Только помахали друг другу, пожелав успехов в последней битве за Испанию.
Крохотные вагончики узкоколейки, битком набитые солдатами, лязгнули буферами, тронулись и покатили на северо-запад. В полночь у реки Тер мы сделали пересадку и дальше ехали обычным поездом.
В пути строго соблюдали затемнение, поезд охранялся солдатами. На переездах стояли бесконечные вереницы машин. Кюветы были завалены покореженными автомобилями, телегами, какими-то тюками, ящиками. Подобно серой реке, на север тянулся поток беженцев. На север, только на север!
— В чем дело? Неужели Барселона взята? — недоумевали мы.
Под утро поезд стал все чаще делать остановки. Самолеты мятежников бомбили шоссе и железную дорогу. Воздух дрожал от гула моторов, но кругом не было ни одного истребителя республиканцев. Не слышно было и зениток.
Неужели это конец?
С восходом солнца эшелон остановился в городке Гранольерс, там получили известие, что Барселона сдана. Бои шли неподалеку, в горах. Оттуда доносился глухой грохот тяжелой артиллерии, видимо, противника. Мы быстро построились и направились на окраину — центр городка бомбили. На пригорке, поросшем садами, среди хорошеньких домиков мы, безоружные, заняли боевые позиции. Разместив свой взвод, я бросился к Савичу.
— Нужно достать оружие! Они в горах недолго продержатся.
Савич не успел ответить, засвистели бомбы. Мы припали к земле. Над городком кружили бомбовозы, не спеша сбрасывая смертоносный груз на занятый нами пригорок. Хорошо, что еще раньше здесь были вырыты окопы, а то бы мы недосчитались половины роты. Валились деревья, поблизости рухнул дом.
— Не в нем ли штаб батальона? — спросил я Савича.
— Нет,— ответил он.— Эндруп с Поповым разместились в подвале соседнего дома.
За первым налетом сразу же последовал второй. Летчики бомбили теперь без разбору шоссе, по которому двигались изнуренные беженцы, вокзалы, железную дорогу, центр городка и его окраины. Им, видимо, был дан приказ сокрушать тылы, сеять панику среди населения и тем самым ослабить сопротивление республиканцев на фронтах. Но горы южнее Гранольерса, в густом дыму, в оглушительном грохоте, стойко держались. А мы, безоружные, наблюдали из своих окопов, не приближаются ли фашисты.
В полдень из штаба батальона прибежал Дик.
— Товарищ командир, берите людей, идемте в штаб за оружием!
Я кликнул Пендрика, Цериня, Сауку, еще нескольких болгар, и Дик, прячась за кустами и деревьями, повел нас в штаб. Под раскидистым оголенным каштаном стояли два запыленных грузовика, Борис Эндруп, мрачный, озабоченный, раздавал оружие. Таким мрачным я еще ни разу его не видел.
— Что возьмешь? — спросил он меня.
— Каждому по винтовке и один пулемет.
— Кому пулемет?
— Цериню, Сауке и Пендрику.
— Ладно, бери. Оружие старое. Все осталось в Барселоне. Если будут неполадки, приходи, обменяем...
Обвешанные винтовками, лентами, мы возвращались в окопы. Саука и Пендрик тащили пулемет. Это был «виккерс» на треножнике, о котором я не имел ни малейшего представления. К счастью, оказалось, что Август Саука, прошедший службу в латышской армии, имел с ним дело, его я и назначил командиром боевого расчета.
— На этой треноге мы такой концерт устроим! — радовался он, оглядывая пулемет.— Зато отступать с ним — сплошная морока. Для переноски плохо приспособлен.
— Постараемся не отступать,— сказал Ян Церинь. Раздав винтовки, патроны, мы испробовали пулемет.
Стрелял он довольно сносно, во всяком случае без осечек.
— Теперь надо выбрать получше позицию и хорошенько замаскироваться,— озабоченно и деловито говорил Август Саука. И я невольно подумал, что только теперь этот рабочий-стеклодув нашел свое настоящее место — у пулемета.
Вскоре из штаба вернулся командир роты Микола Савич с рваной и потертой картой. На ней красным и синим были наспех помечены последние данные о состоянии фронта, нанесены наши позиции.
— Сопротивление в горах вот-вот будет сломлено,— негромко рассказывал он, поглядывая на юг, где горизонт бурлил и клокотал, словно адский котел.— Ну, сколько так можно держаться... Так вот, наша задача — оборонять город. Мы останемся здесь, только немного подвинемся влево. Посредине будут чехи, у них больше пулеметов, справа — польская рота.
— А что у нас на левом фланге? — спросил я.
— Пока ничего,— вздохнул Савич.— И потому поставь там пулемет. Может, позже подойдет какая-нибудь
часть. Кормить нас будет кухня местного гарнизона. Но до поры до времени придется обходиться тем, что есть.
