— Двадцать лет! Такого старого коньяка у нас, к сожалению, нет,— развел руками официант.— Может, позволите предложить вам виски? В наших специальных погребах имеется несколько бутылок настоящего шотландского виски «Белая лошадь».
— Приберегите его для извозчиков. Тоже мне напиток — виски!
— Может, нам что-нибудь закусить? — заикнулась Гита.
— Могу предложить цыплят в сметанном соусе,— оживился официант.
— Нет, нет, что-нибудь более легкое,— с улыбкой ответила Гита.— Пирожное. И кофе.
— И ликер,— добавил Борис.
— Мокко или что-нибудь другое?
— Принесите мокко.
Официант удалился недовольный, что не смог угодить Борису.
— Просто удивительно, где ты нахватался всего этого? — спросила Сподра.— Виски, французский коньяк — ничем тебе не потрафишь.
— Все дело в том, что у меня не хватило бы денег расплатиться,— смеясь, прошептал Борис.— Закажи я что-нибудь в этом роде, мне пришлось бы тебя оставлять в залог.
Снова погас свет. Заиграли вальс-бостон. Вспыхнули разноцветные прожекторы, и мы все пошли танцевать. На первых порах у Бориса и Сподры на вертящемся полу выходило ничуть не лучше, чем у нас. Зато мы с Гитой теперь скользили по кругу как ни в чем не бывало. Тем временем у нашего столика суетился официант, наполняя рюмочки ликером, разливая кофе. Когда мы вернулись к столу, он встретил нас низким поклоном:
— Прошу вас, дамы и господа!
Мы сели и тут же к нам подковылял изрядно выпивший юнец, бледный и потный. Несмотря на отличный смокинг, вид у молодого человека был какой-то помятый: манишка запачкана, галстук-бабочка съехал набок, манжеты в желтоватых пятнах. Устремив на Спод-ру осоловелый взгляд, он бормотал:
— Черная змея, ты мне нравишься. Пошли со мной. Борис подскочил на стуле. Грозно глянул на юнца
и бросил официанту:
— Уведите этого осла в его стойло.
— Что он сказал? — спрашивал пьяный нахал у официанта, который бережно взял его за плечи и легонько отталкивал в сторону.— Это меня-то в стойло? Меня?! А ты, кельнер, не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами! — Достав из кармана несколько крупных банкнот, он стал размахивать ими у него под носом, выкрикивая: — Ты это видал? Я могу купить вашу халупу со всеми потрохами. А этому долговязому я сейчас набью морду.
Борис приготовился дать отпор. Его огромные ладони были сжаты в кулаки, подбородок едва заметно вздрагивал.
— Успокойся,— упрашивала Сподра.— Не позволяй себя провоцировать.
— Только не сегодня,— шептал я ему.— Слышишь, не сегодня...
В зале погас свет. Гита и Сподра пригласили нас на танец. Официант остался возле столика умиротворять захмелевшего юнца.
— Борис слишком горяч,— танцуя, шептала мне Гита.— Если будет скандал, потребуют предъявить документы, и тогда конец всему.
— Он это сам понимает,— успокаивал я Гиту.— Не то мы насладились бы великолепным зрелищем.
— Только не это, милый,— шептала Гита.— Пойдем домой, уже поздно. Кто знает...
Когда кончился танец, пьяного парня возле нашего столика уже не было. Борис считал, что и нам пора исчезнуть. На лестнице мы встретили своего официанта. Утирая с лица обильный пот, он рассыпался в извинениях:
— Ради бога, простите! Спровадил домой эту пьяную утробу. Он живет совсем рядом, на дюнах. Вы его не знаете?
— И не желаю знать,— отрезал Борис.
— Сынок редактора одной паскудной газеты, известнейший хулиган. И хорошо, что вы не стали с ним связываться. Сами понимаете: у кого деньги, тот и прав...
— Ладно,— сказал Борис официанту.— Не расстраивайтесь. Деньги я оставил на столе. До свиданья...— А когда мы вышли из ресторана, он дал волю своей злости: — Сынок редактора паскудной газетки! Попадись он мне в другом месте, лежать бы ему сейчас на помойке...
— Забудь о нем,— упрашивала Сподра.— И успокойся. Хорошо, что ты сдержался.
Мы условились встретиться на следующий день неподалеку от вокзала. Передавая мне билет, Борис сказал:
— Независимо от того, приду я или нет, ты едешь. Я поступаю точно так же. В вагон сядем за минуту до отхода. И чтобы ни случилось — спокойствие.
— Тебе и самому не мешает помнить об этом,— вставила Сподра, намекая на недавний инцидент.
Расставаясь, мы не спрашивали, где заночуют наши друзья, Мы покинули их в летних сумерках, под полуночными звездами, а сами пошли на дачу.
— Вот и настала наша последняя ночь,— грустно повторяла Гита.
— У нас впереди еще тысяча и одна ночь. Я буду ждать тебя в Париже. И мы начнем новую жизнь. Ты будешь еще красивее. Мы будем как птицы, улетевшие из клетки.
— Не говори так. Птицы, долго прожившие в клетке, погибают на свободе.
— У нас сильные крылья, дорогая, мы слишком любим жизнь, чтобы дать победить себя смерти. Мы будем жить.
— Как мне хочется жить долго-долго! Хочу посмотреть, кем станет наш Анатол. И еще бы мне хотелось вернуться на родину. Люди без родины — все равно что деревья без почвы. Они медленно засыхают.
— Мы обязательно вернемся сюда, Гита. Этот палочный режим недолго продержится. Настанет день, когда Латвия станет свободной. И тогда мы вернемся. Борис тоже вернется. Испания победит. Борис вернется, и мы снова будем все вместе: ты, я, маленький Анатол, Борис и Сподра.
— Они, наверное, очень любят друг друга. Но почему он не берет ее с собой?
— Она должна остаться. Она останется вместо Бориса. Борис будет воевать в Испании. Сподра будет работать здесь. В борьбе у каждого свое место.
Вдали громыхал поезд.
— Слышишь,.. Завтра ночью я останусь здесь одна и вот так же буду прислушиваться к грохоту поезда. И мне будет казаться, это твой экспресс Рига — Берлин — Париж. Где ты будешь завтра в это время?
— Где-то в Пруссии.
— А еще через ночь?
— Возможно, в Дюссельдорфе.
— А на третью ночь?
— Наверное, в Бельгии. Или на французской границе.
— А потом?
— Потом в Париже.
— Уже в Париже? И ты сразу начнешь меня ждать, да?
— Я буду думать только о тебе. Гита взглянула на часы.
— Сейчас четыре. Давай условимся, каждую ночь, пока ты будешь в дороге, в четыре часа будем думать друг о друге. Согласен?
— Я буду думать о тебе всю дорогу.
— Я тоже. А в четыре будем вместе думать друг о друге. И разговаривать в тишине. Что ты скажешь мне завтра ночью, в четыре?
— Я скажу: Гита, я люблю тебя.
— И я скажу тебе то же самое: Анатол, -я люблю тебя...
На следующий день в полдень мы встретились в сквере неподалеку от вокзала. Борис сд Сподрой уже ожидали нас. Расставание было недолгим, без трогательных взглядов и слез.
— Значит, напишешь? — сказала Сподра Борису.— Пиши обо всем: о жизни, о войне, о победах и поражениях. Обо всем, обо всем.
— Обязательно,— отвечал Борис.— Первое письмо ты получишь из Парижа.
Сподра глянула на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128