Коляска должна помещаться в лифте. Почему вы сняли номер так высоко? Это неудобно. Гите будет тяжело. С ребенком лучше всего жить на первом или втором этаже.
Я вспомнил укоры Дика.
— Вы правы. Придется потом переехать.
— Да, да, непременно. Может, подыскать квартирку? Что за жизнь в гостинице!
— Надо подумать.
— Конечно, это будет немного дороже, зато удобнее. Я постараюсь помочь вам. Ведь ваш отец тоже не оставит вас, правда?
— Разумеется,—- ответил я, хотя был далеко не уверен в этом.— Я написал ему, но ответа пока не получил.
Я расплатился, и мы пешком отправились в отель. Мы расстались в лифте. Когда госпожа Юдина вышла, Пьер озабоченно спросил:
— С вашей женой случилось несчастье?
— Мы отвезли ее в больницу.
— Очень сожалею,— сказал он вежливо.— Она мне понравилась. Она, наверное, очень хорошая.
— Да, Пьер,— ответил я.— Она ждет ребенка.
— Ребенка?! — удивился Пьер.— А я не заметил, что...— Он не докончил, смутился.— У моей сестры Жанны тоже недавно родился ребенок, маленький-маленький, как улиточка.
— Когда-то и мы были такими,— сказал я, и, пожелав друг другу покойной ночи, мы расстались.
Придя в свой номер, я повалился на диван и долго лежал неподвижно, глядя в спальню через открытую дверь. Там, казалось, прошел ураган. На полу валялась подушка. Постель Гиты была в беспорядке, повсюду висели ее вещи. Все было так, как до ухода Гиты в больницу, только самой Гиты не было. У меня не хватило сил встать и прибраться.
...Было уже поздно. Я позвонил в больницу. К телефону подошел дежурный врач.
— Никаких изменений,— сказал он и повесил трубку.
Я снова набрал номер.
— С вами говорит муж пациентки Гиты Юдиной. Скажите, все кончилось?
— О чем вы говорите! — сердито ответил тот же голос.— Мы спасем ее. Мы постараемся спасти. Она сейчас в операционной.
Я онемел, я не мог произнести ни" слова. На другом конце повесили трубку. Почему в операционной? Не перепутал ли он? Гита в операционной? Значит, осложнения. Конечно, преждевременные роды всегда связаны с осложнениями, но рна выдержит. У нее крепкий организм, она сильная, смелая, она выдержит. Завтра же все пройдет. Только бы поскорей кончалась эта ночь, эта страшная ночь!
Я вышел на балкон и долго бессмысленно глядел на город, в освещенных артериях которого пульсировала жизнь. Потом я подумал, что надо обо всем сообщить Гитиной матери. Я снял трубку, набрал номер. Отозвался усталый голос.
— Это я, Анатол,— сказал я.— Я только что звонил в больницу.
— Ну и что же, что? — забеспокоилась она, и я сообразил, что не нужно было звонить. Дежурный мог перепутать.
— Что же вы замолчали? Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего... ничего особенного,— бормотал я.— Никаких перемен. Все протекает нормально. Простите за беспокойство.
— Хорошо, что позвонили, Анатол,— с облегчением сказала мать.— Я никак не могла уснуть. В голову лезет всякий вздор. Вы тоже поспите, уже поздно. Ложитесь спать, Анатол. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! — отозвался я так тихо, что она, наверное, не расслышала. «Идиот! — обругал я себя, бросив трубку.— Зачем нужно было звонить и так глупо обманывать! А что, если в самом деле что-то случилось? Как ты ей завтра посмотришь в глаза? Идиот, какой идиот!..»
Чтобы разогнать тревожные мысли, я решил прибраться в спальне. Я застелил Гитину постель, аккуратно сложил чемоданы, сменил воду в вазах. Розы были совсем свежие, чудесно пахли, а тонкие длинные стебли гвоздик согнулись под тяжестью крупных цветов. «Завтра,— подумал я,— куплю цветы и отнесу Гите в больницу. Может быть, чайные розы? Они не слишком яркие, и аромат у них тонкий. Да, я куплю большой букет чайных роз и отнесу рано утром,, как только откроют ворота больницы. Я поеду один, пока мать не проснулась, все разузнаю... Потом вернусь в отель, расскажу ей обо всем, и она будет рада, что все обошлось благополучно».
Я лег на спину, то и дело поглядывая на часы. Время ползло черепашьим шагом, утро медлило, и я наконец заснул. Спал недолго, меня разбудил удивительный сон. С гор неслась лавина. Камни падали на грудь, били по голове, по ногам. Рядом стоял доктор Гибет и, усмехаясь, говорил: «Ведь я предупреждал. Мы всего-навсего маленькие камешки, сорванные и влекомые страшной лавиной. Мы безропотно роем самим себе могилы». Я хотел возразить ему, но не успел. Хотел позвать кого-нибудь
1 П Л
на помощь, но язык не ворочался. Наконец мне все-таки удалось крикнуть, и я проснулся. Дверь на балкон была открыта настежь. За башнями собора Нотр-Дам серебристой птицей вставал рассвет.
