— Хватит, Анатол,— отрезал Борис.— Сказал — в другой раз...
Поезд мчался по однообразной равнине, и я незаметно задремал. На рассвете мы остановились на маленькой пыльной станции, вблизи какого-то городка. В вагон вошел комиссар Попов.
— Приготовиться к разгрузке,— сказал он.— Прибыли в Темблеке. День проведем здесь, а ночью на машинах отправимся в Мадрид.
— Почему ночью? — удивился Добрин.
— Днем дорогу обстреливают.
Разгрузив состав, мы строем отправились в городок, где штаб дивизиона успел подыскать место для лагеря. Едва солнце поднялось над горизонтом, стало душно. Ребята по предложению комиссара пытались петь, но голоса под стальными касками звучали как-то странно, глухо, и песня вскоре сникла. Но шаг был твердый и бодрый. Он эхом разносился по тихим улочкам города. Из домов повысыпали жители — дети, женщины и старики. Мужчин почти не было. Как и всюду, они ушли на фронт.
Лагерь было решено разбить в монастыре — мрачной, грязной и вонючей дыре. Посреди двора стоял сложенный из больших камней колодец. Над ним на цепи висела бадья. Мутная вода пахла отвратительно, и дивизионный врач запретил ее пить. Но пока у колодца не поставили часового с винтовкой, солдаты тянули ведро за ведром. С замощенного двора вода сквозь трещины текла обратно в колодец, увлекая за собой мусор и пыль. После завтрака и обеда, выданных сразу сухим пайком, солдаты разделись почти догола и разлеглись на холодном каменном полу монастырских келий. В открытые окна залетал ветер, но он был настолько знойным, что скоро и каменный пол перестал отдавать прохладу.
— Скорее бы ночь! Сил больше нет,— жаловался Борис.
Мы лежали на полу в тесной монашеской келье, которую сами вычистили. Борис обливался потом, хотя был совершенно голый.
— Смотри, как бы тебя снова не пробрал ишиас,— предупредил я его.
Приступы этой болезни Борис испытал не раз еще в юности, когда помогал отцу в кузнице. С готовой подковой он бегал от раскаленного горна во двор — под навес, где на холодном ветру дожидались крестьянские клячи.
— Чего разлегся голый? Постели что-нибудь под себя. Смотри, как вспотел, а здесь сквозняк!
— Сил нет!
Я усмехнулся.
— Впервые такое от тебя слышу.
— Да что я — железный? В такой жаре сталь в бараний рог свернется, не то что человек. И все-таки доктора следует слушаться,— сказал он, нехотя поднимаясь с каменного пола и расстилая шерстяную плащ-накидку.— Ну вот, теперь можно поспать.
— А ночью что делал?
— Ночью думал.
— О чем?
— Все о том же,— ответил он уклончиво.
— О письме? — спросил я.
— Обо всем.
— Нехорошо, Борис! Зачем ты скрываешь от меня?
— Что скрываю?
— Не знаю. Что-то скрываешь. Расскажи мне, в чем дело?
Борис горько усмехнулся.
— Да что тут рассказывать! — Он достал из планшетки письмо Сподры и протянул его мне.— На, прочитай и все поймешь. Только дай честное слово, что никому не расскажешь.
— Клянусь! — сказал я, разворачивая письмо. «Дорогой Борис!
У меня нет ни малейшего понятия, где ты и когда получишь это письмо. Хотелось, чтобы ты получил его по возможности скорее. Через неделю после твоего отъезда в Риге начались аресты* Большинство наших друзей сейчас в тюрьме. Между прочим, была арестована и Гита, но о ее судьбе ты, вероятно, узнаешь подробнее от Анатола. Она держалась замечательно, хотя потом ей пришлось полежать в больнице. Но самое неприятное заключается в том, что какой-то негодяй и провокатор, закравшийся в наши ряды (не знаю, кто он, но уверена, это его рук дело), решив развалить работу и перессорить всех нас, пустил слух, будто во всех провалах повинен ты и что, опасаясь разоблачения, ты поспешил уехать в Испанию. Я пыталась выяснить, кто пустил эту гнусную клевету. Но со мной прервали всякие отношения. Я осталась одна и совершенно подавлена всем этим. Посоветуй, Борис, что мне делать. Самое нелепое во всей этой провокации то, что тебя обвиняют, помимо прочего, в провале подпольной типографии и аресте Анатола Скулте, Говорят, это ты его выдал...»
— Какая чушь! — вырвалось у меня.— Ты ответил Сподре?
Уставившись в мрачные своды кельи, Борис молчал. Потом вырвал у меня из рук письмо, сунул обратно в планшетку.
— Так этого нельзя оставлять! — волновался я.— Нужно разоблачить провокатора. Напиши ей, что делать.
— Я и сам не знаю, цто делать,-— прошептал Борис.— В первый раз чувствую себя дураком. Это хорошо продуманная провокация. Оболгать человека, который далеко и потому не может защищаться, совсем не трудно. Сподра могла бы защитить меня, но с ней прервали отношения. Значит, и она ничем не поможет.
— А Седой? — спросил я.
— Я напишу ему,— мрачно ответил Борис.
— А ты сам не догадываешься, кто бы это мог быть? — спросил я.
— Ума не приложу. Скорей всего меня избрали козлом отпущения. Чтобы какой-то мерзавец, подосланный охранкой, мог пробраться в ядро нашей партии, мог подтачивать его изнутри. Что теперь делать? Анатол, подскажи, что делать?
Ничего путного я не мог придумать. Я был слишком неопытен в таких вопросах. Может, Борису срочно вернуться в Латвию и там, на месте, все выяснить, разоблачить провокатора, пока он не устроил новых провалов? Я сказал об этом Борису.
— Нет, возвращаться нельзя. Прежде чем я успею что-либо предпринять, меня арестуют. Не так это просто, Анатол.
— Тогда напиши Маше в Париж,— сказал я.— Расскажи ей обо всем. Она умная женщина. Напиши Седому, Сподре... Версия о моем аресте и провале подпольной типографии — все шито белыми нитками, это каждому ясно, стоит мало-мальски разобраться.
— Как сказать,— возразил Борис.— Тот негодяй, наверное, думал, что в Париже мы расстанемся. Не мог же он предвидеть, что и ты отправишься в Испанию и мы тут снова встретимся. А на расстоянии людей проще всего перессорить и уничтожить в одиночку. Понимаешь? Если бы я не поехал в Испании и был сейчас в Риге, разве кто-нибудь посмел бы бросить мне в лицо такое обвинение?
— Тогда бы провокатор выбрал себе другую жертву,— сказал я.
— Возможно. А теперь... что теперь делать? Вдруг этот мерзавец попробует добиться, чтобы меня и тут, в Испании, объявили провокатором? Тогда остается одно — пулю в висок...
— С ума сошел! — воскликнул я.
— А как бы ты поступил на моем месте?
— Я бы стал защищаться» бороться. Нужно разоблачить провокатора.
— Могу рассчитывать на тебя?
— Я всегда буду рядом с тобой, Борис. Тебе нужно поговорить с комиссаром. Попов человек бывалый, он подскажет, что нам делать. Только не мучай себя и не вешай головы.
Борис горько усмехнулся.
— Не вешай головы! Тебе легко говорить.
— Мне трудно говорить, но я говорю от души. Борис с благодарностью посмотрел мне в глаза»
— А если я погибну?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128