— Понятно,— ответил я и пошел передвинуть свой взвод на левый фланг.
Август Саука подыскал для пулемета отличное место с большим сектором обстрела. Я расположился рядом, откуда хорошо просматривались позиции всего взвода. Прямо над нами росла старая ветвистая яблоня, прикрывавшая нас с воздуха. А дальше, на южном склоне пригорка, цвели миндальные деревья. Их было очень много, они казались мне ребятишками в розовых рубашонках, улизнувшими тайком из дому ранним весенним утром, чтобы с высоты зеленого пригорка полюбоваться красотой и простором. Я не мог отвести глаз от миндалевой рощи. И весь мир казался мне бесконечно просторным, красивым, хотя тут же, за ломаным контуром гор, бушевала смерть. И над нами все время кружила смерть. На окраине города самолеты подожгли склад с горючим. Он пылал огромным жарким пламенем, с яростью швыряя в небо черные упругие клубы. Ветер подул в нашу сторону, пригорок с цветущим миндалем окутал едкий дым, и я с грустью подумал, что в его горячем смраде задохнутся и сникнут бело-розовые лепестки. Когда же ветер сдул с пригорка клубы дыма, миндаль показался еще нежней и прозрачней.
«Не время сейчас упиваться красотой земли и жизни! — укорял я себя.— Лучше думай о том, что будешь делать, когда к этому цветущему пригорку приблизится враг. Сможешь ли ты задержать его? В твоем распоряжении всего-навсего пулемет, десятка два винтовок да столько же страстных, горячих сердец. А на вас обрушится лавина бронированных машин, град бомб и снарядов. Ты подготовил к этому своих людей, которые верят тебе, полагаются на тебя? Подготовил их поступить так, как потребуют обстоятельства? Сумеешь ли преградить дорогу танкам, когда они, лязгая сталью, обжигая свинцом, пойдут на твой цветущий миндальный пригорок? Как ты это сделаешь, как?»
Да, об этом я совсем не подумал. Об этом, наверное, никто не подумал, ведь у нас не было ни одной ручной гранаты, ни одной бутылки с горючей смесью. Я снова отправился к Савичу.
— Ты прав,— сказал он.— Совсем упустили из виду. Вот что бывает, когда артиллерия становится пехотой.
Он пошел в штаб батальона, я вернулся к своему взводу. Поток беженцев на дороге редел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Крохотные вагончики узкоколейки, битком набитые солдатами, лязгнули буферами, тронулись и покатили на северо-запад. В полночь у реки Тер мы сделали пересадку и дальше ехали обычным поездом.
В пути строго соблюдали затемнение, поезд охранялся солдатами. На переездах стояли бесконечные вереницы машин. Кюветы были завалены покореженными автомобилями, телегами, какими-то тюками, ящиками. Подобно серой реке, на север тянулся поток беженцев. На север, только на север!
— В чем дело? Неужели Барселона взята? — недоумевали мы.
Под утро поезд стал все чаще делать остановки. Самолеты мятежников бомбили шоссе и железную дорогу. Воздух дрожал от гула моторов, но кругом не было ни одного истребителя республиканцев. Не слышно было и зениток.
Неужели это конец?
С восходом солнца эшелон остановился в городке Гранольерс, там получили известие, что Барселона сдана. Бои шли неподалеку, в горах. Оттуда доносился глухой грохот тяжелой артиллерии, видимо, противника. Мы быстро построились и направились на окраину — центр городка бомбили. На пригорке, поросшем садами, среди хорошеньких домиков мы, безоружные, заняли боевые позиции. Разместив свой взвод, я бросился к Савичу.
— Нужно достать оружие! Они в горах недолго продержатся.
Савич не успел ответить, засвистели бомбы. Мы припали к земле. Над городком кружили бомбовозы, не спеша сбрасывая смертоносный груз на занятый нами пригорок. Хорошо, что еще раньше здесь были вырыты окопы, а то бы мы недосчитались половины роты. Валились деревья, поблизости рухнул дом.
— Не в нем ли штаб батальона? — спросил я Савича.
— Нет,— ответил он.— Эндруп с Поповым разместились в подвале соседнего дома.
За первым налетом сразу же последовал второй. Летчики бомбили теперь без разбору шоссе, по которому двигались изнуренные беженцы, вокзалы, железную дорогу, центр городка и его окраины. Им, видимо, был дан приказ сокрушать тылы, сеять панику среди населения и тем самым ослабить сопротивление республиканцев на фронтах. Но горы южнее Гранольерса, в густом дыму, в оглушительном грохоте, стойко держались. А мы, безоружные, наблюдали из своих окопов, не приближаются ли фашисты.
В полдень из штаба батальона прибежал Дик.
