— И вы, наверное, вместе с отцом осуждали меня?
— Был такой грех,— откровенно Признался Ган.— Тогда я даже решил отказать вам в жилье.
— А теперь? — спросил я.
— Теперь все останется по-старому, Я счастлив, что в моей квартире живет такой человек. В связи с этим у меня к вам конфиденциальный разговор.
— Я слушаю вас, господин барон.
— Вы не хотели бы помочь нашему общему делу?
— Все зависит от того, какая помощь потребуется.
— Самая пустяковая. Напишите мне на листочке бумаги имена людей, которых вы знаете как противников новой Германии.
— Простите, господин Ган, я не понимаю вас...
— Например, таких, как Борис Эндруп. Имя, фамилия, год и место рождения. Где живет и чем занимается...
— Вы же сами прекрасно знаете Бориса. И зачем вам это все? — прикинувшись простачком, спросил я.
Ган принужденно улыбнулся.
— Вероятно, вы считаете, что я донесу на них в охранку Ульманиса? Ничего подобного. Даю вам честное слово, господин Скулте. Мне вы можете верить. А на обратной стороне напишите имена всех известных вам приверженцев новой Германии.
— Среди моих знакомых таких людей нет.
— Господин Скулте, вы не доверяете мне! — с пафосом воскликнул Ган.— Поверьте, я прошу об этом безо всякого злого умысла. Я даже согласен вам заплатить.
— Зачем же платить!
— Всякий труд требует вознаграждения,— деловито бросил Ган.— Если не хотите брать наличными, могу вычесть из вашей квартирной платы. Согласны?
Что ответить этому негодяю, этому гнусному пауку, который старался опутать меня своей паутиной? Мне хотелось все как следует обдумать, но Ган торопил:
— Что тут особенного? Ваш отец жаловался мне, что его дела из рук вон плохи и впредь он не сможет вам помогать. Решайтесь, господин Скулте, что тут особенного!
— В этом нет ничего особенного,— спокойно ответил я.— Но дело в том, что врачи мне пока запретили заниматься чем бы то ни было, даже думать. Мне нужен покой, абсолютный покой.
— Понимаю вас,— с явным сожалением вздохнул Ган.— В таком случае оставим это до поры до времени. Но у меня к вам просьба — никому ни слова. Дайте мне честное слово, господин Скулте.
— К чему же честное слово по таким пустякам? Само собой разумеется, о таких вещах никому не рассказывают.
Ган поднялся и по-дружески пожал мою руку.
— Благодарю вас, господин Скулте, вы чудесный человек. Но позвольте мне, конечно, когда вы совершенно поправитесь, вернуться к этому вопросу. Позволите?
— Разумеется,— ответил я серьезно и торжественно,— я не вижу в этом ничего особенного.
Я с нетерпением ждал, когда, наконец, Ган уйдет, но он, взяв меня за локоть, продолжал:
— Вы уже повидали мою супругу и фрейлейн Марию? На этот раз я не мог ему соврать — через минуту все
бы открылось,— и потому я воскликнул почти с отчаянием:
— Нет, я их еще не видел!
— Что вы говорите! — от удивления Ган даже всплеснул руками.— Как они, бедные, переживали за вас! Как только выяснилось, что вы арестованы по ошибке, они отправились в церковь, чтобы помолиться за вас. Вы должны их повидать, и сейчас же,— тараторил Ган, подталкивая меня к даери.— Не забудьте их поблагодарить. Они были так удручены вашим несчастьем...
Мы вошли в квартиру Гана. Фрейлейн Мария, как обычно, суетилась на кухне, госпожа Ган сидела в гостиной. Через открытую дверь было видно, как она синим с красным вышивает свое очередное творение.
— Вернулся господин Скулте! — громко объявил Ган.— Господин Скулте!
Женщины побросали работу и выбежали в коридор. Фрейлейн Мария радостно всхлипывала, повиснув у меня на шее, госпожа Ган схватила мою руку и крепко прижала ее к груди. Господин Ган стоял в стороне и самодовольно наблюдал за этой сценой.
— Господин Скулте, господин Скулте,— шептала фрейлейн Мария.— Я так ждала вашего возвращения, так ждала!
— Мы молились за вас,— смахивая слезинки, говорила госпожа Ган.— Дай вам бог всего хорошего, и прежде всего здоровья!
— Спасибо, большое спасибо! — отвечал я, искренне растроганный столь бурным проявлением любви и сострадания ко мне.— Когда я узнал от госпожи Юдиной, что вы молились за меня, я был тронут до слез.
— Какой чудесный человек наш господин Скулте! — воскликнул Ган.
— Замечательный человек! — подтвердила Мария, утирая слезы уголком косынки.— Может, принести вам горячего чаю?
— Отнесите ему пирожков,— сказала госпожа Ган.— Ведь он, наверное, ничего не успел купить.
Только теперь я уловил аппетитный запах пирожков. Видно, они только что начинали румяниться в духовке.
— Спасибо, госпожа Ган, на этот раз я с радостью приму ваше любезное предложение, тем более что не успел еще позавтракать.
— Вот все вы такие, молодежь,— с упреком молвила госпожа Ган.— Готовы делать что угодно, только поесть не выберете время. Фрейлейн Мария, сейчас же заварите ему чая и отнесите вместе с пирожками!
Бурная церемония встречи на этом была окончена, и я мог вернуться в свою комнату. Вскоре ко мне вошла фрейлейн Мария с чаем и благоухающими пирожками.
— Господин Скулте, я принесла вам самые лучшие!
— Большое вам спасибо,— отвечал я, принимая тарелку. Сняв с нее салфетку, я воскликнул: — Фрейлейн Мария, только вы умеете печь такие пирожки. Они так и просятся в рот.— Отведав кусочек, я продолжал расхваливать: — Бесподобно! Объясните, как это у вас получается?
— Секрет,— сияя от счастья, сказала Мария.— Настоящая хозяйка не разглашает секретов своей кухни.
— В таком случае скажите, когда вы снова собираетесь в церковь, фрейлейн Мария? Если, конечно, и это не секрет.
— В воскресенье, господин Скулте. Но вы-то ведь в бога не верите, так что мне остается только молиться за вас. И я всегда это делаю, потому что у меня самой грехов нет.
— Спасибо, фрейлейн Мария,— сказал я.— У меня же их больше чем достаточно.
— Как у всех молодых людей,— серьезно сказала Мария.
— Какое платье вы наденете в церковь? — спросил я, с аппетитом уплетая пирожок.
— Черное, свое выходное,— ответила она.— Я ношу его двадцать лет, но оно и сейчас как новое. Ведь я надеваю его только в церковь. Мне бы очень хотелось повязать еще белый шелковый платочек, но, что делать, у меня его нет.
— Ничего,— сказал я многозначительно.— Сегодня нет, а завтра может появиться.
Мария улыбнулась.
— Значит, вам понравились мои пироги?
— Да, да, очень!
— Спасибо, господин Скулте. Мне пора, мадам ждет.
— До свиданья, фрейлейн Мария!
Мария ушла, сияя от радости. Как только за ней закрылась дверь хозяйской квартиры, я спустился вниз и отправился в ближайший магазин. Там я купил белый шелковый платок и попросил продавщицу красиво завернуть его. Вернувшись домой, я написал на пакете, перевязанном голубой ленточкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128