Я вскочил, бросился к телефону, снял трубку, но так и не решился набрать номер — положил трубку на место. Что-то звякнуло. Не звонит ли кто-то за дверью? Затаив дыхание я прислушался, но звук не повторился. Может, у меня начинались галлюцинации? Я снова снял и снова бросил трубку. Телефон сердито звякнул — только тогда я сообразил, что этот звук и перепугал меня. Нет, я не в силах звонить! Дождусь утра и пойду сам.
Голова была точно свинцом налита. Чтобы разогнать усталость, я встал под душ. Холодная вода хорошо освежала, а когда растерся жесткой льняной простыней, почувствовал себя совсем бодро. Быстро оделся, спустился вниз. Дверь в отеле была еще заперта, швейцар дремал.
— Куда вы так рано? — удивился он, выпуская меня. Я не ответил. Выбежав на улицу, пешком отправился
в больницу. Магазины были закрыты, я завернул на рынок и купил семь чудесных чайных роз. Как-то Гита сказала, что это число приносит ей счастье.
Когда я пришел в больницу, солнце уже висело над крышами, но сторож не хотел меня пускать. И лишь когда я сунул ему в руку крупную бумажку, он отворил ворота. Довольно долго пришлось просидеть в зале ожиданий — шел утренний обход,— а без разрешения профессора меня не хотели пускать.
Как только обход закончился, я зашел к профессору.
— Вы уже знаете? — спросил он устало.
— Я ничего не знаю!
Он удивленно глянул на меня поверх очков в золотой оправе.
— Хм, значит, вы ничего не знаете? — сказал он и протянул мне свою старческую руку.— Поздравляю! У вас родился сын.
— Анатол?
— Не знаю, как звать, но чудесный парнишка. Пока он, правда, слишком мал и хрупок. Но не беда, окрепнет, я думаю.— Я чуть не подпрыгнул от радости, но меня отрезвил серьезный взгляд профессора.
— А вот положение матери очень тяжелое,— после некоторого молчания произнес он.
— Я хочу ее видеть. Как она спала?
— Мы дали ей лекарство, она заснула,— неуверенно ответил профессор.— Ночью я наведывался к ней. Будем надеяться, все обойдется.
— Вы допускаете и другую возможность? — спросил я, замирая от страха.
Профессор устало улыбнулся, Наверное, и он провел бессонную ночь. Он покачал головой и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Я вспомнил укоры Дика.
— Вы правы. Придется потом переехать.
— Да, да, непременно. Может, подыскать квартирку? Что за жизнь в гостинице!
— Надо подумать.
— Конечно, это будет немного дороже, зато удобнее. Я постараюсь помочь вам. Ведь ваш отец тоже не оставит вас, правда?
— Разумеется,—- ответил я, хотя был далеко не уверен в этом.— Я написал ему, но ответа пока не получил.
Я расплатился, и мы пешком отправились в отель. Мы расстались в лифте. Когда госпожа Юдина вышла, Пьер озабоченно спросил:
— С вашей женой случилось несчастье?
— Мы отвезли ее в больницу.
— Очень сожалею,— сказал он вежливо.— Она мне понравилась. Она, наверное, очень хорошая.
— Да, Пьер,— ответил я.— Она ждет ребенка.
— Ребенка?! — удивился Пьер.— А я не заметил, что...— Он не докончил, смутился.— У моей сестры Жанны тоже недавно родился ребенок, маленький-маленький, как улиточка.
— Когда-то и мы были такими,— сказал я, и, пожелав друг другу покойной ночи, мы расстались.
Придя в свой номер, я повалился на диван и долго лежал неподвижно, глядя в спальню через открытую дверь. Там, казалось, прошел ураган. На полу валялась подушка. Постель Гиты была в беспорядке, повсюду висели ее вещи. Все было так, как до ухода Гиты в больницу, только самой Гиты не было. У меня не хватило сил встать и прибраться.
...Было уже поздно. Я позвонил в больницу. К телефону подошел дежурный врач.
— Никаких изменений,— сказал он и повесил трубку.
Я снова набрал номер.
— С вами говорит муж пациентки Гиты Юдиной. Скажите, все кончилось?
— О чем вы говорите! — сердито ответил тот же голос.— Мы спасем ее. Мы постараемся спасти. Она сейчас в операционной.
Я онемел, я не мог произнести ни" слова. На другом конце повесили трубку. Почему в операционной? Не перепутал ли он? Гита в операционной? Значит, осложнения. Конечно, преждевременные роды всегда связаны с осложнениями, но рна выдержит. У нее крепкий организм, она сильная, смелая, она выдержит. Завтра же все пройдет. Только бы поскорей кончалась эта ночь, эта страшная ночь!