— Товарищ командир, берите людей, идемте в штаб за оружием!
Я кликнул Пендрика, Цериня, Сауку, еще нескольких болгар, и Дик, прячась за кустами и деревьями, повел нас в штаб. Под раскидистым оголенным каштаном стояли два запыленных грузовика, Борис Эндруп, мрачный, озабоченный, раздавал оружие. Таким мрачным я еще ни разу его не видел.
— Что возьмешь? — спросил он меня.
— Каждому по винтовке и один пулемет.
— Кому пулемет?
— Цериню, Сауке и Пендрику.
— Ладно, бери. Оружие старое. Все осталось в Барселоне. Если будут неполадки, приходи, обменяем...
Обвешанные винтовками, лентами, мы возвращались в окопы. Саука и Пендрик тащили пулемет. Это был «виккерс» на треножнике, о котором я не имел ни малейшего представления. К счастью, оказалось, что Август Саука, прошедший службу в латышской армии, имел с ним дело, его я и назначил командиром боевого расчета.
— На этой треноге мы такой концерт устроим! — радовался он, оглядывая пулемет.— Зато отступать с ним — сплошная морока. Для переноски плохо приспособлен.
— Постараемся не отступать,— сказал Ян Церинь. Раздав винтовки, патроны, мы испробовали пулемет.
Стрелял он довольно сносно, во всяком случае без осечек.
— Теперь надо выбрать получше позицию и хорошенько замаскироваться,— озабоченно и деловито говорил Август Саука. И я невольно подумал, что только теперь этот рабочий-стеклодув нашел свое настоящее место — у пулемета.
Вскоре из штаба вернулся командир роты Микола Савич с рваной и потертой картой. На ней красным и синим были наспех помечены последние данные о состоянии фронта, нанесены наши позиции.
— Сопротивление в горах вот-вот будет сломлено,— негромко рассказывал он, поглядывая на юг, где горизонт бурлил и клокотал, словно адский котел.— Ну, сколько так можно держаться... Так вот, наша задача — оборонять город. Мы останемся здесь, только немного подвинемся влево. Посредине будут чехи, у них больше пулеметов, справа — польская рота.
— А что у нас на левом фланге? — спросил я.
— Пока ничего,— вздохнул Савич.— И потому поставь там пулемет. Может, позже подойдет какая-нибудь
часть. Кормить нас будет кухня местного гарнизона. Но до поры до времени придется обходиться тем, что есть.
— Понятно,— ответил я и пошел передвинуть свой взвод на левый фланг.
Август Саука подыскал для пулемета отличное место с большим сектором обстрела. Я расположился рядом, откуда хорошо просматривались позиции всего взвода. Прямо над нами росла старая ветвистая яблоня, прикрывавшая нас с воздуха. А дальше, на южном склоне пригорка, цвели миндальные деревья. Их было очень много, они казались мне ребятишками в розовых рубашонках, улизнувшими тайком из дому ранним весенним утром, чтобы с высоты зеленого пригорка полюбоваться красотой и простором. Я не мог отвести глаз от миндалевой рощи. И весь мир казался мне бесконечно просторным, красивым, хотя тут же, за ломаным контуром гор, бушевала смерть. И над нами все время кружила смерть. На окраине города самолеты подожгли склад с горючим. Он пылал огромным жарким пламенем, с яростью швыряя в небо черные упругие клубы. Ветер подул в нашу сторону, пригорок с цветущим миндалем окутал едкий дым, и я с грустью подумал, что в его горячем смраде задохнутся и сникнут бело-розовые лепестки. Когда же ветер сдул с пригорка клубы дыма, миндаль показался еще нежней и прозрачней.
«Не время сейчас упиваться красотой земли и жизни! — укорял я себя.— Лучше думай о том, что будешь делать, когда к этому цветущему пригорку приблизится враг. Сможешь ли ты задержать его? В твоем распоряжении всего-навсего пулемет, десятка два винтовок да столько же страстных, горячих сердец. А на вас обрушится лавина бронированных машин, град бомб и снарядов. Ты подготовил к этому своих людей, которые верят тебе, полагаются на тебя? Подготовил их поступить так, как потребуют обстоятельства? Сумеешь ли преградить дорогу танкам, когда они, лязгая сталью, обжигая свинцом, пойдут на твой цветущий миндальный пригорок? Как ты это сделаешь, как?»
Да, об этом я совсем не подумал. Об этом, наверное, никто не подумал, ведь у нас не было ни одной ручной гранаты, ни одной бутылки с горючей смесью. Я снова отправился к Савичу.
— Ты прав,— сказал он.— Совсем упустили из виду. Вот что бывает, когда артиллерия становится пехотой.
Он пошел в штаб батальона, я вернулся к своему взводу. Поток беженцев на дороге редел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128