Но ведь и Гита строила планы бегства. Может, нам удастся соединить два этих плана? Только что ей делать в Испании с грудным ребенком? И почему я постеснялся рассказать обо всем Борису!
Надо сходить к нему посоветоваться.
Между тем Ган не забыл о своем обещании. В тот же день я обнаружил в клозете неразрезанные берлинские газеты. Они сообщали о поражениях республиканцев в Испании и победах генерала Франко.
В коридоре, как всегда, я столкнулся с бароном.
— Вы нашли газеты? — спросил он меня.
— Спасибо, нашел! — ответил я с учтивым поклоном.
— Только что получил из Берлина новые журналы. Прочту и положу туда же. Теперь вы сами видите, что дни красных в Испании сочтены. Правда, русские хотят вмешаться, но у них ничего не выйдет. Наш флот им не позволит. Фюрер им не позволит. А если фюрер что-то решил, так и будет.
Он токовал, точно глухарь, не замечая моей презрительной усмешки.
— Другого такого фюрера нет и не будет!
— Ну, а дуче,— вставил я,— Муссолини?
— Италия своей конфигурацией похожа на сапог, их дуче тоже сапог,— отрезал Ган.— Дуче кажется важной птицей постольку, поскольку его поддерживает Гитлер. Итальянцы — плохие вояки, они умеют только терпеть поражения.
— А как же Абиссиния? — подзадоривал я его.
— Воевать с безоружными дикарями — дело нехитрое,— авторитетно заявил Ган.— А вот когда мы возьмемся за дело, тогда вы увидите, что такое новая Германия. Вся Европа встанет перед нами на колени, весь мир..,
У Гана перехватило дыхание.
— Успокойтесь, господин Ган,— сказал я ему.— У вас снова может начаться приступ. Как вам спится в последнее время?
— Как будто неплохо,— хрипел Ган, давясь кашлем.— Терпимо. Проклятая астма! Вы мне окажете помощь, если будет нужно?
— Я уже говорил вам, господин барон, с огромным удовольствием. В любое время дня и ночи...
Тогда я впервые обнаружил дурную черту своего характера: я радовался страданиям больного. Хорошо ли это было с моей стороны? Вероятно, нет, но недуги Гана, помимо неудобств, имели для меня и свои достоинства. Во-первых, они избавляли меня от чересчур пространных лекций о гитлеровской Германии, во-вторых, оказывая Гану медицинскую помощь, я завоевывал его доверие. Словом, я был доволен. Более того: я наслаждался его муками, потому что человек этот был мне противен до омерзения, особенно после того, как он попытался завербовать в грязную шпионскую шайку.
Глава 7
ЗВЕЗДЫ В ТЕМНОТЕ
Как только над городом, опустилась ночь и на улицах затих шум трамваев, я отправился на розыски Бориса. Судя по трепетным зеленоватым вспышкам, он находился где-то у Даугавы, и я пошел туда бульваром Свободы, узкими улочками Старой Риги. В ресторанах еще звучала музыка, в освещенных кафе сверкал хрусталь. Напротив баров и ресторанов, прячась в тени парадных, дежурили уличные девки, привлекая к себе внимание прохожих. На Домской площади мне навстречу попалась странная процессия. Двое полицейских и один штатский вели троих парней, с виду рабочих. Один их них держал в руках кисть и банку с краской. Немного дальше на белом фасаде дома в свете фонарей
я увидел свежую надпись, сделанную красной краской: «Долой диктатуру Ульманиса!», «Руки прочь от Испании!», «Объединяйтесь в борьбе с фашизмом!».
В Епископском проезде, словно в черном коридоре без дверей, гулял ветер. Это было свежее прохладное дыхание Даугавы. Волны отчаянно боролись с течением, яростно кидаясь на гранитные берега: ветер с моря запрудил устье. Понтонный мост лежал поперек реки, выгнув спину дугой, словно огромный кот. Над гранитным барьером на ветру покачивались желтые лампочки, а где-то во тьме, как заплутавшая коза, время от времени блеял сигнальный бакен.
Бригада сварщиков работала у Рижского замка. Его громада — с толстыми стенами, башнями и узкими оконцами — застыла на берегу Даугавы, словно задремавшее чудовище. На круглой угловой башне реял разодранный флаг. Облезшая от дождей и времени стена освещалась, как огромный экран, зеленоватыми вспышками сварки. И на этом экране безостановочно двигалась черная тень человека, огромного, как Гулливер. По очертаниям и движениям этой фантастической тени я узнал Бориса Эндрупа. Вот он и сам, склонился над стальным рельсом, в обгорелых парусиновых рукавицах, с защитной маской на лице. А рядом в деревянной будке, спрятавшись от сырого пронизывающего ветра, его товарищи засели за поздний ужин. Заметив меня, Борис выключил аппарат. Зеленый экран потух, набережная погрузилась в темноту. Борис снял маску, бросил на рельсы хрустящие рукавицы и протянул мне свою большую руку.
