итальянцы, немцы, французы, англичане, поляки, люди других национальностей. И они теперь, наверное, в мыслях переносятся за сотни километров, вспоминая дни, проведенные вместе с погибшими товарищами в лагерях, в фашистских застенках, вспоминая невеселую жизнь политэмигрантов...
И еще, конечно, каждого волновал вопрос: что будет завтра? Ощутит ли он и завтра живительную прохладу ночи, улыбнутся ли и завтра ему с высоты прекрасные звезды Испании?.. Я тоже об этом думал, это был трудный вопрос, пожалуй, самый трудный. Все равно, думал я, здесь мое место, и потому я здесь. Даже если бы я знал, что вижу эти звезды в последний раз, и тогда бы я остался на этой земле. Братские могилы товарищей, чуткие сумерки над притихшими окопами, тоскливая песня погонщика мула за разбитой оградой Кихорны — все, все говорило мне: «Умри или победи! Другой дороги нет и быть теперь не может...»
Где-то совсем близко завязалась перестрелка. Видимо, наши или фашистские разведчики наткнулись в темноте на окопы. Гремели выстрелы, рвались гранаты. Теперь это все казалось настолько обычным, что я, не дождавшись исхода стычки, подложил под голову вырванный взрывом кусок дерна, завернулся в свой теплый плащ и лег рядом с Добриным на крутой скат воронки.
Глава 5 ПЕРЕДЫШКА
В конце июля под Брунете наступило затишье. Мятежники после целого ряда неудачных контратак глубоко зарылись в землю. У обеих сторон, казалось, иссякли силы.
От кладбища под Кихорной, откуда мы с Добриным корректировали огонь, мало что осталось: каменный вал разрушен, стройные кипарисы поломаны и скошены. Повсюду валялись кресты, растерзанные венки, почерневшие кости и с корнями выдранные кусты роз. Я с тру-
дом узнавал даже лица товарищей. Густой загар прикрывался не менее густым слоем пыли, щетина бороды дико топорщилась, а в глазах стоял тот лихорадочный блеск, что бывает у людей, десятки раз смотревших в лицо смерти.
У нас кончилась вода и пища. Самое страшное — не было воды. Зной вытягивал из земли последние капли влаги. Связист испанец набрел невдалеке на небольшой виноградник. Ягоды были незрелые, покрыты коричневым слоем пыли и хрустели на зубах, но мы их жевали, чтобы хоть немного утолить жажду. На следующий день наблюдатель испанец заболел дизентерией, но мы все равно продолжали жевать эти ягоды. Однажды вечером наш связист отправился за виноградом и не вернулся. Утром мы сняли его с колючей проволоки, где его настиг осколок, раскроивший голову.
Как-то под вечер зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Бориса.
— Ты еще жив?
— Как видишь.
— А Добрин?
— И Добрин.
— Мы переезжаем. Вы должны вернуться на базу, и как можно скорее.
Простившись с испанцами, мы отправились в тыл. Мы не шли, а бежали. Мы были рады, что остались живы, скоро увидим друзей, и это заставляло забыть об усталости. В Вильянуэве-де-ла-Каньяде мы снова встретили «антитанкистов» Адама Огриня. Их пушечки, как и тогда, стояли на позиции в ожидании танков.
— Мы снимаемся,— сказал я Огриню.— Есть у вас что-нибудь выпить?
— Воды или вина?
— Все равно.
Ребята притащили из погреба бутыль вина. Вино было прохладное, кислое и очень вкусное. Мы пили из пустых консервных банок и вели неторопливую беседу.
— Значит, снимаетесь,— задумчиво произнес Адам Огринь, и я понял, что он был тоже не прочь покинуть это пекло и перебраться в более спокойное место.— А куда?
— Пока не знаем.
— Лучше на север. На юге страшная жара. Один черт.
— А здесь? — сказал я, снова наполняя банку.
— Да, тут, наверное, всюду так,— заметил Христо.— В Болгарии тоже лето знойное, но такого пекла...
Адам Огринь вздохнул.
— Как в парной. Что поделаешь, Африка рядом. Смотри, перепьешь, Анатол! — сказал он и подлил мне еще вина.
— Вина жалко? — спросил я.
— Чего жалеть! В погребе вина сколько угодно. До своих не дойдешь, вот о чем речь.
— А у нас на кладбище хоть шаром покати,— сказал Добрин.— Одни истлевшие кости. Кто мог подумать, у вас тут прямо рай.
— В прошлый раз не догадался вас угостить,— словно извиняясь, произнес Огринь и наполнил наши фляги.
— Может, еще встретимся,— сказал я на прощанье.
— Живы будем — встретимся,— ответил Огринь. Нас подвезли на машине. В ней отправляли в тыл
раненых. Это были итальянцы из батальона Гарибальди. На шеях красные платки, небритые, грязные лица, окровавленные бинты... У одного как будто началась гангрена. Его лихорадило, и он тихо скулил, не стонал, а скулил. Когда мы прибыли в монастырь Сан-Лоренсо, все уже было готово к отъезду.
