар.
На одном из перекрестков Вырвизуб и Пендрик остановились у сверкающей вывески большого ресторана.
— Можно нам отлучиться на минутку? — взмолились они.
— Пошли вы ко всем чертям! — рявкнул Сурум.-— Но чтоб вернуться вовремя!
Мы сели в такси и поехали в порт.
— Вам надо как следует выспаться, завтра встречаетесь с капитаном,— сказал Сурум. Расставаясь, он снова напомнил, что говорить капитану, и мы с Борисом полезли в свою темную нору.
Утром встали раньше, чем обычно, вымылись, побрились, почистились, стали ждать, когда нас поведут к капитану. Время тянулось невыносимо медленно. Когда мы уже совсем отчаялись, появился Пендрик с помятой, кислой физиономией после вчерашнего перепоя.
— За мной, ребята! Капитан ни в какую не хотел вас брать, пригрозили, что все смотаемся. Теперь все в порядке.— Он вывел нас на палубу.— Ждите здесь, шеф позовет вас. Он сейчас у капитана.
Вскоре на палубе появился Жан Сурум. Жестом ободрил нас — держитесь молодцами. Первым в капитанскую каюту шагнул Борис. Сурум следовал за нами.
— Почему убежали с «Даго»? — с места в карьер спросил капитан, высокий, полный, лысоватый мужчина.
— К своим потянуло,— ответил Борис, а я добавил:
— Тоска по родине заела.
Мы протянули свои морские удостоверения, капитан небрежно глянул на них и проворчал:
— Тоска по родине... А кто вас гнал оттуда? Ни стыда ни совести у людей. Каждый смотрит, где выгодней. Ну, а если у нас не понравится, что тогда? Опять сбежите?
— Если примете, насовсем останемся,— заверил Борис.— И своей работой докажем...
— Почему не отметились в консульстве? — перебил его капитан.
— У них не было времени,— поспешил на помощь Сурум.— Я их знаю, вместе плавали. Они свое дело знают.
— Ладно, ладно,— проворчал капитан.— Только не вздумайте у меня тут бастовать, агитировать. Этого я не терплю. Деньги получите после рейса в Риге. А то, чего доброго, опять сбежите. Недавно попалась нам такая птица перелетная.
Мы подписали договор, получили аванс, и капитан велел отвести нас в кубрик. Нам достались верхние койки, нижние занимали Пендрик и Вырвизуб. На берег никого не пускали. Судно уже приняло груз и готовилось отплыть. Мы перенесли из бункеров свой нехитрый скарб, радуясь, что все кончилось так быстро и хорошо.
Под вечер вышли в море.
Глава 17 ПРИВЕТ, ПАРИЖ!
Большой и Малый Зунд, Каттегат, Скагеррак, Северное море, Ирландское море, Ливерпуль... В адском пекле корабельной топки мы чуть не изжарились. Борис работал голый по пояс, я не выносил жары, кутался в робу, а голову прикрывал беретом. Потная роба вся облипала угольной пылью, а высохнув, гремела, как свиной пузырь.
Из Ливерпуля в Гавр везли в бункере одного докера. Он разгружал в порту наше судно. Там все его звали Диком. Разговорившись, мы узнали, что он хотел бы переправиться в Испанию. Я в шутку сказал ему, что угольный бункер у нас свободен. Дик принял это всерьез. Поговорив с друзьями, он на следующий день явился к нам с просьбой отвезти его во Францию. Разумеется, мы могли это сделать только с разрешения Сурума. Навели справки, узнали, что Дик на хорошем счету в своем профсоюзе, да и вообще отличный малый. И мы решили ему помочь. Это было совсем нетрудно, поскольку Дик все время вертелся на палубе. В последний день мы спрятали его в своем бункере. До самого Гавра я носил ему пищу, и мы быстро подружились.
Дик родился и вырос в Шотландии, недалеко от Эдинбурга, в семье рыбака. Как-то в шторм осенней ночью баркас отца разбило о прибрежные скалы, утонули отец и старший брат. После этого Дик махнул рукой на мечты своей юности о далеких морских путешествиях и отправился искать счастья вдоль морского побережья. Поработал в Эдинбурге, потом безработица привела его в Глазго, и, наконец, он бросил якорь в Ливерпуле. Ему уже стукнуло тридцать, а он все еще ходил в холостяках. Любил футбол, скачки и рыжую Мэри из какого-то бара в предместье, но эта Мэри, увы, не любила его. Рассказывал он все это без жалоб и вздохов, подтрунивая над самим собой.
— Так что моя рыжая ягодка достанется другому воробью. Ну да бог с ней! Авось и мне кое-что перепадет.
