Как только вернемся в город, ты пойдешь регистрироваться, хорошо?
— Не волнуйся,— утешал я Гиту.— Ручаюсь, они не узнали. Если бы узнали, они бы не решились на такие штучки. А я обещаю: как только вернемся в город, пойду регистрироваться.
— Тебя могут арестовать,— сокрушалась Гита.— Узнают, что ты выехал без разрешения из Риги, и арестуют. Он такой подлый!
Воскресенье было испорчено. Небо было таким же ясным, как вчера, в его синем просторе купались солнце и редкие тучки, а нам казалось, что землю застит угрюмая тень. Мы поблагодарили хозяйку за ночлег, распростились с нею и молча направились к станции. Гита замкнулась в себе, и, как я ни старался развеселить ее, все было напрасно.
— Послушай,— сказал я ей наконец.— Перестань грустить и мучить себя. Они не узнали нас. Давай веселиться! Нам недолго осталось быть здесь. Там, за границей, у нас не будет ни друзей, ни знакомых.
— Здесь у нас тоже мало друзей и знакомых,— печально промолвила Гита.
— У тебя есть родители, у меня друг,— сказал я.— А там у нас не будет никого. Борис уедет в Испанию, мы останемся вдвоем.
— Тебя пугает одиночество? — спросила Гита, заглядывая мне в глаза.— Скажи мне правду, только правду. Быть со мной тебе мало? Скучно, да?
— Мне совсем не скучно, дорогая,— отвечал я.— Нам вдвоем хорошо. Мне всегда с тобой хорошо. Но когда рядом есть еще друг, это неплохо.
— У нас будут новые друзья, еще лучше прежних. И тебе не придется бояться ареста. А я не буду бояться, что тебя отнимут у меня. Ведь скоро нас будет трое. И если ты любишь нашего Анатола...
Я поцеловал красивую руку Гиты.
— Передай маленькому Анатолу, что я люблю его больше всего на свете.
— Даже больше, чем меня?
— Так же, как тебя. Так же, как эту землю, по которой мы ходим, и эту жизнь, которая хоть тягостна, но прекрасна.
— Ты говоришь, как поэт! — воскликнула Гита,— А я поэтам не верю.
— Мне ты можешь верить. Это говорит мое сердце. Мы зашли в ресторан пообедать. Мне приглянулась
та часть зала, где стоял полумрак и было прохладно. На стене висел плакат: «Отведайте шипучего вина «Жемчуг Гауи»!»
— Может, с него и начнем? — спросил я, но Гита покачала головой.
— Нет, милый, мне нельзя так много пить. Маленький Анатол возражает. А тебе можно, он ничего не имеет против.
Я заказал себе вина, а Гите лимонаду. Напитки были прямо из холодильника, бокалы покрылись росинками. Дожидаясь обеда, мы пили и чокались. Гите нравился чистый звон хрусталя, и мы чокались много раз.
— За большого Анатола!.. За маленького Анато-ла!.. За это чудное мгновение! За наше будущее!
После обеда мы пошли на станцию. Вагон был переполнен. Все места оказались заняты, и нам пришлось стоять. Гита очень устала. Я обнимал и поддерживал ее как мог. В вагоне ехала большей частью молодежь, с рюкзаками, с тростями из орешника, срезанными в долине Гауи. Они распевали песни, шумели, норовя превзойти друг друга остроумием и голосом.
— Не могу больше,— шепнула мне Гита,— ноги подкашиваются.
Я подошел к юнцу заносчивой наружности и попросил его уступить моей даме место. Он долго смотрел на меня, недовольно морща лоб, потом медленно поднялся и проворчал:
— Раз не может постоять, нечего ездить за город.
— Она постояла полпути. Другую половину постойте вы.
— Можете приберечь свои советы для других,— бросил юнец.— Я без них проживу.
Он перебрался в другой конец вагона, а Гита села на его место и в знак благодарности крепко пожала мне руку. В вагоне было душно, разморенные пассажиры толпились у раскрытых окон, в которые вместе с паровозной копотью врывалась прохлада соснового бора.
— Как себя чувствует маленький Анатол? Гита ответила, сияя от счастья:
— Чудесно. Он от души благодарит тебя...
Глава 11
КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
Мое недолгое отсутствие вызвало переполох в доме Гана. Оказалось, что с бароном случился тяжелый приступ, фрейлейн Мария бросилась ко мне, но не нашла меня. И тогда, решив, что я снова арестован, обе старые дамы на воскресной заутрене пытались расположить всевышнего к моей печальной судьбе. Когда же я поздно вечером появился в доме, все просто ахнули от счастья и удивления.
— Вы просто невозможны, господин Скулте! — воскликнул старый Ган, встречая меня в коридоре.— Где же вы пропадали?
— Я выезжал за город.
— Но ведь можно было известить нас об этом.
