— Случай исключительно тяжелый. Она потеряла много крови. Где она могла так сильно ушибиться?
— В дороге,— соврал я.
— Да,— произнес он и снова покачал седой головой.— Сильные ушибы. Но ребенок будет жить. Ребенок, несомненно, будет жить.,.
— А она? Ведь она тоже будет жить!
— Я допускаю возможность, что нам удастся ее спасти.
— Только возможность?! — почти крикнул я.
— Только возможность,— спокойно ответил профессор. — Приготовьтесь к худшему, но не теряйте надежды на лучшее. Мы сделаем все, что в наших силах.
— Я хочу ее видеть.
— Только ненадолго,— сказал профессор, подавая мне белоснежный халат.— И посмотрите своего малыша. А ее, если спит, не тревожьте.
— Я посижу у кровати.
— Не теряйте надежды,— сказал он, провожая меня.— В детской вам покажут малыша.
Детскую я отыскал на слух. Маленький Анатол как раз завтракал. Его кормила красивая француженка. Закрыв глаза, он занимался своим делом, не обращая на меня ни малейшего внимания.
— Чудесный мальчик! — сказала женщина.
— Да, замечательный,— ответил я, незаметно кладя в карман кормилице несколько бумажек.
Я снова вышел в узкий коридор. Два санитара везли навстречу тележку на высоких колесах. На ней под белой простыней лежала женщина. Неприкрытыми остались только красивые ступни. Я остановился, хотел узнать, кто это, но язык не слушался меня. Санитары свернули куда-то, а я на цыпочках, словно вор, подкрался к палате, где лежала Гита.
Я прислушался — ни звука, тогда я осторожно потянул к себе дверь и бесшумно вошел в палату. Гита лежала, завернувшись в белую простыню. У постели сидела сестра с кислородной подушкой на коленях. Она отложила подушку в сторону, молча указала мне на стул и тихо, словно тень, скользнула в коридор. Я сел и прислушался к дыханию Гиты. Она дышала быстро и неровно. В лице не было ни кровинки. Только бы проснулась! Только бы взглянула на меня своими ясными глазами и хоть что-нибудь сказала!
Не помню, сколько прошло времени. Гита шевельнулась и медленно раскрыла глаза. Увидев меня, она улыбнулась и тихо сказала:
— Милый, ты давно здесь?
Я протянул ей розы и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.
— Какие прекрасные розы! — едва слышно сказала Гита.— Ты, наверное, давно сидишь. Почему не разбудил меня?
— Ты крепко спала.
— А ты спал эту ночь?
— Я отлично спал.
— Это хорошо, что у тебя крепкий сон,— сказала Гита почти беззвучно.— Доктор Тибет говорил, что спас тебя лишь твой великолепный сон.
— Так же, как тебя,— сказал я.— Это хорошо, что ты можешь так спать.
— Я никогда так долго не спала, как сейчас,— Гита слабо улыбнулась.— А маленькому Анатолу тоже спится хорошо?
— Ему спится еще лучше. Только что был у него, он как раз завтракал. Уплетал за обе щеки.
— Милый, скажи мне, как он выглядит?
— Как апельсин,— сказал я и сам невольно улыбнулся своему сравнению.— Он весь в тебя.
— Нет, он будет похож на тебя,— возразила Гита.— И это хорошо. Когда тебя не будет со мной, он мне напомнит о тебе.
— Я всегда буду с тобой... Как ты себя чувствуешь, тебе не больно?
— Нет, милый, теперь уже не больно. Только я совсем обессилела. Как только станет лучше, сама буду его кормить.— Я вытер ей пот с лица.
— Если тебе трудно, ты не говори, дорогая. Я просто посижу...
— Мне не трудно. Я только обессилела. А ты говори, говори... Мне нравится твой голос. У него, наверное, будет такой же голос, как у тебя.
— У него будет громче. Он уже сейчас басит, как Шаляпин,— сказал я, чтобы развеселить Гиту.
— Вот бы послушать! — тихо сказала Гита.— А ему там хорошо?
— Очень хорошо. Здесь все очень внимательны. Гита улыбнулась.
— Да, здесь хорошие люди. И наш Анатол будет хорошим, правда?
— Наш Анатол будет чудесным человеком.
Гита задумчиво смотрела в потолок и тихо говорила:
— Вчера вечером я забыла, как он выглядел. Долго вспоминала — и не вспомнила. Потом я видела его во сне. Он был большой, с такой же светлой шевелюрой, как у тебя. И глаза голубые, как у тебя, и такие же прекрасные. Мы все были в Риге, и мама была с нами. Мы сидели в Аркадьевском парке, на той же скамейке, где, помнишь, сидели с тобой, когда ты вышел из клиники. Помнишь?
— Конечно, помню.
— Да... И ты поучал его, как надо жить. Он был уже большой и умный, но ты поучал его. Ему это не нравилось. Он считал, что сам все знает, а я ругала его за это.
— Не слишком ли рано начинаешь ругать его? — пошутил я.
— Ведь это было во сне, милый,— с улыбкой ответила Гита, потом спросила серьезно: — А где мама? Почему она не пришла?
— Она придет позже,— ответил я.— Было рано, мне не хотелось будить ее.
— Скажи ей, что мне хорошо. Пускай придет к вечеру, тогда мне будет совсем хорошо. Я не хочу, чтобы она видела меня такой беспомощной.
— Ты вовсе не беспомощная. Но я передам ей, чтобы пришла к вечеру.— И, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей, я добавил: — А знаешь, у Жанны, сестры Пьера, тоже родился ребенок.
— Мальчик или девочка?
— Пьер не разобрал. Говорит, маленький-маленький, как улиточка.
Гита улыбнулась.
— Вот все вы такие! Для одного ребенок как апельсин, для другого — как улиточка... Просто смех!
Я был доволен, что мне удалось развеселить Гиту. Потом она снова стала серьезной, взяла мои руки в свои жаркие ладони и сказала:
— Ты только не горюй обо мне, милый... Где ты достал такие прекрасные розы?
— На рынке. В Париже чудесные розы. Сейчас я поставлю их в вазу.
— Нет, милый, пускай лежат. Пускай лежат у меня на груди. Так я лучше чувствую их аромат. Увядающие розы чудно пахнут.
— Свежие розы пахнут еще лучше,— возразил я, смутившись,— но увядающие тоже пахнут неплохо. Я все же поставлю их в вазу.
— Нет, нет, пускай увядают у меня на груди. Ты еще посидишь?
— А тебе не тяжело?
— Мне очень, очень хорошо. Только в ушах словно гул какой-то. Наверное, по улице кто-то проехал?
Кругом стояла гробовая тишина.
— Да, на улице проехали,— ответил я.— Наверное, машина. Здесь целый день ездят машины.
— И даже ночью,— сказала Гита.— Ночью они так громыхали, так громыхали... Чуть перепонки не лопнули... Слышишь, опять проехали?
Я вслушивался в тишину и чувствовал, что страх заползает мне в душу.
— Да,— сказал я.— Кто-то опять проехал. Здесь неспокойное место, город...
— В Риге лучше,— сказала она совсем тихо.— У доктора Тибета было лучше. Здесь слишком шумно, правда, милый?
Она закрыла глаза. Мне показалось, что ее ладони, сжимавшие мои руки, начинают холодеть.
— Ты спишь? — тихо спросил я, но она не ответила.— Ты поспишь?.. Ты устала?.. Тебе больно?..
Гита не отвечала. Я высвободил свои руки из ее рук и осторожно поднялся. Наверное, она уснула...
Раскрылась дверь палаты, вошел профессор и с ним сестра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128