— Куда? — спросил я Бориса.
— Секрет,— ответил он.
— С каких это пор у тебя секреты от меня?
— Ладно, тебе скажу: на юг. К португальской границе.
Я рассказал о встрече с Адамом Огринем, передал привет. Борис обрадовался.
— Вот кто может мне помочь.
— Я говорил с ним. Обещал. Борис пожал мою руку.
— Спасибо, Анатол. Если бы не ты...
— Не болтай чепухи,— сказал я.— С комиссаром говорил?
— Еще не собрался.
— Растяпа!
Поздно ночью мы въехали в Мадрид. Город лежал в темноте. Мы проехали его без остановки. Утро застало нас в Аранхуэсе, к юго-востоку от Мадрида.
Войны здесь не было и в помине. Кругом стояла тишина. В окнах королевского дворца играли лучи восходящего солнца. В дворцовом парке щебетали птицы, а над зеркальной гладью прудов клубился белесый туман.
Пока заправляли машины, мы с Борисом пошли погулять по аллеям. В одном из тихих уголков наткнулись на комиссара Попова. Он сидел на скамье, любуясь красотой пейзажа.
— Сказочный оазис среди пустыни,— сказал он, жестом предлагая сесть рядом.
— Короли умели выбирать место для своих дворцов,— произнес Борис.
— А вот ты не умеешь даже свое собственное дело уладить,— кольнул я.
Он бросил на меня сердитый взгляд.
— О чем вы говорите? — спросил Попов.
— Давай сюда письмо! — сказал я Борису.
Он послушно достал из кармана письмо Сподры и протянул его мне.
— Вот оно. Прочтите, а я погуляю по саду.
Борис ушел. Я подробно рассказал Попову всю историю и перевел ему письмо Сподры. Он внимательно выслушал, помолчал, потом сказал:
— Борису следует уши надрать. Как можно медлить с такими вещами!
— Он стеснялся. Боялся, обвинение примут всерьез.
— Он стеснялся! — в сердцах произнес Попов.— А провокатор тем временем делает свое дело, рушит ряды партии. Как только прибудем на место, я напишу в Коминтерн. Борис тоже должен написать со всеми подробностями. И письмо этой девушки надо перевести и послать. В таких случаях действуют решительно и быстро. Куда он делся?
Мы отправились разыскивать Бориса. Он сидел у воды, обхватив руками голову.
— Не тужи,— сказал Попов, отечески хлопая его по плечу.— Разберемся. Постараемся уладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
И еще, конечно, каждого волновал вопрос: что будет завтра? Ощутит ли он и завтра живительную прохладу ночи, улыбнутся ли и завтра ему с высоты прекрасные звезды Испании?.. Я тоже об этом думал, это был трудный вопрос, пожалуй, самый трудный. Все равно, думал я, здесь мое место, и потому я здесь. Даже если бы я знал, что вижу эти звезды в последний раз, и тогда бы я остался на этой земле. Братские могилы товарищей, чуткие сумерки над притихшими окопами, тоскливая песня погонщика мула за разбитой оградой Кихорны — все, все говорило мне: «Умри или победи! Другой дороги нет и быть теперь не может...»
Где-то совсем близко завязалась перестрелка. Видимо, наши или фашистские разведчики наткнулись в темноте на окопы. Гремели выстрелы, рвались гранаты. Теперь это все казалось настолько обычным, что я, не дождавшись исхода стычки, подложил под голову вырванный взрывом кусок дерна, завернулся в свой теплый плащ и лег рядом с Добриным на крутой скат воронки.
Глава 5 ПЕРЕДЫШКА
В конце июля под Брунете наступило затишье. Мятежники после целого ряда неудачных контратак глубоко зарылись в землю. У обеих сторон, казалось, иссякли силы.
От кладбища под Кихорной, откуда мы с Добриным корректировали огонь, мало что осталось: каменный вал разрушен, стройные кипарисы поломаны и скошены. Повсюду валялись кресты, растерзанные венки, почерневшие кости и с корнями выдранные кусты роз. Я с тру-
дом узнавал даже лица товарищей. Густой загар прикрывался не менее густым слоем пыли, щетина бороды дико топорщилась, а в глазах стоял тот лихорадочный блеск, что бывает у людей, десятки раз смотревших в лицо смерти.
У нас кончилась вода и пища. Самое страшное — не было воды. Зной вытягивал из земли последние капли влаги. Связист испанец набрел невдалеке на небольшой виноградник. Ягоды были незрелые, покрыты коричневым слоем пыли и хрустели на зубах, но мы их жевали, чтобы хоть немного утолить жажду. На следующий день наблюдатель испанец заболел дизентерией, но мы все равно продолжали жевать эти ягоды. Однажды вечером наш связист отправился за виноградом и не вернулся. Утром мы сняли его с колючей проволоки, где его настиг осколок, раскроивший голову.