— Мы так переживали,— вторила ему госпожа Ган, в цветастой ночной рубашке выглядывая из спальни.— Видим, вас нет, решили, опять случилось что-то недоброе. Фрейлейн Мария расплакалась. Мы вместе с нею ходили в церковь святого Петра молиться за вас.
— Я вам очень признателен, госпожа Ган,— отвечал я учтиво.— Даже не знаю, как благодарить вас за все заботы.
— Человеку истинной веры не нужна земная благодарность! — воскликнула госпожа Ган.— Мы счастливы, что можем молить бога о спасении вашей души. Спокойной ночи, господин Скулте, да ниспошлет господь вам сладкий сон!
Голова баронессы скрылась за дверью, мы остались в коридоре вдвоем с Ганом. Фрейлейн Мария после всех треволнений, наверное, крепко спала. Я был рад, что она не приняла участия в этой встрече, тогда бы мне не удалось так быстро отделаться. Я уже собрался уходить, но Ган взял меня за локоть.
— Вы читали? — спросил он с радостным оживлением и, перехватив мой недоуменный взгляд, продолжал: — В клозете для вас оставлены свежие берлинские газеты. Неужели вы не читали?
— Еще не успел,— ответил я.
— Красным в Испании нанесен сокрушительный удар. Мадрид почти полностью окружен. Понимаете, что это значит?
— М-да,— промычал я неопределенно.— Признаться, до сих пор я толком не пойму, что там происходит.
— Стыдитесь, господин Скулте! И как вы только можете так жить! В наше время, когда каждый молодой человек мечтает о войне, о полях сражений... Зайдемте ко мне в кабинет, я вам все объясню.
На стене в кабинете висела большая карта Испании, испещренная флажками — черными и красными.
— Вот линия фронта,— пояснил Ган.— Черными указаны наши позиции, красными — коммунистов. Кольцо черных флажков вокруг Мадрида означает окружение. Вы видите? Мы вцепились им в глотку. Еще один удар, и Мадрид будет полностью отрезан.
— А если этот удар нанесут красные? — простодушно сказал я.
Ган ухмыльнулся.
— Они не раз уже пытались, да ничего не вышло. А вот у нас выйдет. Скажите, господин Скулте, вы не испытываете желания помочь генералу Франко?
— А если бы я испытывал такое желание, разве его можно осуществить?
— Несомненно,— заверил Ган.— Разумеется, лучше было бы подобрать целую группу молодежи, и тогда...
Я решил выжать из старика все, что только можно, и потому продолжал:
— Что ж, это вполне осуществимо, господин Ган, только как туда пробраться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Не волнуйся,— утешал я Гиту.— Ручаюсь, они не узнали. Если бы узнали, они бы не решились на такие штучки. А я обещаю: как только вернемся в город, пойду регистрироваться.
— Тебя могут арестовать,— сокрушалась Гита.— Узнают, что ты выехал без разрешения из Риги, и арестуют. Он такой подлый!
Воскресенье было испорчено. Небо было таким же ясным, как вчера, в его синем просторе купались солнце и редкие тучки, а нам казалось, что землю застит угрюмая тень. Мы поблагодарили хозяйку за ночлег, распростились с нею и молча направились к станции. Гита замкнулась в себе, и, как я ни старался развеселить ее, все было напрасно.
— Послушай,— сказал я ей наконец.— Перестань грустить и мучить себя. Они не узнали нас. Давай веселиться! Нам недолго осталось быть здесь. Там, за границей, у нас не будет ни друзей, ни знакомых.
— Здесь у нас тоже мало друзей и знакомых,— печально промолвила Гита.
— У тебя есть родители, у меня друг,— сказал я.— А там у нас не будет никого. Борис уедет в Испанию, мы останемся вдвоем.
— Тебя пугает одиночество? — спросила Гита, заглядывая мне в глаза.— Скажи мне правду, только правду. Быть со мной тебе мало? Скучно, да?
— Мне совсем не скучно, дорогая,— отвечал я.— Нам вдвоем хорошо. Мне всегда с тобой хорошо. Но когда рядом есть еще друг, это неплохо.
— У нас будут новые друзья, еще лучше прежних. И тебе не придется бояться ареста. А я не буду бояться, что тебя отнимут у меня. Ведь скоро нас будет трое. И если ты любишь нашего Анатола...
Я поцеловал красивую руку Гиты.
— Передай маленькому Анатолу, что я люблю его больше всего на свете.
— Даже больше, чем меня?
— Так же, как тебя. Так же, как эту землю, по которой мы ходим, и эту жизнь, которая хоть тягостна, но прекрасна.
— Ты говоришь, как поэт! — воскликнула Гита,— А я поэтам не верю.
— Мне ты можешь верить. Это говорит мое сердце. Мы зашли в ресторан пообедать. Мне приглянулась
та часть зала, где стоял полумрак и было прохладно. На стене висел плакат: «Отведайте шипучего вина «Жемчуг Гауи»!»
— Может, с него и начнем? — спросил я, но Гита покачала головой.
