— Где я? — наконец спросил он упавшим голосом.— Ведь я же застрелился.
— Нет, вы живы,— сказал я.
— Я застрелился,— произнес он неуверенно.— Я попал в окружение на Сьерра-Кемаде. Туда ворвался наш батальон, мы долго отбивались. Потом нас окружили, меня ранили, и я... покончил с собой. Скажите, где я?
— В медпункте болгарской батареи.
— В медпункте болгарской батареи? — переспросил он. И тут же его лицо прояснилось: — У своих?
— У своих. Вас вчера доставили к нам без сознания.
— Просто не верится,— сказал он.— А как остальные товарищи?
— Не могу вам сказать.
— А Сьерра-Кемада осталась за нами?
— Переходит из рук в руки.
— Да, там шли ужасные бои. Мы бросились в атаку без артиллерии, без танков, самолетов. Они нас косили безжалостно, и все же мы захватили большую часть горного кряжа. Тогда они засыпали нас бомбами, снарядами. Это было ужасно. Мы спрятались за скалы, в окопы, а тем временем они окружили высоту. И тогда меня ранили, и я покончил с собой...
— Нет, вы живы и будете жить.
Он снова поднял зеркальце и долго разглядывал свое лицо.
— Ужасно,— сказал он.— Сам себя не узнаю.
— Седые волосы тоже красивы,— утешал я его. Он горько улыбнулся.
— Красивы в преклонном возрасте, а не в тридцать три года. У меня были черные как смоль... На кого я теперь похож!
— Они вам очень идут. И потом ведь рано или поздно все поседеем...
Снова подъехала машина с ранеными. Видимо, медпункты кругом были переполнены, настала очередь за нами. Пераледу все еще громила артиллерия мятежников. Снаряды ложились совсем близко. Мы с Хаимом и Пако помогали переносить и размещать раненых, они, стиснув зубы, крепились, чтобы не кричать от боли.
Во второй половине дня, закончив перевязки, мы на своей машине отправились на помощь полякам. Проехав по шоссе, где я совсем недавно разговаривал с Адамом Огринем, мы спустились в долину. По ту сторону ее синеватой стеной поднималась скалистая Сьерра-Кемада. Мы мчались по направлению к Гранху, к передовым. По обочинам дороги взрывались снаряды, но мы не обращали внимания. Наконец небольшая лощинка за грудой камней, в дубраве санитарный пункт. Раненых было много. Мы сделали еще один рейс, пока медпункт не заполнился до отказа.
Во время последнего рейса я повстречал Адама Огриня, он выдвинул свои пушки на передний край, вдоль шоссе.
— Так близко? — крикнул я ему, остановив машину.— Тебя тут в два счета накроют.
— Выбирать не приходится,— озабоченно сказал Адам.— Они могут танки пустить.
— Где же твой мудрый осел Сан-Педро?
— Побежал за снарядами!
Дорога снова была под огнем, мы летели стрелой. Пако, как все испанцы, предпочитал предельную скорость. Я знал, что раненым эта бешеная езда не на пользу, зато было больше надежды, что их снова не ранят,— мы быстро уходили из-под обстрела. У Сьерра-Педроса Пако чуть не сшиб осла Сан-Педро, который чинно семенил по дороге, обвешанный снарядными ящиками. Высунув из кабины голову, я окликнул его:
— Сан-Педро!
Ослик вместо привета захлебнулся в долгом крике:
— И-а, и-а, и-а!
— Ай да осел! — хохотал, вертя баранку, Пако.— Скотина что надо...
Мы с Хаимом трудились всю ночь. На рассвете началась эвакуация раненых в прифронтовые госпитали. Хаим поехал их сопровождать. Я дал ему денег и сказал:
— Если будет возможность, купи бутыль вина и десяток кур.
— Десяток кур?
— По-твоему, мало? Купи пятнадцать.
— Решили сыграть свадьбу? — спросил санитар.
— Решил устроить вечер дружбы, земляков встретил. Ты сумеешь зажарить кур?
— Кур? Нет. Но могу приготовить мамалыгу,— со смехом ответил он.
— Отлично, ты займешься мамалыгой, а кур зажарит дипломированный повар Пендрик.
— Но кур будет трудно достать.
— В крайнем случае купишь кроликов.
— В долине уйма зайцев,— сказал Берман.— Можно сходить на охоту.
— А ружье, а дробь?
— В испанской роте есть одно ружье. Они там по очереди ходят на охоту в нейтральную зону.
— Боюсь, после таких боев все зайцы разбежались. Все же постарайся что-нибудь купить.
— За вино ручаюсь,— ответил Берман и уехал. Тем временем я прибрал патио и разыскал Пендрика. Он, по своему обыкновению, встал лагерем неподалеку от медпункта. Над красной кирпичной трубой его дома вился синеватый уютный дымок. В очаге жарко пылали крепкие дубовые головешки, а над ними потрескивала огромная сковорода. Жарилась ослятина
с зеленым перцем и луком. От аппетитного запаха у меня задвигались челюсти.
— Хочешь, попробуй! — И он протянул мне на длинной поварской вилке кусочек жареного мяса.
— Как подметка.— Я бросил ослятину обратно на сковородку.
В тесной кухне было душно, мы вышли в патио, сели за столик, на котором стояла бутыль вина и две пустые консервные банки. Пендрик наполнил их вином, мы чокнулись.
— За наше здоровье! — сказал он.
— За нашу победу! — сказал я.
Вино было красное, очень кислое. Я пил небольшими глотками, все время поглядывая на Пендрика. Он заметно осунулся, постарел и стал как будто посерьезней.
— Ну и бои! — сказал он.
— Да, тяжелые.
— Негодяй Зоро! Я так ему верил! Я не ответил, и Пендрик продолжал:
— Знал бы раньше, я бы его...
— Мы тебя предупреждали.
— Но он был мастер врать и прикидываться.
В небе послышался гул. К Пераледе приближались самолеты.
Мы поспешили в сад и спрятались в блиндаж. Я лежал на земле и слушал нарастающий визг, взрывы бомб. После бессонной ночи нервы были взвинчены. Одна бомба разорвалась совсем рядом, я почувствовал сильную горячую волну, которая, подобно урагану, пронеслась над нами.
— Никак в кухню угодили? — простонал Пендрик. Нет, кухня стояла цела и невредима. Когда самолеты
скрылись, мы вернулись в патио. Одна из его стен была разрушена. Пендрик налил вина. Из моей банки оно полилось на стол. Я осмотрел ее. В тонкой жести были две осколочные пробоины.
— Поздравляю! — крикнул Пендрик.— Тебе повезло!
— Принеси другую посуду. Хочется выпить. Твой вкусный дым нас выдал!
— Да, наверное, почуяли в небе, что здесь готовится жаркое из ослятины.
— Постой, не ходи! Буду пить из этой роковой жестянки,— сказал я и, прикрыв пробоины пальцами, наполнил банку до краев.
Кроваво-красное вино теперь казалось куда вкуснее, чем прежде. Я пил большими глотками. С пальцев стекали алые струйки.
Я сказал Пендрику о своих планах устроить вечер дружбы.
— Это можно! — подхватил он с радостью.— Я вам так зажарю кур — будут таять во рту.
Под вечер, когда стихли бои, я отправился на батарею и с разрешения Савича послал Цериня к «антитанкистам» просить их завтра вечером пожаловать ко мне в медпункт. На обратном пути повстречал Хаима Бер-мана. В санитарной машине покачивалась огромная корзинка с курами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128