Дик был некрасив. Маленький, словно обрубленный подбородок подчеркивал и без того непомерно большой нос с бородавкой на конце. Казалось, Дик беспрестанно принюхивается к чему-то. И я вполне понимал рыжеволосую Мэри из местного бара. Но если бы она познакомилась с Диком поближе, то открыла бы в нем уйму качеств, за которые нельзя не полюбить. Дик был одним из тех людей, кто своей доверчивостью, добродушием, жизнерадостностью и живым юмором покоряет всякого. Больше всех восхищался новым постояльцем нашей подпольной гостиницы Пендрик.
— Дик, ты чертов корень,— сказал он ему как-то.— Я бы на твоем месте не работал докером. Не для тебя это! Тебе бы главным клоуном в Ливерпульском цирке! Ты бы мог выступать без грима, а зрители умирали бы со смеху.
Дик не обиделся.
— Чудак,— ответил он с улыбкой,— чтобы рассмешить людей, совсем не обязательно в цирке выступать. Надо мной смеются все прохожие. Как-то раз я надел клетчатую шотландскую юбку и в таком виде отправился в бар к своей Мэри. Тогда я ей еще немного нравился, и она от смеха чуть не лишилась сознания. А когда опомнилась, дала мне бутылку виски и сказала: «Дик, ступай домой, не смеши людей. Юбка тебе не идет. У тебя чересчур кривые волосатые ноги». И опять стала смеяться, до тех пор смеялась, пока я не ушел. Юбку я, конечно, с тех пор не надевал. Вот какие дела-то...
Ночью мы прошли пролив Па-де-Кале, и я вывел Дика на палубу подышать свежим воздухом. Он закутался в брезент и все поглядывал, не видно ли берегов Франции. На лице у него не было ни тени грусти или волнения. С безмятежным спокойствием он смотрел на встречные пароходы, и когда нас обогнал какой-то военный корабль, он бросил:
— Фашистские пираты! Наверное, спешат к генералу Франко.
— А ты к кому пробираешься, к республиканцам или Франко? — спросил я, хотя отлично знал о его симпатиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— За новое пополнение! — рявкнул Вырвизуб, поднимая стакан.
Мы выпили. Виски в самом деле обжигало нутро, но мы с Борисом держались. Вырвизуб спросил Сурума:
— А если Старик их не примет, тогда что? Оставим здесь?
— Тогда снова спрячем в бункере и повезем, как прежде,— ответил Сурум.
Было поздно. Бар постепенно пустел. За соседним столиком я написал Гите письмо. Оно было совсем коротким. Сообщал, что нахожусь в Стокгольме, через несколько дней отправлюсь дальше, к конечной цели своего путешествия, но, вероятно, задержусь в пути, а потому прошу не спешить с отъездом до моего уведомления. Письмо отдал Жану Суруму, и тот пообещал завтра же отправить его. Мы расплатились и покинули бар.
На одном из перекрестков Вырвизуб и Пендрик остановились у сверкающей вывески большого ресторана.
— Можно нам отлучиться на минутку? — взмолились они.
— Пошли вы ко всем чертям! — рявкнул Сурум.-— Но чтоб вернуться вовремя!
Мы сели в такси и поехали в порт.
— Вам надо как следует выспаться, завтра встречаетесь с капитаном,— сказал Сурум. Расставаясь, он снова напомнил, что говорить капитану, и мы с Борисом полезли в свою темную нору.
Утром встали раньше, чем обычно, вымылись, побрились, почистились, стали ждать, когда нас поведут к капитану. Время тянулось невыносимо медленно. Когда мы уже совсем отчаялись, появился Пендрик с помятой, кислой физиономией после вчерашнего перепоя.
— За мной, ребята! Капитан ни в какую не хотел вас брать, пригрозили, что все смотаемся. Теперь все в порядке.— Он вывел нас на палубу.— Ждите здесь, шеф позовет вас. Он сейчас у капитана.
Вскоре на палубе появился Жан Сурум. Жестом ободрил нас — держитесь молодцами. Первым в капитанскую каюту шагнул Борис. Сурум следовал за нами.
— Почему убежали с «Даго»? — с места в карьер спросил капитан, высокий, полный, лысоватый мужчина.
— К своим потянуло,— ответил Борис, а я добавил:
— Тоска по родине заела.
Мы протянули свои морские удостоверения, капитан небрежно глянул на них и проворчал:
— Тоска по родине... А кто вас гнал оттуда? Ни стыда ни совести у людей. Каждый смотрит, где выгодней. Ну, а если у нас не понравится, что тогда? Опять сбежите?
— Если примете, насовсем останемся,— заверил Борис.— И своей работой докажем...
— Почему не отметились в консульстве? — перебил его капитан.
— У них не было времени,— поспешил на помощь Сурум.— Я их знаю, вместе плавали. Они свое дело знают.