— Нет, милый, мне нельзя так много пить. Маленький Анатол возражает. А тебе можно, он ничего не имеет против.
Я заказал себе вина, а Гите лимонаду. Напитки были прямо из холодильника, бокалы покрылись росинками. Дожидаясь обеда, мы пили и чокались. Гите нравился чистый звон хрусталя, и мы чокались много раз.
— За большого Анатола!.. За маленького Анато-ла!.. За это чудное мгновение! За наше будущее!
После обеда мы пошли на станцию. Вагон был переполнен. Все места оказались заняты, и нам пришлось стоять. Гита очень устала. Я обнимал и поддерживал ее как мог. В вагоне ехала большей частью молодежь, с рюкзаками, с тростями из орешника, срезанными в долине Гауи. Они распевали песни, шумели, норовя превзойти друг друга остроумием и голосом.
— Не могу больше,— шепнула мне Гита,— ноги подкашиваются.
Я подошел к юнцу заносчивой наружности и попросил его уступить моей даме место. Он долго смотрел на меня, недовольно морща лоб, потом медленно поднялся и проворчал:
— Раз не может постоять, нечего ездить за город.
— Она постояла полпути. Другую половину постойте вы.
— Можете приберечь свои советы для других,— бросил юнец.— Я без них проживу.
Он перебрался в другой конец вагона, а Гита села на его место и в знак благодарности крепко пожала мне руку. В вагоне было душно, разморенные пассажиры толпились у раскрытых окон, в которые вместе с паровозной копотью врывалась прохлада соснового бора.
— Как себя чувствует маленький Анатол? Гита ответила, сияя от счастья:
— Чудесно. Он от души благодарит тебя...
Глава 11
КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
Мое недолгое отсутствие вызвало переполох в доме Гана. Оказалось, что с бароном случился тяжелый приступ, фрейлейн Мария бросилась ко мне, но не нашла меня. И тогда, решив, что я снова арестован, обе старые дамы на воскресной заутрене пытались расположить всевышнего к моей печальной судьбе. Когда же я поздно вечером появился в доме, все просто ахнули от счастья и удивления.
— Вы просто невозможны, господин Скулте! — воскликнул старый Ган, встречая меня в коридоре.— Где же вы пропадали?
— Я выезжал за город.
— Но ведь можно было известить нас об этом.
— Мы так переживали,— вторила ему госпожа Ган, в цветастой ночной рубашке выглядывая из спальни.— Видим, вас нет, решили, опять случилось что-то недоброе. Фрейлейн Мария расплакалась. Мы вместе с нею ходили в церковь святого Петра молиться за вас.
— Я вам очень признателен, госпожа Ган,— отвечал я учтиво.— Даже не знаю, как благодарить вас за все заботы.
— Человеку истинной веры не нужна земная благодарность! — воскликнула госпожа Ган.— Мы счастливы, что можем молить бога о спасении вашей души. Спокойной ночи, господин Скулте, да ниспошлет господь вам сладкий сон!
Голова баронессы скрылась за дверью, мы остались в коридоре вдвоем с Ганом. Фрейлейн Мария после всех треволнений, наверное, крепко спала. Я был рад, что она не приняла участия в этой встрече, тогда бы мне не удалось так быстро отделаться. Я уже собрался уходить, но Ган взял меня за локоть.
— Вы читали? — спросил он с радостным оживлением и, перехватив мой недоуменный взгляд, продолжал: — В клозете для вас оставлены свежие берлинские газеты. Неужели вы не читали?
— Еще не успел,— ответил я.
— Красным в Испании нанесен сокрушительный удар. Мадрид почти полностью окружен. Понимаете, что это значит?
— М-да,— промычал я неопределенно.— Признаться, до сих пор я толком не пойму, что там происходит.
— Стыдитесь, господин Скулте! И как вы только можете так жить! В наше время, когда каждый молодой человек мечтает о войне, о полях сражений... Зайдемте ко мне в кабинет, я вам все объясню.
На стене в кабинете висела большая карта Испании, испещренная флажками — черными и красными.
— Вот линия фронта,— пояснил Ган.— Черными указаны наши позиции, красными — коммунистов. Кольцо черных флажков вокруг Мадрида означает окружение. Вы видите? Мы вцепились им в глотку. Еще один удар, и Мадрид будет полностью отрезан.
— А если этот удар нанесут красные? — простодушно сказал я.
Ган ухмыльнулся.
— Они не раз уже пытались, да ничего не вышло. А вот у нас выйдет. Скажите, господин Скулте, вы не испытываете желания помочь генералу Франко?
— А если бы я испытывал такое желание, разве его можно осуществить?
— Несомненно,— заверил Ган.— Разумеется, лучше было бы подобрать целую группу молодежи, и тогда...
Я решил выжать из старика все, что только можно, и потому продолжал:
— Что ж, это вполне осуществимо, господин Ган, только как туда пробраться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128