— Успокойся, он человек надежный.
— Это ты из-за него попал в беду. Мне он не нравится.
— Нет, Гита. Он открыл мне глаза. И потом, без его помощи я никуда не смогу уехать. Он достанет документы или найдет другую возможность переправить меня за границу.
— Разве есть еще и другая возможность?
— Конечно. Пока об этом рано говорить, но ьо^ис обещал помочь. Он тоже собирается бежать. Он едет в Испанию.
— Но там сейчас война! — воскликнула Гита.
— Он едет воевать за республику. И меня зовет.
— А как же ребенок, Анатол! — заволновалась Гита.— Ведь ты не оставишь меня одну?
— Успокойся, дорогая, я не поеду. Раньше я бы с радостью согласился, но теперь... Не бойся, Гита, я тебя не оставлю. В иных условиях ты бы тоже могла поехать, правда?
Гита с облегчением вздохнула.
— Кому я нужна там, на войне! Я и стрелять-то не умею.
— Я тоже не умею. Мы бы с тобой лечили раненых.
— Ты был бы врачом, а я твоей санитаркой? — весело спросила Гита.— Но у нас нет дипломов.
— На войне дипломы не нужны.
— Я боюсь тебя потерять, милый. Ты такой неугомонный! Ты все время воюешь сам с собой. Раньше я не замечала этого.
Я бережно обнял ее хрупкие плечи.
— Раньше я многого не понимал. Год назад, когда в Испании началась война, мне было безразлично, что там происходит.
— А я до сих пор как следует не знаю, что там происходит,— сказала Гита.— Только знаю, что там война.
— Там идет война за наше будущее. Если победят фашисты, они не остановятся на этом. Пожар перекинется дальше.
— Ведь ты меня не оставишь? — молила Гита.— Ты не смеешь оставлять меня одну с маленьким Анатолом. Обещай, что ты нас не оставишь.
— Я никогда вас не оставлю, никогда...
— Вот видишь, сколько я тебе доставляю хлопот,— шептала Гита, наклонившись ко мне.— Был, конечно, другой выход. Я хотела... Если бы ты только знал, милый!.. Я хотела... Я ведь не знала, что тебя ожидают такие неприятности. Если бы я только знала, я поступила бы иначе.
— Ты поступила правильно. Ты у меня необыкновенная. Ты чудесная. Я очень, очень рад, и потому сейчас же выброси из головы глупые мысли. Одевайся, и поедем за город. Я еще толком не видел весны и тебя.
— Едем! — радостно воскликнула Гита.— Едем! И останемся там на ночь и на все воскресенье. Мои родители уехали на взморье готовить дачу к летнему сезону. Матери сказала правду, а для отца придумала, что студенты с нашего факультета едут на экскурсию в Сигулду.
— Ну, ты совсем немного покривила душой. Разве я не студент твоего факультета?
— Отец учил меня: излишняя откровенность порой граничит с глупостью. Так я и поступила...
— Значит, не такой уж ограниченный человек твой отец, как ты пытаешься его представить.
— Очень ограниченный, Анатол, очень,— сказала Гита.— Мера всех вещей для него деньги. Он молится на них, и ночью ему снятся только деньги...
— Откуда ты знаешь?
— Он имеет обыкновение за завтраком рассказывать свои сны, они всегда связаны с деньгами. Днем он думает только о деньгах, с мыслью о них он засыпает. Весь мир для него вращается вокруг его косметической фабрики. Вне ее стен — пустота, вакуум. Он только и делает, что придумывает новые, никуда не годные препараты и кричащую рекламу для них, чтобы получше надуть покупателей и поживиться за их счет. Он запрещает нам с матерью пользоваться своей продукцией, по его словам, она не для нас предназначена. Он даже запретил нам прикасаться к зубной пасте его производства. И знаешь почему? Она содержит вещество, которое уничтожает эмаль.
— Что ты говоришь! — удивился я.— А я всегда покупал изделия твоего отца.
— Сумасшедший! — воскликнула Гита.— Ты испортишь свои прекрасные зубы!
— Успокойся,— сказал я.— Мои зубы пока целы, но впредь пускай отец на меня не рассчитывает...
Мы быстро собрались и спустились на бульвар. До отхода поезда оставалось несколько часов, и потому мы решили ехать на такси. Накупив в магазине всякой снеди и бутылку вина, мы сели в старую колымагу, стоявшую на углу.
— В Сигулду! — сказал я шоферу, франтовато одетому парню.
Он окинул нас флегматичным взглядом, не спеша свернул и положил на сиденье газету, которую перед тем читал, и размеренно произнес:
— Будет исполнено, сударь.
Машина загромыхала по мостовым. Это был старый, расхлябанный драндулет с просиженными, протертыми сиденьями. Внутри было душно, как в бане, к тому же пахло бензиновым перегаром. Я опустил окошко.
— Как бы ваша супруга не простыла,— заметил шофер.
Его слова развеселили Гиту. Она придвинулась ко мне поближе и весело спросила:
— Разве можно простыть в этом пекле?
— Сейчас весь мир похож на пекло,— не оборачиваясь, бросил шофер.— Но, конечно, жарче всего в Испании.
— Да, Испания страна южная,— сказал я, сделав вид, что не понял намека.— Там всегда жарко.
В зеркальце за ветровым стеклом я следил за выражением лица шофера. Он заметно ухмылялся.
— Сейчас там жарко, как никогда. По-вашему, кто победит?
— Не все ли равно? — осторожно заметил я.
— Это кому как,— уклончиво ответил шофер.— Одним все равно, другой ждет не дождется победы генерала Франко, а третий верит в республику.
— К которым из них принадлежите вы? — спросил я. Шофер подозрительно покосился на меня.
— Как вам сказать? — ответил он, помолчав.— Мне не все равно, кто победит. Я рабочий. Ясно, что у меня с генералом Франко и фашистами не может быть ничего общего.
— Правильно,— отозвался я.
— И мне сдается, что правильно,— рассуждал шофер.— У нас ведь то же самое. В один прекрасный день испекли доморощенного героя, и вот он пыжится, старается все замашки перенять у Гитлера. Мне тут рассказывали, на большом празднике кто-то выпустил поросенка, вымазав его зеленым мылом, чтобы трудней было поймать. А на боку у поросенка написали: «Ульманис». Ну скажите, не здорово придумано, а?
— Не совсем,— ответил я.— Лучше б вымазать змею зеленым мылом. Поросенок слишком безобидное животное.
Шофер громко рассмеялся. Гита тоже не могла удержаться от смеха. Но она тут же спохватилась и серьез-го спросила:
— Друзья, а вы не думаете, что заходите слишком далеко?
— Здесь никто не слышит,— ответил шофер.— И, в конце концов, все говорят...
— За такие разговоры сажают за решетку,— заметила Гита, на что шофер равнодушно ответил:
— Всех не пересажают... Потом обратился ко мне:
— А ваша супруга, видимо, придерживается другого мнения.
— Нет, почему же? — произнес я неопределенно, еще крепче прижимая Гиту к себе.
— Если есть голова на плечах, другого мнения быть не может,— заключил шофер.— Вы где сойдете?
— В долине, у моста,— ответил я.
Мы свернули с шоссе и въехали в Сигулду. Городок утопал в белой пене вишневых садов. По улицам шли туристы с рюкзаками и палками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128