— Ладно, ладно,— проворчал капитан.— Только не вздумайте у меня тут бастовать, агитировать. Этого я не терплю. Деньги получите после рейса в Риге. А то, чего доброго, опять сбежите. Недавно попалась нам такая птица перелетная.
Мы подписали договор, получили аванс, и капитан велел отвести нас в кубрик. Нам достались верхние койки, нижние занимали Пендрик и Вырвизуб. На берег никого не пускали. Судно уже приняло груз и готовилось отплыть. Мы перенесли из бункеров свой нехитрый скарб, радуясь, что все кончилось так быстро и хорошо.
Под вечер вышли в море.
Глава 17 ПРИВЕТ, ПАРИЖ!
Большой и Малый Зунд, Каттегат, Скагеррак, Северное море, Ирландское море, Ливерпуль... В адском пекле корабельной топки мы чуть не изжарились. Борис работал голый по пояс, я не выносил жары, кутался в робу, а голову прикрывал беретом. Потная роба вся облипала угольной пылью, а высохнув, гремела, как свиной пузырь.
Из Ливерпуля в Гавр везли в бункере одного докера. Он разгружал в порту наше судно. Там все его звали Диком. Разговорившись, мы узнали, что он хотел бы переправиться в Испанию. Я в шутку сказал ему, что угольный бункер у нас свободен. Дик принял это всерьез. Поговорив с друзьями, он на следующий день явился к нам с просьбой отвезти его во Францию. Разумеется, мы могли это сделать только с разрешения Сурума. Навели справки, узнали, что Дик на хорошем счету в своем профсоюзе, да и вообще отличный малый. И мы решили ему помочь. Это было совсем нетрудно, поскольку Дик все время вертелся на палубе. В последний день мы спрятали его в своем бункере. До самого Гавра я носил ему пищу, и мы быстро подружились.
Дик родился и вырос в Шотландии, недалеко от Эдинбурга, в семье рыбака. Как-то в шторм осенней ночью баркас отца разбило о прибрежные скалы, утонули отец и старший брат. После этого Дик махнул рукой на мечты своей юности о далеких морских путешествиях и отправился искать счастья вдоль морского побережья. Поработал в Эдинбурге, потом безработица привела его в Глазго, и, наконец, он бросил якорь в Ливерпуле. Ему уже стукнуло тридцать, а он все еще ходил в холостяках. Любил футбол, скачки и рыжую Мэри из какого-то бара в предместье, но эта Мэри, увы, не любила его. Рассказывал он все это без жалоб и вздохов, подтрунивая над самим собой.
— Так что моя рыжая ягодка достанется другому воробью. Ну да бог с ней! Авось и мне кое-что перепадет.
Дик был некрасив. Маленький, словно обрубленный подбородок подчеркивал и без того непомерно большой нос с бородавкой на конце. Казалось, Дик беспрестанно принюхивается к чему-то. И я вполне понимал рыжеволосую Мэри из местного бара. Но если бы она познакомилась с Диком поближе, то открыла бы в нем уйму качеств, за которые нельзя не полюбить. Дик был одним из тех людей, кто своей доверчивостью, добродушием, жизнерадостностью и живым юмором покоряет всякого. Больше всех восхищался новым постояльцем нашей подпольной гостиницы Пендрик.
— Дик, ты чертов корень,— сказал он ему как-то.— Я бы на твоем месте не работал докером. Не для тебя это! Тебе бы главным клоуном в Ливерпульском цирке! Ты бы мог выступать без грима, а зрители умирали бы со смеху.
Дик не обиделся.
— Чудак,— ответил он с улыбкой,— чтобы рассмешить людей, совсем не обязательно в цирке выступать. Надо мной смеются все прохожие. Как-то раз я надел клетчатую шотландскую юбку и в таком виде отправился в бар к своей Мэри. Тогда я ей еще немного нравился, и она от смеха чуть не лишилась сознания. А когда опомнилась, дала мне бутылку виски и сказала: «Дик, ступай домой, не смеши людей. Юбка тебе не идет. У тебя чересчур кривые волосатые ноги». И опять стала смеяться, до тех пор смеялась, пока я не ушел. Юбку я, конечно, с тех пор не надевал. Вот какие дела-то...
Ночью мы прошли пролив Па-де-Кале, и я вывел Дика на палубу подышать свежим воздухом. Он закутался в брезент и все поглядывал, не видно ли берегов Франции. На лице у него не было ни тени грусти или волнения. С безмятежным спокойствием он смотрел на встречные пароходы, и когда нас обогнал какой-то военный корабль, он бросил:
— Фашистские пираты! Наверное, спешат к генералу Франко.
— А ты к кому пробираешься, к республиканцам или Франко? — спросил я, хотя отлично знал о его симпатиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128