— Пришел в гости?
— Пришел поговорить.
— Пойдем в будку, тут ты замерзнешь.
— Пройдемся по набережной,— предложил я.
Борис достал из кармана кожаного полупальто завернутый в газету бутерброд, и мы зашагали к Даугаве. Остановились у толстой чугунной сваи для причала судов. Борис сел на нее, развернул сверток и принялся за ужин. Хлеб, пропитанный ветром, вкусно пах.
— Ты хотел меня о чем-то спросить?
— Хотел тебе кое-что рассказать.
— Времени мало, рассказывай.
— Гита ждет ребенка.
— Ребенка?
— И довольно скоро,— продолжал я, радуясь, что
Борис в 1емноте не видит, как румянец заливает мои щеки.— Это осложняет наши планы.
— Почему ты раньше ничего мне не сказал?
— Постеснялся...
— Нашел чего стесняться! — воскликнул Борис.— Ребенок! Разве это позор?
— Это осложняет наши планы...
Уплетая хлеб, Борис смотрел в беспокойные воды Даугавы и о чем-то думал.
— Да, это осложняет наши планы,— произнес он наконец.— Хотя, по-моему, Гите должно быть все равно — сидишь ли ты в тюрьме или воюешь в Испании.
— На войне я могу погибнуть.
— В тюрьме ты можешь умереть. Твое здоровье подорвано.
— Я хочу его видеть.
— Кого?
— Ребенка.
— Ты думаешь, прокурор позволит тебе так долго гулять на свободе? Не будь наивным, Анатол. Как только ты поправишься, тебя упрячут в тюрьму.
— Что же я должен делать?
— Посоветуйся с Гитой. Может, что-нибудь придумаете.
— Она предлагает бежать.
— Куда?
— За границу.
— А деньги? На что будете жить?
— Хватит, чтобы не умереть с голоду. У отца все равно брать не буду.
— Упрям ты, как баран.
— И все же... Поможешь нам бежать?
— Гита может выехать без посторонней помощи.
— А я?
— О тебе говорил. Тебе достанем заграничный паспорт. Поедешь в Париж. Согласен?
— Я поговорю с Гитой.
— Тем временем пускай Гита оформляет документы. Для нее это не представит трудности.
— Думаешь, это возможно?
— Если не удастся осуществить этот план, отправимся морем, в Швецию.
— Морем?
— На рыбацком баркасе или на пароходе. Гита по-
едет поездом. Встретимся в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Надо сходить к нему посоветоваться.
Между тем Ган не забыл о своем обещании. В тот же день я обнаружил в клозете неразрезанные берлинские газеты. Они сообщали о поражениях республиканцев в Испании и победах генерала Франко.
В коридоре, как всегда, я столкнулся с бароном.
— Вы нашли газеты? — спросил он меня.
— Спасибо, нашел! — ответил я с учтивым поклоном.
— Только что получил из Берлина новые журналы. Прочту и положу туда же. Теперь вы сами видите, что дни красных в Испании сочтены. Правда, русские хотят вмешаться, но у них ничего не выйдет. Наш флот им не позволит. Фюрер им не позволит. А если фюрер что-то решил, так и будет.
Он токовал, точно глухарь, не замечая моей презрительной усмешки.
— Другого такого фюрера нет и не будет!
— Ну, а дуче,— вставил я,— Муссолини?
— Италия своей конфигурацией похожа на сапог, их дуче тоже сапог,— отрезал Ган.— Дуче кажется важной птицей постольку, поскольку его поддерживает Гитлер. Итальянцы — плохие вояки, они умеют только терпеть поражения.
— А как же Абиссиния? — подзадоривал я его.
— Воевать с безоружными дикарями — дело нехитрое,— авторитетно заявил Ган.— А вот когда мы возьмемся за дело, тогда вы увидите, что такое новая Германия. Вся Европа встанет перед нами на колени, весь мир..,
У Гана перехватило дыхание.
— Успокойтесь, господин Ган,— сказал я ему.— У вас снова может начаться приступ. Как вам спится в последнее время?
— Как будто неплохо,— хрипел Ган, давясь кашлем.— Терпимо. Проклятая астма! Вы мне окажете помощь, если будет нужно?
— Я уже говорил вам, господин барон, с огромным удовольствием. В любое время дня и ночи...
Тогда я впервые обнаружил дурную черту своего характера: я радовался страданиям больного. Хорошо ли это было с моей стороны? Вероятно, нет, но недуги Гана, помимо неудобств, имели для меня и свои достоинства. Во-первых, они избавляли меня от чересчур пространных лекций о гитлеровской Германии, во-вторых, оказывая Гану медицинскую помощь, я завоевывал его доверие. Словом, я был доволен. Более того: я наслаждался его муками, потому что человек этот был мне противен до омерзения, особенно после того, как он попытался завербовать в грязную шпионскую шайку.