Я вышел на балкон и долго бессмысленно глядел на город, в освещенных артериях которого пульсировала жизнь. Потом я подумал, что надо обо всем сообщить Гитиной матери. Я снял трубку, набрал номер. Отозвался усталый голос.
— Это я, Анатол,— сказал я.— Я только что звонил в больницу.
— Ну и что же, что? — забеспокоилась она, и я сообразил, что не нужно было звонить. Дежурный мог перепутать.
— Что же вы замолчали? Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего... ничего особенного,— бормотал я.— Никаких перемен. Все протекает нормально. Простите за беспокойство.
— Хорошо, что позвонили, Анатол,— с облегчением сказала мать.— Я никак не могла уснуть. В голову лезет всякий вздор. Вы тоже поспите, уже поздно. Ложитесь спать, Анатол. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! — отозвался я так тихо, что она, наверное, не расслышала. «Идиот! — обругал я себя, бросив трубку.— Зачем нужно было звонить и так глупо обманывать! А что, если в самом деле что-то случилось? Как ты ей завтра посмотришь в глаза? Идиот, какой идиот!..»
Чтобы разогнать тревожные мысли, я решил прибраться в спальне. Я застелил Гитину постель, аккуратно сложил чемоданы, сменил воду в вазах. Розы были совсем свежие, чудесно пахли, а тонкие длинные стебли гвоздик согнулись под тяжестью крупных цветов. «Завтра,— подумал я,— куплю цветы и отнесу Гите в больницу. Может быть, чайные розы? Они не слишком яркие, и аромат у них тонкий. Да, я куплю большой букет чайных роз и отнесу рано утром,, как только откроют ворота больницы. Я поеду один, пока мать не проснулась, все разузнаю... Потом вернусь в отель, расскажу ей обо всем, и она будет рада, что все обошлось благополучно».
Я лег на спину, то и дело поглядывая на часы. Время ползло черепашьим шагом, утро медлило, и я наконец заснул. Спал недолго, меня разбудил удивительный сон. С гор неслась лавина. Камни падали на грудь, били по голове, по ногам. Рядом стоял доктор Гибет и, усмехаясь, говорил: «Ведь я предупреждал. Мы всего-навсего маленькие камешки, сорванные и влекомые страшной лавиной. Мы безропотно роем самим себе могилы». Я хотел возразить ему, но не успел. Хотел позвать кого-нибудь
1 П Л
на помощь, но язык не ворочался. Наконец мне все-таки удалось крикнуть, и я проснулся. Дверь на балкон была открыта настежь. За башнями собора Нотр-Дам серебристой птицей вставал рассвет.
Я вскочил, бросился к телефону, снял трубку, но так и не решился набрать номер — положил трубку на место. Что-то звякнуло. Не звонит ли кто-то за дверью? Затаив дыхание я прислушался, но звук не повторился. Может, у меня начинались галлюцинации? Я снова снял и снова бросил трубку. Телефон сердито звякнул — только тогда я сообразил, что этот звук и перепугал меня. Нет, я не в силах звонить! Дождусь утра и пойду сам.
Голова была точно свинцом налита. Чтобы разогнать усталость, я встал под душ. Холодная вода хорошо освежала, а когда растерся жесткой льняной простыней, почувствовал себя совсем бодро. Быстро оделся, спустился вниз. Дверь в отеле была еще заперта, швейцар дремал.
— Куда вы так рано? — удивился он, выпуская меня. Я не ответил. Выбежав на улицу, пешком отправился
в больницу. Магазины были закрыты, я завернул на рынок и купил семь чудесных чайных роз. Как-то Гита сказала, что это число приносит ей счастье.
Когда я пришел в больницу, солнце уже висело над крышами, но сторож не хотел меня пускать. И лишь когда я сунул ему в руку крупную бумажку, он отворил ворота. Довольно долго пришлось просидеть в зале ожиданий — шел утренний обход,— а без разрешения профессора меня не хотели пускать.
Как только обход закончился, я зашел к профессору.
— Вы уже знаете? — спросил он устало.
— Я ничего не знаю!
Он удивленно глянул на меня поверх очков в золотой оправе.
— Хм, значит, вы ничего не знаете? — сказал он и протянул мне свою старческую руку.— Поздравляю! У вас родился сын.
— Анатол?
— Не знаю, как звать, но чудесный парнишка. Пока он, правда, слишком мал и хрупок. Но не беда, окрепнет, я думаю.— Я чуть не подпрыгнул от радости, но меня отрезвил серьезный взгляд профессора.
— А вот положение матери очень тяжелое,— после некоторого молчания произнес он.
— Я хочу ее видеть. Как она спала?
— Мы дали ей лекарство, она заснула,— неуверенно ответил профессор.— Ночью я наведывался к ней. Будем надеяться, все обойдется.
— Вы допускаете и другую возможность? — спросил я, замирая от страха.
Профессор устало улыбнулся, Наверное, и он провел бессонную ночь. Он покачал головой и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128