Как-то под вечер зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Бориса.
— Ты еще жив?
— Как видишь.
— А Добрин?
— И Добрин.
— Мы переезжаем. Вы должны вернуться на базу, и как можно скорее.
Простившись с испанцами, мы отправились в тыл. Мы не шли, а бежали. Мы были рады, что остались живы, скоро увидим друзей, и это заставляло забыть об усталости. В Вильянуэве-де-ла-Каньяде мы снова встретили «антитанкистов» Адама Огриня. Их пушечки, как и тогда, стояли на позиции в ожидании танков.
— Мы снимаемся,— сказал я Огриню.— Есть у вас что-нибудь выпить?
— Воды или вина?
— Все равно.
Ребята притащили из погреба бутыль вина. Вино было прохладное, кислое и очень вкусное. Мы пили из пустых консервных банок и вели неторопливую беседу.
— Значит, снимаетесь,— задумчиво произнес Адам Огринь, и я понял, что он был тоже не прочь покинуть это пекло и перебраться в более спокойное место.— А куда?
— Пока не знаем.
— Лучше на север. На юге страшная жара. Один черт.
— А здесь? — сказал я, снова наполняя банку.
— Да, тут, наверное, всюду так,— заметил Христо.— В Болгарии тоже лето знойное, но такого пекла...
Адам Огринь вздохнул.
— Как в парной. Что поделаешь, Африка рядом. Смотри, перепьешь, Анатол! — сказал он и подлил мне еще вина.
— Вина жалко? — спросил я.
— Чего жалеть! В погребе вина сколько угодно. До своих не дойдешь, вот о чем речь.
— А у нас на кладбище хоть шаром покати,— сказал Добрин.— Одни истлевшие кости. Кто мог подумать, у вас тут прямо рай.
— В прошлый раз не догадался вас угостить,— словно извиняясь, произнес Огринь и наполнил наши фляги.
— Может, еще встретимся,— сказал я на прощанье.
— Живы будем — встретимся,— ответил Огринь. Нас подвезли на машине. В ней отправляли в тыл
раненых. Это были итальянцы из батальона Гарибальди. На шеях красные платки, небритые, грязные лица, окровавленные бинты... У одного как будто началась гангрена. Его лихорадило, и он тихо скулил, не стонал, а скулил. Когда мы прибыли в монастырь Сан-Лоренсо, все уже было готово к отъезду.
— Куда? — спросил я Бориса.
— Секрет,— ответил он.
— С каких это пор у тебя секреты от меня?
— Ладно, тебе скажу: на юг. К португальской границе.
Я рассказал о встрече с Адамом Огринем, передал привет. Борис обрадовался.
— Вот кто может мне помочь.
— Я говорил с ним. Обещал. Борис пожал мою руку.
— Спасибо, Анатол. Если бы не ты...
— Не болтай чепухи,— сказал я.— С комиссаром говорил?
— Еще не собрался.
— Растяпа!
Поздно ночью мы въехали в Мадрид. Город лежал в темноте. Мы проехали его без остановки. Утро застало нас в Аранхуэсе, к юго-востоку от Мадрида.
Войны здесь не было и в помине. Кругом стояла тишина. В окнах королевского дворца играли лучи восходящего солнца. В дворцовом парке щебетали птицы, а над зеркальной гладью прудов клубился белесый туман.
Пока заправляли машины, мы с Борисом пошли погулять по аллеям. В одном из тихих уголков наткнулись на комиссара Попова. Он сидел на скамье, любуясь красотой пейзажа.
— Сказочный оазис среди пустыни,— сказал он, жестом предлагая сесть рядом.
— Короли умели выбирать место для своих дворцов,— произнес Борис.
— А вот ты не умеешь даже свое собственное дело уладить,— кольнул я.
Он бросил на меня сердитый взгляд.
— О чем вы говорите? — спросил Попов.
— Давай сюда письмо! — сказал я Борису.
Он послушно достал из кармана письмо Сподры и протянул его мне.
— Вот оно. Прочтите, а я погуляю по саду.
Борис ушел. Я подробно рассказал Попову всю историю и перевел ему письмо Сподры. Он внимательно выслушал, помолчал, потом сказал:
— Борису следует уши надрать. Как можно медлить с такими вещами!
— Он стеснялся. Боялся, обвинение примут всерьез.
— Он стеснялся! — в сердцах произнес Попов.— А провокатор тем временем делает свое дело, рушит ряды партии. Как только прибудем на место, я напишу в Коминтерн. Борис тоже должен написать со всеми подробностями. И письмо этой девушки надо перевести и послать. В таких случаях действуют решительно и быстро. Куда он делся?
Мы отправились разыскивать Бориса. Он сидел у воды, обхватив руками голову.
— Не тужи,— сказал Попов, отечески хлопая его по плечу.— Разберемся. Постараемся уладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128