Глава 7
ЗВЕЗДЫ В ТЕМНОТЕ
Как только над городом, опустилась ночь и на улицах затих шум трамваев, я отправился на розыски Бориса. Судя по трепетным зеленоватым вспышкам, он находился где-то у Даугавы, и я пошел туда бульваром Свободы, узкими улочками Старой Риги. В ресторанах еще звучала музыка, в освещенных кафе сверкал хрусталь. Напротив баров и ресторанов, прячась в тени парадных, дежурили уличные девки, привлекая к себе внимание прохожих. На Домской площади мне навстречу попалась странная процессия. Двое полицейских и один штатский вели троих парней, с виду рабочих. Один их них держал в руках кисть и банку с краской. Немного дальше на белом фасаде дома в свете фонарей
я увидел свежую надпись, сделанную красной краской: «Долой диктатуру Ульманиса!», «Руки прочь от Испании!», «Объединяйтесь в борьбе с фашизмом!».
В Епископском проезде, словно в черном коридоре без дверей, гулял ветер. Это было свежее прохладное дыхание Даугавы. Волны отчаянно боролись с течением, яростно кидаясь на гранитные берега: ветер с моря запрудил устье. Понтонный мост лежал поперек реки, выгнув спину дугой, словно огромный кот. Над гранитным барьером на ветру покачивались желтые лампочки, а где-то во тьме, как заплутавшая коза, время от времени блеял сигнальный бакен.
Бригада сварщиков работала у Рижского замка. Его громада — с толстыми стенами, башнями и узкими оконцами — застыла на берегу Даугавы, словно задремавшее чудовище. На круглой угловой башне реял разодранный флаг. Облезшая от дождей и времени стена освещалась, как огромный экран, зеленоватыми вспышками сварки. И на этом экране безостановочно двигалась черная тень человека, огромного, как Гулливер. По очертаниям и движениям этой фантастической тени я узнал Бориса Эндрупа. Вот он и сам, склонился над стальным рельсом, в обгорелых парусиновых рукавицах, с защитной маской на лице. А рядом в деревянной будке, спрятавшись от сырого пронизывающего ветра, его товарищи засели за поздний ужин. Заметив меня, Борис выключил аппарат. Зеленый экран потух, набережная погрузилась в темноту. Борис снял маску, бросил на рельсы хрустящие рукавицы и протянул мне свою большую руку.
— Пришел в гости?
— Пришел поговорить.
— Пойдем в будку, тут ты замерзнешь.
— Пройдемся по набережной,— предложил я.
Борис достал из кармана кожаного полупальто завернутый в газету бутерброд, и мы зашагали к Даугаве. Остановились у толстой чугунной сваи для причала судов. Борис сел на нее, развернул сверток и принялся за ужин. Хлеб, пропитанный ветром, вкусно пах.
— Ты хотел меня о чем-то спросить?
— Хотел тебе кое-что рассказать.
— Времени мало, рассказывай.
— Гита ждет ребенка.
— Ребенка?
— И довольно скоро,— продолжал я, радуясь, что
Борис в 1емноте не видит, как румянец заливает мои щеки.— Это осложняет наши планы.
— Почему ты раньше ничего мне не сказал?
— Постеснялся...
— Нашел чего стесняться! — воскликнул Борис.— Ребенок! Разве это позор?
— Это осложняет наши планы...
Уплетая хлеб, Борис смотрел в беспокойные воды Даугавы и о чем-то думал.
— Да, это осложняет наши планы,— произнес он наконец.— Хотя, по-моему, Гите должно быть все равно — сидишь ли ты в тюрьме или воюешь в Испании.
— На войне я могу погибнуть.
— В тюрьме ты можешь умереть. Твое здоровье подорвано.
— Я хочу его видеть.
— Кого?
— Ребенка.
— Ты думаешь, прокурор позволит тебе так долго гулять на свободе? Не будь наивным, Анатол. Как только ты поправишься, тебя упрячут в тюрьму.
— Что же я должен делать?
— Посоветуйся с Гитой. Может, что-нибудь придумаете.
— Она предлагает бежать.
— Куда?
— За границу.
— А деньги? На что будете жить?
— Хватит, чтобы не умереть с голоду. У отца все равно брать не буду.
— Упрям ты, как баран.
— И все же... Поможешь нам бежать?
— Гита может выехать без посторонней помощи.
— А я?
— О тебе говорил. Тебе достанем заграничный паспорт. Поедешь в Париж. Согласен?
— Я поговорю с Гитой.
— Тем временем пускай Гита оформляет документы. Для нее это не представит трудности.
— Думаешь, это возможно?
— Если не удастся осуществить этот план, отправимся морем, в Швецию.
— Морем?
— На рыбацком баркасе или на пароходе. Гита по-
едет поездом. Встретимся в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128