На другой день проснулся рано. У постели стояла сестра с глиняным кувшином, тазиком и полотенцем.
— Вы крепко спали.
Я снял рубашку. Она налила в таз воды, вымыла мне руки, лицо, а грудь протерла влажным полотенцем. Я сразу почувствовал себя бодро, хорошо и с большим аппетитом съел принесенные бутерброды с черным кофе. Потом меня понесли на перевязку. Хирург еще раз промыл раны, а ногу велел положить в гипс.
— Так будет легче,— успокаивал он меня,— скорее заживет. А когда затвердеет гипс, отправим вас дальше в тыл.
— Куда?
— Куда бы вы хотели?
— Не знаю. Может, в Мадрид?
— В Мадриде неспокойно, рядом фронт,— возразил врач.— Надо поглубже в тыл. Может, в Альбасету?
— Там зной и духота. Нельзя ли куда-нибудь к морю?
— Хорошо, отправим вас в Валенсию. Там вас устроят поближе к морю.
— Это было бы замечательно.
— Послезавтра я еду в Валенсию за медикаментами. Могу отвезти вас на машине. Это немного тяжелее, зато быстрее, чем на поезде.
— Спасибо. С благодарностью принимаю ваше предложение. Как ваше имя?
— Педро Алонсо,— сказал он.— А ваше?
— Анатол Скулте.
Мою фамилию ему было трудно выговорить. Он повторил ее несколько раз, но выходило все время «Культе».
— Зовите меня просто Анатолио,— сказал я. Он с улыбкой протянул мне руку:
— А меня — Педро. Я сам из Валенсии. Я вас отлично там устрою.
Толстый слой гкпса был влажен и приятно холодил ногу. День, как всегда, был жаркий. С синих гор в открытое окно тянуло зноем. Хорошо, хоть в окно не попадало солнце, только это меня и спасало. Листва эвкалипта в саду слабо трепетала, и этот мерный шум был похож на плеск далекого водопада. Виноградные грозди сверкали на солнце, словно связка хрустальных бус. Сестра принесла мне целое блюдо винограда.
К вечеру на легковой машине приехали меня проведать Борис и комиссар Попов. Они только что получили приказ по корпусу, которым Борис назначался командиром дивизиона, а Попов его политкомиссаром. Оба были в приподнятом настроении, и я невольно заразился их веселостью.
— Ах ты, несчастная жертва ишиаса и малярии! — сказал я Борису, поздравив его с новым назначением.— Тебе лежать бы сейчас в госпитале, а не командовать дивизионом.
— Теперь я здоров как бык,— отвечал он весело.— Люди иногда болеют лишь потому, что существуют врачи, которые выдумывают всякие болезни, дурацкие режимы. Как только тебя увезли, я тут же поправился.
— Жаль, что я в гипсе, иначе запер бы тебя здесь и не выпускал до тех пор, пока бы ты не смог выпрыгнуть в окошко. Вот тогда я бы знал, что ты действительно здоров.
Борис подошел к окну, выпрыгнул во двор, сорвал гроздь винограда и залез обратно в комнату.
— Ты ненормальный! — воскликнул Попов.
— Трудно вам будет с таким командиром, товарищ Попов,— сказал я.
— Уж как-нибудь поладим,— отозвался Борис, отправляя в рот виноградины.— А когда и куда тебя повезут?
— Послезавтра. В Валенсию.
— А что-нибудь поспокойней не мог выбрать?
— Надо было попроситься в Дению,— сказал комиссар,— или в Мурсию. После Арагонской операции фашисты значительно продвинулись к побережью. Если им удастся прорвать Валенсийский фронт...
— Нет, я все же поеду в Валенсию. Чудесный город, места знакомые. А если франкисты прорвут Валенсийский фронт, будет везде одинаково. Мы окажемся в окружении.
Борис рассердился.
— Вы сгущаете краски. Я уверен, наступление фашисты предпримут на нашем фронте. Ничего, поезжай в Валенсию, поправляйся, ни о чем не думай. Вместо тебя назначен младший врач из дивизионного медпункта. Когда вернешься, останешься в медпункте дивизиона.
Они распростились, уехали, но их посещение, несмотря на внешнюю веселость, произвело на меня грустное впечатление. Эндруп и Попов уже не мечтали о наступлениях, а рассуждали о том, как лучше обороняться. Но одной обороной еще никто не выигрывал войны. Видимо, республика была в очень тяжелом положении. Попов и Эндруп знали об этом лучше, чем я, их информировал о положении штаб фронта.
С тяжелым сердцем ехал я в Валенсию. Встретимся ли когда-нибудь снова? Где и как?
Проезжая Пособланко, я попросил хирурга притормозить у домика Альбины Пинедо. Увидев санитарную машину, Альбина, сияя от счастья, выбежала на улицу, решив, что я приехал навестить ее. Каково же было ее удивление, когда навстречу вышел Педро Алонсо и попросил ее в машину проститься со мной. Увидев перевязанную голову, ногу в гипсе, она припала лицом к моей груди и разрыдалась. Я утешал ее как мог и в двух словах рассказал о своих приключениях.
— Милый, милый,— говорила она, всхлипывая.— Тебе, наверное, очень больно.
— Теперь уже не больно. Теперь все прошло,— ответил я.— Через месяц-другой вернусь.
— Попроси врача, чтобы взял меня с собой! Я буду ухаживать за тобой, а когда поправишься, мы вместе вернемся.
— Нельзя, Альбина. Ты не должна этого делать. Прости, но я обязан покинуть тебя. Если не увидимся, буду помнить о тебе. Ты должна понять, моя хорошая, я не имею права связывать свои руки и сердде. Не имею права. Я обещал, и не могу иначе... До свидания, Альбина! Не поминай лихом.
Она все плакала, не говоря ни слова. Я поцеловал ее соленые от слез глаза, влажные щеки, горячие губы.
— До свидания, Альбина! Улыбнись мне на прощание, хочу запомнить тебя улыбающейся...
В раскрытой дверце показался Педро Алонсо.
— Сеньорита,— произнес он отеческим током,— дайте вашу руку, я помогу вам сойти. Нам пора.
Она поднялась и, все еще всхлипывая, вышла из машины. Дверь тотчас захлопнулась, зарычал мотор. Наверное, Альбина стояла среди улицы и горько плакала, но я ее не видел. Машина быстро набирала скорость, а я краем простыни вытирал лицо, ставшее влажным от слез Альбины.
Глава 16 ХМУРАЯ ОСЕНЬ
Вторую половину знойного лета я провел на окраине Валенсии в небольшом госпитале. Он размещался в двухэтажном здании школы, среди густого сада. На голове рана зажила довольно скоро, оставив, правда, глубокий синеватый шрам, тянувшийся от левого уха по щеке до самой шеи. Чтобы сделать его незаметным, я растил бороду и уже через несколько недель имел наружность обыкновенного бородача. Но моя коленка потребовала не одну смену гипса, а когда наконец его сняли, пришлось заново учиться ходить.
Каждый день я ковылял на костылях по дорожкам сада, с каждым разом норовя все больше ступать больной ногой на хрустящий гравий. Я ходил до тех пор, пока не вспухали вены. Тогда я ложился отдохнуть на траву, потом снова продолжал пытку — хождение. Коленка не сгибалась, и хирург мне посоветовал ее совсем не беспокоить, но я не послушался. При первой же возможности сменил костыли на трость и принялся тренировать свою одеревеневшую коленку. Держась обеими руками за спинку кровати, я по сто и больше раз в день, стиснув от боли зубы, совершал приседания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128